— Никакого чудовища нет, — повторяю я за ним, и мне почему-то становится легче.
— Нету, — улыбается Хасан.
— Точно?
Он закрывает глаза и кивает.
Смотрю на детей, играющих в снежки.
— Какой хороший день, правда.
— Запускаем змея, — отвечает Хасан.
Неужели Хасан истолковал свой сон? Вряд ли. Умишка бы не хватило. Даже я — и то бы не смог. Только стоит вспомнить об этом дурацком сне, как во мне пробуждается азарт. Как здорово — снять рубаху и кинуться в воду! А что?
— За дело, — решаюсь я.
На лице Хасана радость.
— Слушаюсь.
Подхватив нашего красавца-змея, красного с желтой каймой, с фирменным знаком Сайфо чуть пониже перекрестья каркаса, Хасан слюнит палец, поднимает руку, проверяя, откуда дует ветер, затем отбегает в этом направлении. Летом он бы просто топнул ногой и посмотрел, куда полетит пыль. Шпуля с лесой так и вертится у меня в руке. Метрах в пятнадцати Хасан останавливается и поднимает змея над головой, словно чемпион Олимпийских игр золотую медаль. Дважды дергаю за лесу — наш условный знак, — и Хасан подбрасывает змея в воздух.
Есть ли Бог, я для себя не решил: с одной стороны — муллы в школе, с другой — точка зрения Бабы. Но сейчас я бормочу про себя пришедший на ум аят,[18] зазубренный на уроке религии. Делаю глубокий вдох и тяну за лесу.
Змей взмывает в небо и с тихим шелестом (словно бумажная птица машет крыльями) набирает высоту. Хасан хлопает в ладоши, свистит и бежит обратно ко мне. Не отпуская лесу, передаю ему шпулю, и он быстренько выбирает слабину.
Дюжины две змеев уже рыщут в небе словно акулы. В течение часа число их удваивается. Красные, синие, желтые прямоугольники заполняют пространство. Ветерок (в самый раз для состязаний: подъемная сила достаточна, и маневрировать легко) шевелит мне волосы. Хасан рядом со мной вцепился в шпулю, руки у него уже в крови.
Начинается бой. Первый сбитый змей, печально взмахнув хвостом, скользит вниз, за ним второй. Мальчишки гурьбой кидаются к месту приземления. Слышу их крики. За два квартала от нас моментально возникает драка — и пацаны наперебой комментируют ее.
Украдкой поглядываю на Бабу и Рахим-хана. Интересно, что сейчас занимает отца? Радуется ли он за меня? А вдруг он мой тайный противник? Вот ведь что приходит в голову, когда запускаешь змея, мысли тоже улетают высоко и далеко.
Разноцветные прямоугольники валятся вниз один за другим, а я по-прежнему в воздухе и все чаще смотрю на Бабу. Полюбуйся, отец, как долго я держусь. Если не глядишь на небо, тебя быстро собьют. Поднимаю глаза — ко мне приближается красный змей. Еще немного — и было бы поздно. Поединок наш длится не очень долго, у моего противника не хватает терпения, и он пытается срезать меня снизу. Тут ему и конец приходит.
Там и тут по улицам носятся счастливцы, высоко подняв захваченных змеев над головой. Но все знают, что самое важное — впереди, самый главный приз — еще в небе. Сбиваю ярко-желтого змея с хвостом спиралькой. Еще один порез, на этот раз на указательном пальце. Передаю лесу Хасану, высасываю из ранки кровь и вытираю руку о джинсы.
Через час из примерно пятидесяти змеев в небе остается не больше двенадцати, в их числе — я. Турнир вступает в самую долгую свою фазу: те, кого до сих пор не сбили, бойцы опытные, их на мякине не проведешь, они не купятся на старые штучки вроде «подпрыгни и нырни». Иными словами, набери высоту и резко рвани вниз. Любимый финт Хасана, между прочим.
К трем часам дня солнце скрывается за облаками. Сразу делается мрачнее и холоднее. Болельщики на крышах поплотнее закутываются в свои шарфы и свитера. В воздухе семеро. Я — в семерке. Ноги у меня болят, шея одеревенела, но с каждым сбитым противником надежда в сердце растет, крупица за крупицей, снежинка за снежинкой.
Гляжу на синего змея. Так и сеет опустошение вокруг себя.
— Скольких он срезал? — спрашиваю.
— Я насчитал одиннадцать, — отвечает Хасан.
— Чей он?
Хасан щелкает языком и стучит себя пальцем по подбородку, что означает полное неведение с его стороны. Синий змей срезает большого лилового и делает две петли. Еще десять минут — и он сбивает еще двоих. Мальчишки бросаются за ними.
Следующие полчаса в небе парят только четыре участника. Ошибаться мне теперь нельзя, каждый порыв ветра да будет мне в помощь. Какая ответственность и какое счастье! Просто голова кружится! Я уже не смотрю на крышу нашего дома, мне нельзя отвлекаться.
Пятнадцать минут — и то, что утром казалось пустой мечтой, воплощается в реальность.
В воздухе двое. Я — и синий.
Напряжение натянутой лесой повисает в воздухе. Люди вокруг меня притопывают ногами, хлопают в ладоши, свистят, выкрикивают: «Бобореш! Бобореш! Срежь его!»
А Баба кричит вместе с ними?
Грохочет музыка. С крыш и из распахнутых дверей разносится запах манту и жареной пакоры .[19]
В ушах у меня звенит, перед глазами маячит синий змей, я весь — предвкушение победы. Освобождения. Возрождения. Если Баба ошибается и Бог есть, да будет он ко мне милостив и ниспошлет удачу. Не знаю, ради чего сражаются другие, может, просто хотят лишний раз себя показать. Но для меня успех — единственная возможность доказать, что и я что-то значу. Если Бог есть, да направит он воздушные потоки, куда мне надо, чтобы одним рывком лесы я покончил со своей прежней жизнью, с этим жалким прозябанием. Отступать мне уже некуда.
Вдруг надежда во мне перерастает в уверенность. Победа будет за мной, это точно. Дайте только срок.
Порыв ветра подхватывает моего змея. Чуть отпустить лесу, надвинуться на синего сверху, зависнуть над ним. Он видит опасность и пытается ускользнуть. Напрасный труд.
— Срежь его, срежь его! — вопит толпа, словно древние римляне гладиаторам. — Убей его! Убей!
— Еще чуть-чуть, Амир-ага! — вскрикивает Хасан.
Зажмуриваюсь. Леса скользит у меня по пальцам, кромсая кожу. Рывок!
Есть!
Я выиграл, это точно. Мне не надо смотреть в небо, чтобы убедиться. И крики толпы мне ни к чему.
Хасан кидается мне на шею.
— Браво! Браво, Амир-ага!
Открываю глаза. Синий змей беспомощно трепыхается в воздухе, точно колесо, оторвавшееся на полном ходу от машины. Моргаю. Хочу что-нибудь сказать. Не получается. Что-то возносит меня над землей, и я вдруг вижу себя самого сверху. Черная кожаная куртка, красный шарф, выцветшие джинсы. Маленький для своих двенадцати лет, кожа бледная, под глазами темные круги. Ветер треплет каштановые волосы. Я и я смотрим друг на друга и улыбаемся.
У меня вырывается вопль восторга. Мир сверкает всеми красками, и шумит, и радуется вместе со мной. Свободной рукой обнимаю Хасана. Мы смеемся, и плачем, и прыгаем как ненормальные.
— Ты победил, Амир-ага! Ты победил!
— «Мы победили! Мы!» — вот что я должен сказать. Но я молчу. Стоит мне моргнуть, как все вокруг исчезает. Я опять дома. Утро. Я просыпаюсь, умываюсь, завтракаю в одиночестве (со мной только Хасан), одеваюсь и жду, когда выйдет Баба. Мой успех мне только привиделся, все идет по-старому.
И тут я вижу Бабу на крыше. Он стоит на самом краю, высоко подняв руки, потрясает кулаками в воздухе, кричит и восторженно аплодирует. Это кульминация всей моей двенадцатилетней жизни — наконец-то отец может мною гордиться!
Только, кажется, отец еще и хочет мне что-то сказать — уж очень красноречивы его жесты. Я забыл о чем-то срочном?
Ну конечно!
— Хасан, мы…
— Я помню, — отвечает он, высвобождаясь из моих объятий. — Иншалла, радоваться будем позже. Мне еще надо принести тебе синего змея. Уже бегу.
Он бросает на землю шпулю и срывается с места, только нижний край зеленого чапана волочится за ним по снегу.
— Хасан! — кричу я. — Возвращайся со змеем!
Он уже сворачивает за угол, но на бегу оборачивается, прикладывает ладони рупором ко рту и кричит в ответ:
— Для тебя хоть тысячу раз подряд! — Неподражаемая улыбка — и Хасан исчезает.
Целых двадцать шесть лет пройдет, прежде чем я увижу эту улыбку вновь. Мой друг детства усмехнется мне с выцветшей моментальной фотографии.
Подтягиваю своего змея. Все меня поздравляют. Жму руки, благодарю. Детишки помоложе смотрят на меня с восхищением, в их глазах я герой. Меня хлопают по спине и треплют волосы. Сматываю лесу и раздаю улыбки, хотя думаю только о синем змее.
Наконец мой красный змей у меня в руках.
Бреду домой, чуть живой от усталости.
За воротами меня поджидает Али, протягивает руку сквозь кованые прутья и говорит:
— Поздравляю.
Отвечаю на рукопожатие, вхожу во двор, вручаю ему змея и шпулю.
— Ташакор, Али-джан.
— Я все время молился за тебя.
— Молись, молись. Мы ведь еще не закончили.
Выбегаю обратно на улицу, даже не спросив Али, как там Баба. С отцом увидимся позже. В голове у меня уже все распланировано: торжественная встреча, герой появляется со змеем в окровавленных руках, все уважительно кланяются ему, Рустем и Сохраб в молчании глядят друг на друга. И вот старый воин подходит к юному богатырю и заключает в объятия, тем самым признавая его заслуги. Освобождение от груза прошлого. Возрождение.
А что потом? Ну, потом… все будет хорошо.
Улицы Вазир-Акбар-Хана пересекаются под прямым углом, у каждой свой номер. Если посмотреть с птичьего полета, настоящая сетка. Район новый, и то и дело рядом с огороженным трехметровой стеной жилым комплексом оказывается стройплощадка или пустой участок. В поисках Хасана бегаю по улицам туда-сюда. Зрители воздушного боя расходятся: собирают шезлонги, укладывают посуду и остатки еды. С крыш ко мне летят поздравления.
На четвертой улице к югу меня окликает Омар, сын инженера. Раньше мы учились с ним в одном классе. Он добрый и хороший человек и как-то даже подарил мне перьевую авторучку со сменным картриджем. Его отец — приятель Бабы. На лужайке перед своим домом Омар с братом играют в футбол — отрабатывают приемы владения мячом.