Ее движения становятся медленнее, тело отказывается подчиняться приказам. Она складывает в сумку носки, трусы, футболки, однако разум будто застыл, сосредоточившись на одном-единственном образе – на ее любимом сыне. Перед ее глазами не тот разъяренный подросток, на которого смотрит сейчас вся страна, а ее Лео – вот он, сидит один, привалившись спиной к стене. Стена – вот что Анна видит снова и снова. Ее терзают краткие вспышки сомнений, но она подавляет их, продолжая гонять по кругу одни и те же мысли: ее сын – серьезный мальчик из хорошей семьи; этот арест – всего лишь предостережение, совсем скоро он вернется домой.
В полицию она поедет одна: Юго должен присутствовать на важном совещании. Так он сказал Анне, и она сделала вид, что поверила. Она догадывается, что так он пытается бороться с чувством беспомощности, убивая время. Она старается не осуждать его, не добавлять новых проблем.
И все же находиться в этом здании с облупившейся краской, зная, что Лео заперт где-то здесь, всего в нескольких метрах от нее, – тяжелое испытание. Сердце Анны забилось чаще, когда она переступила порог. Ей удается сдерживать крик, который рвется из глубин ее тела. Она делает вид, что спокойна. Нужно, чтобы эти люди в форме были на ее стороне, на стороне Лео, он должен понравиться им, пусть они думают так же, как она: это всего лишь ребенок, ему нечего здесь делать, это же не убийца полицейских. Она хочет, чтобы они позаботились о нем. Улыбается, протягивает сумку, будто это подарок, и говорит: «Будьте так любезны, надеюсь, вы мне поможете!»
Анна ожидает, что им удастся поговорить, поладить, как взрослые ладят со взрослыми, но полицейские никак не реагируют, и она начинает чувствовать себя неловко, волноваться, что сделала что-то не то, ухудшила ситуацию вместо того, чтобы исправить ее.
Юго возвращается к обеду. Мрачно рассказывает, что ему позвонил бывший коллега, который все еще работает в газете: скоро об аресте Лео напишут. Журналисты узнали новости из социальных сетей – половина местных старшеклассников комментирует его подвиги.
– Мне не нравится, как ты об этом говоришь, – останавливает его Анна. – Его подвиги?
Что-то неуловимо изменилось между ними, но они этого пока не замечают.
– Это не я так говорю, – возражает Юго. – Это молодежь так говорит. И это, кстати, проблема. Большинство из них превозносят его до небес. Радуются, что полицейский пострадал.
– А как реагируют твои коллеги?
Деловая встреча была посвящена устройству эстрадного павильона в парке аббатства. Юго наблюдал за коллегами со странным чувством, которое испытывает тот, кому известно нечто такое, из-за чего вскоре изменятся и выражения лиц окружающих, и отношение к нему. До этого проклятого телефонного звонка он надеялся, что арест сына останется их частным, семейным делом. Но теперь все пропало.
– Я пока никому не говорил. А ты? Я раз десять пытался тебе дозвониться.
Анна достает из сумочки телефон. После встречи с адвокатами она забыла отключить беззвучный режим. На экране появляется длинный список уведомлений: Юго, Колин, Аликс, другие имена, друзья, родственники, родители учеников, школа. Анна бросает телефон в сумку, будто он раскаленный.
– Позвони Аликс, – умоляет ее Юго. – Она наверняка уже поговорила с Тимом.
Анна думает о слухах. Половины дня хватило, чтобы они распространились. Она думает о том, что все эти люди повторяют имя ее сына. О сообщениях, которые они отправляют друг другу.
Слышал про Лео Готье? Видел фотографии? Знаешь его родителей? Я слышал, что он то… Мне сказали, что он сё…
Что они себе позволяют? По какому праву?
Ее охватывает ненависть.
В кафе, у автоматов для игры в пинбол. В школьном дворе. В столовой. В коридорах. Между скутерами на стоянке колледжа. На последнем ряду автобуса, в очереди в кинотеатр, в домах и квартирах, в парке, после выкуренной сигареты или бокала пива, выпитого в летний день, на футбольном поле, на скамейках в городском бассейне, в раздевалках тренажерного зала. По телефону или на ухо, на обрывках тетрадного листа, циркулем на желтых деревянных столах, маркером на стене туалета, мелом на асфальте во дворе.
Она…
У нее…
Кажется, что она…
Ты видел?
Ты что, не знаешь?
Она же…
Дрянь. Шлюха. Уродина.
Кура-Лакура.
Ее волосы…
Ее шмотки…
Ее жирный зад…
Нет, даже за десятку…
Смех, хихиканье, похлопывания по плечу, тычки локтями в ребра, стрелы, копья, кинжалы, штыки, топоры.
Слова, слова, слова.
Она уничтожена.
Тим перезвонил матери, и Анне удается чуть больше узнать о прошедшей субботе. После уроков мальчики встретились с Ноэми и двумя своими приятелями – Матисом и Орелио. Поели в каком-то фастфуде, затем отправились к Матису и часть дня провели у него дома, играли в видеоигры. Потом им захотелось прогуляться по центру города. Никакого плана у них не было, они не знали, что там будет демонстрация. Они вышли с небольшой улицы на площадь перед мэрией в тот самый момент, когда начались столкновения. Рядом упала граната со слезоточивым газом, полетели дымовые шашки, они побежали. Потеряли друг друга из виду, но позже снова встретились. Лео и Ноэми рассказали, как полицейский схватил Ноэми и грубо потащил ее за собой, как Лео бросился на помощь. Они были расстроены, особенно Лео (Анна не удивлена). Они думали, что если залечь на дно, то все обойдется, и решили молчать.
Анна слегка успокаивается: все как она и думала. Импульсивный поступок, спровоцированный случайными обстоятельствами, общей атмосферой насилия. Она благодарит Аликс. Она боялась этого разговора, но теперь ей приятно слышать дружелюбный голос подруги.
– Мне так жаль, – говорит Аликс на прощание. – Не волнуйся, они его отпустят.
Сейчас 16:30. Лео в полиции уже почти десять часов. Анна ложится на кровать. На стенах спальни черно-белые фотографии: Анна и Юго в халатах, в великолепном гостиничном номере во время свадебного путешествия. А вот они же, совсем молодые, сидят рядом на ужине «Лайонс Клаб»[7] в Монако – Анна в жемчужном ожерелье, которое одолжила ей свекровь (а после рождения Лео наконец подарила). Крещение Лео, трехлетний Лео в купальном костюме, пятилетний – верхом на пони, двенадцатилетний – стоит между родителями, с ромашкой в зубах. А потом ничего – став старше, Лео отказывался фотографироваться, Анна прибегала к уловкам, неожиданно включала камеру, но результат больше не заслуживал того, чтобы пополнить галерею в их спальне. Следует признать, Лео, как и многие, в подростковом возрасте выглядел довольно скверно: прыщи, попытка отпустить бороду. Примерно год назад к нему вернулись красота и подтянутость, кожа вновь стала чистой, во взгляде появилось больше уверенности. Его матери это принесло большое облегчение. Она знает, как важна внешность, если хочешь преуспеть в обществе.
– Мэтр Хамади звонит, иди скорее! – кричит Юго с террасы, где он собрался выпить кофе.
Анна вскакивает с кровати, бежит к нему. Юго включает громкую связь, накрывает руку Анны своей.
– Было два допроса, – начинает мэтр Хамади.
Позже они узнают, о чем шла речь, обещает она. Но не сейчас, пока это – опять и снова – секретная информация.
Вот что она может сказать: по требованию прокурора Лео завтра предстанет перед следственным судьей.
По спине Анны пробегают ледяные мурашки.
– Значит, сегодняшнюю ночь он может провести дома, – неуверенно произносит она.
– Конечно, нет, – возражает мэтр Хамади. – Он останется в полиции.
Нельзя ни поговорить с ним, ни даже увидеться. Никаких контактов, никакого общения. Таковы правила.
– А дальше?
– Дальше, по логике, судья примет решение.
И Лео вернется домой. Или нет.
Весь вечер они перебирают то, что им известно. И каждый раз приходят к одному и тому же выводу. Это какое-то безумие. Они стоят на краю пропасти, но не видят, насколько она глубока. Однако оба понимают, что больше не контролируют происходящее.
Анна отправляет сообщение Колин: пишет, что завтра не выйдет на работу и аптеку придется закрыть на один день «в связи с чрезвычайными обстоятельствами». В среду утром она обещает быть на месте. Колин отвечает: «Поняла, сожалею по поводу вашего сына».
Юго наконец решается позвонить своим родителям; они живут на баскском побережье и понятия не имеют о том, что произошло. Держа одной рукой телефон, другой он включает телевизор, выбирает новостной канал. Сообщение об аресте Лео передают бегущей строкой внизу экрана. Это ужасный удар, но Юго удается держать себя в руках. В разговоре с матерью он старается преуменьшить серьезность того, что случилось.
Анна собирается спать. Она достает из ящика прикроватной тумбочки старую коробочку с лексомилом. Поскольку давно его не принимала, проверяет срок годности, прежде чем проглотить таблетку. Она думает о том, удастся ли ее сыну сегодня заснуть. Напуган ли он? Что ел и пил? Получил ли вещи, которые она принесла? Один ли он в камере? И в камере ли он? Есть ли там кровать или хотя бы матрас, простыни, подушка? Удалось ли ему почистить зубы? Есть ли дверь в туалете?
Столько всего, что она не спросила у адвоката. А теперь уже слишком поздно звонить ей.
Лексомил начинает действовать – и она засыпает, словно отгородившись от всего стеной.
Что Анне понравилось больше всего, когда она впервые оказалась тут (родители Юго еще жили здесь, и это было нечто вроде официального знакомства; Анна помнит все, будто это было вчера: тогда она тщательно выбрала одежду – белую юбку и льняную блузку, – но из надкушенной вишенки брызнул сок, попал ей на юбку, и весь день она умирала от неловкости и мялась, пытаясь скрыть пятно), что совершенно заворожило ее, так это расположение дома – на возвышенности, откуда открывался вид на побережье. Анну никогда не привлекала близость к морю, куда с апреля по октябрь стекались толпы отдыхающих. Но на этом холме она чувствовала себя в безопасности – вдали от всего и от всех. Она видела перед собой не величественную виллу, а укрепленную крепость, которой правили могущественные люди. Когда Готье, устав от южной жары, переехали в Биарриц и предложили Юго занять виллу, у Анны словно выросли крылья. Она понимала, что не он