А чем она была для Пагоны?
Она не знает. Она больше ничего не знает.
– Подумайте еще, – настаивает учительница.
И Анна, наконец, понимает, на какую мысль ее наводят. Она перематывает назад дни, проведенные в гостях у Пагоны. Разговоры, в которых солировала Пагона, и ее равнодушие, принимаемое Анной за такт или скромность.
Теперь Анна знает, кем была: фоном, инструментом, орудием, прихотью, вещью. Игрушкой, которая надоела, когда вдруг появилась новая, более сложная и интересная.
Она сжимается, опускает голову.
– Поверьте, – говорит учительница, – вам никто не нужен, чтобы добиться успеха. Даже Пагона Гамботти.
Указательным пальцем она постукивает Анну по лбу.
– Все, что нужно, находится здесь. Просто используйте свои ресурсы.
– Спасибо, мадам, – вежливо отвечает Анна.
Казнь Анны происходит в июне, когда Змей появляется снова. Анна замечает его из глубины двора, она видит его сутулую фигуру, непропорционально большие руки, видит, как он подчеркнуто небрежно стряхивает пепел с сигареты. Все ее тело леденеет. Она надеялась, что он больше не вернется, что теперь он охотится в другом месте, но вот он – снова здесь. Она оборачивается, инстинктивно ищет взглядом Пагону. «Какая же ты дура», – шепчет она себе. На глаза наворачиваются слезы, она лихорадочно соображает: может быть, еще можно убежать? Она расплетает косичку, опускает голову, прячется за волосами. Во дворе полно учеников, она проскальзывает в середину одной из групп и на ватных ногах, не поднимая глаз, проходит мимо монстра, еще несколько метров. «Получилось!» – думает она, ничего не произошло, ни одного оскорбления, она прибавляет шаг, но тут на ее плечо опускается рука, заставляет резко остановиться.
– Куда собралась, зассыха, да еще в таком виде?
Их примерно полдюжины, они обступили ее. Самому старшему лет семнадцать, максимум восемнадцать. На них джинсовые куртки, кожаные ботинки с острым носом, очки-авиаторы. Они короли мира.
Змей улыбается так, что Анна начинает икать.
– Я иду домой, – в ужасе отвечает она.
– Что ж, мы тебя проводим.
Они окружают ее. Она идет. Никто не обращает на них внимания, ученики разбрелись веселыми стайками. Анна с отчаянием и завистью смотрит на них – на подростков, на которых она никогда не была и не будет похожа, на тех, кто возвращается в безопасные и уютные дома, в безопасную и уютную жизнь, где так весело расти.
– Иди, зассыха, мамочка тебя ждет! А мы с ней поздороваемся!
– Оставьте меня в покое, – молит она еле слышно.
Они хохочут. Анна получает удар по спине, шлепок по ягодицам.
Она думает, что нужно сбить их со следа, нельзя показывать им, где она живет. Рано или поздно они устанут и уйдут. Им захочется новую игрушку. Она идет по одной улице, сворачивает на другую, ходит кругами. Они говорят между собой так, будто ее вообще тут нет.
– Почему вы не оставите меня в покое? – осмеливается наконец проговорить Анна.
– Заткнись, – повторяет Змей. – И спроси у своей подружки.
– Я живу тут рядом, – говорит один из парней. – Можно пойти ко мне в гараж. Родители на работе.
– Прекрасная идея, – шипит Змей. – Эй, зассыха, ты идешь с нами.
– Нет, – умоляет Анна, но так тихо, что ее никто не слышит.
Они липнут к ней, задевают ее, прикасаются к ней. Издалека можно подумать, что они защищают ее, но на самом деле вот-вот разорвут.
Анна плетется за ними, бороться бесполезно.
Она сдается.
Темный гараж, старый диван из желтой, заляпанной пятнами кожи, лужи масла из старых двигателей, грязные пальцы под платьем, на ягодицах, в ее щелке, когти, впивающиеся в ее маленькую грудь, слюна, сперма, запах табака, запах пива, запах бензина.
Анна закрывает глаза, она больше не плачет, она просто падает, у этой дыры нет дна, падению нет конца, она падает, падает и думает: «Они не знают, где я живу».
Это уже второе свидание. Анна покидает аптеку в два часа, когда сменить ее приходит веселый парень лет тридцати по имени Валентин. Он сразу очаровал посетителей. Но только не Колин, которая недовольна таким вторжением в ее экосистему. Валентин уравновешен, профессионален, целеустремлен, он ищет постоянное место в этом регионе и готов на временную работу – на столько, сколько понадобится, чтобы обрасти связями. Анна со спокойной душой поручает ему аптеку, она рада, что эта часть ее жизни уцелела во время потрясений, вызванных заключением сына под стражу. Она находит в себе силы дружески помахать Валентину рукой, уходя, будто собралась на пляж. Скрывать причину своего отсутствия она не стала, однако преуменьшала значение произошедшего. Она держится так, будто все вот-вот наладится. Как только ее сын выйдет на свободу, самое большее через несколько дней, говорит она Валентину, управление аптекой снова перейдет к ней и его услуги больше не потребуются.
Она садится в машину и запирает двери, создавая невидимый шлюз, в котором она может наконец чувствовать себя свободной. Честно говоря, она даже довольна, что едет в изолятор одна. Инстинкт подсказывает ей: когда в комнате для свиданий трое, правде трудно показаться на свет. Отец, мать, сын – разве можно ждать чего-то, кроме спектакля, разыгранного на троих? В прошлый раз каждый исполнял роль, отведенную ему природой и обществом. Все старательно скрывали свои слабые места. Притворялись сильными и уверенными в себе, но все это было лишь игрой – все, кроме любви, которой они позволили выплеснуться наружу. Они ни словом не обмолвились о своем гневе, об огромном разочаровании, о желании отомстить, о растущем страхе перед ситуацией, которая выходит из-под контроля. Они тщательно выбирали слова, избегали тем, по поводу которых могли разойтись во мнении. И, подчиняясь негласным правилам, лишь обнимались, обменивались информацией и утешали друг друга.
Но если они будут вдвоем, возможно, разговор пойдет иначе, надеется Анна.
Она едет слишком быстро. Не обращая внимания на жару, выключает кондиционер, опускает передние боковые стекла. Она позволяет ветру ласкать себя, и тот завывает и кружится, со свистом проносясь по салону. Анна оставляет позади сосны, каменные, выложенные без раствора заборы, ряды оливковых деревьев, пение цикад – все составляющие рая. Пересекает границу, проникает в пыльное царство промышленных зон, где цепляются за жизнь чахлые кусты. Обочины завалены мусором, на рекламных щитах намалеваны свежие надписи, полные ненависти, как и прежние: «Смерть президенту», «Правительство в отставку», «Даешь революцию», «Конец системе». Анна думает: «Они мечтают о конце света». Они – расплывчатая масса, которая требует, сопротивляется, угрожает, беснуется. «Разве эти люди действительно боролись? Чем они пожертвовали?» – раздраженно спрашивает она. Но она сама – доказательство того, что все возможно, если заплатишь сполна, – она твердит себе это, изо всех сил отгоняя сомнения, невнятные вопросы, далекий голос с его язвительными намеками, что сделка-то оказалась липовой.
По обочине бежит девушка, рукой прикрывая лицо от солнца. Анна узнала ее кроссовки на платформе и ярко-розовую бейсболку: в их первый приезд к Лео она тоже стояла в очереди. На мгновение нога тянется к тормозу – можно остановиться, подвезти, но Анна меняет решение: придется разговаривать, сближаться, признать, что у них есть что-то общее.
Ей сигналят: она чуть не выехала на встречную полосу.
– Что ты творишь, Анна? – спрашивает она себя вслух.
Она поднимает стекла, понижает температуру до минимума. Холодный воздух взбадривает ее, помогает сосредоточиться. Еще несколько минут, и вот она стоит у входа для родственников.
Комната забита до отказа, пропитана запахом пота. Младенцы вопят на руках у измученных матерей, две нарядные маленькие девочки с одинаковыми прическами – длинными африканскими косичками, начинающимися на самой макушке, – спорят из-за бутылки с водой. Шум, грязь. Анне хочется побыть в одиночестве, но на улице ни одного дерева, под которым можно было бы спрятаться, ни малейшего укрытия, а температура уже выше 38 градусов.
Дверь открывается, входит девушка в розовой бейсболке. Кажется, она вот-вот рухнет, лоб в поту, она тяжело дышит.
– Все в порядке, Розалинда, ты вовремя, – говорит одна из волонтеров. – Приходи в себя. В такую жару не стоит бегать.
– Чертов автобус! И минуты не подождет! А я ничего не могу тут поделать – электричка все время опаздывает. Ох, на улице просто ад…
– Ад везде! Внутри, снаружи, никакой разницы, дорогуша, – прерывает ее посетительница постарше.
Анна чувствует себя виноватой. Достав из кармана пачку бумажных платочков, она протягивает их Розалинде, чтобы та вытерла лицо.
– Ага, – выдыхает та. – Черт побери, только хуже сделала. Макияж испорчен, блин. На что я похожа.
– Вы похожи на хорошенькую девушку, – отвечает Анна.
И это правда, льющийся пот ее красоте не вредил.
– Ага, конечно…
«Жаль, что она так вульгарна», – думает Анна.
В другой одежде и с другим словарным запасом эта девушка могла бы претендовать на нечто гораздо большее. Возможно даже, она могла бы сейчас оказаться очень далеко отсюда.
И Анна тут же вздрагивает от неуместности своих мыслей.
В 15:45 дверь комнаты для свиданий наконец открывается. И перед Анной появляется ее обожаемый сын.
– Лео!
Она собиралась было его обнять, но тут увидела, что на Лео толстый черный свитшот с длинными рукавами. Его влажные кудри прилипли к голове, лицо покрыто красными пятнами.
– Да ты совсем сварился в этой одежде! Почему…
– Я в порядке, – перебивает он ее. – Все хорошо.
Анна отступает. Лео держится не так, как всегда, голова опущена. Она тянется к нему и задирает рукав. Он вырывается, но поздно: она уже увидела синяк, темный, почти черный.
Вот животные.
– Что это, Лео?! Что они с тобой сделали? Покажи свои руки.