На ней было черное, в пол, облегающее платье, расшитое черным стеклярусом. Она держала Данби под руку. Майкл Данби-старший был одного роста с женой, подтянутый, спортивного телосложения. Его симпатичное моложавое лицо, казалось, не менялось со временем, темные глаза всегда лучились добротой и юмором.
Мы с Калебом встали при их приближении и немедленно окунулись в теплую волну дорогого парфюма Патрис, когда она целовала нас по очереди. Когда Патрис отступила, пришла очередь Данби. Целуя меня, он промурлыкал:
— Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Эва!
— И ты, как всегда, красавчик, Данби!
Он улыбнулся на мой комплимент и протянул руку Калебу:
— Рад снова тебя видеть. Мы дома скучаем по тебе.
Калеб пожал протянутую руку.
— Честно говоря, я так поздно прихожу с работы, что уж лучше поживу в гостинице. Надеюсь, вы не против?
— Нет, конечно, — успокоил его Данби. — Но твоя комната всегда тебя ждет.
— Спасибо, я это очень ценю.
Он снова сказал «спасибо»?
— Тебе правда надо жить у нас, — попыталась уговорить его Патрис. — Наша кухарка Андреа готовит фантастические завтраки. В «Фор Сизонс» таких не подадут.
Калеб изобразил заинтересованность:
— Буду иметь это в виду!
— Договорились, — Патрис отступила на шаг и посмотрела на нас с Калебом оценивающим взглядом. — Вы потрясающе смотритесь вместе. Данби, посмотри, разве они не потрясающе смотрятся вместе? — однако прежде чем Данби успел ответить, она укоризненно погрозила пальцем Калебу: — Хотя, дорогой, я бы хотела лучше видеть твою симпатичную физиономию. Данби, запиши его к своему барберу.
— Нет! — брякнула я.
Патрис была ошарашена моим выпадом, в глазах Данби плясал смех, а Калеб смотрел на меня с понимающей усмешкой в углах рта.
С пылающими щеками я промямлила, обращаясь к Патрис:
— Я имела в виду… что… ну… Калеб сам должен решать. Может быть, ему нравится щетина.
Глядя на нас, Патрис начала что-то подозревать, и, наконец, счастливая улыбка озарила ее лицо:
— Но это давно не щетина, Эва. Это борода.
Я была не согласна. Если просматривается линия челюсти, то считается, что это еще щетина. Какая же это борода? Я вдруг поняла, что уже неприлично долго смотрю на Калеба, а он едва сдерживает смех.
— Хм, а ты, дорогая, смотрю, глубоко изучила этот вопрос? — поддразнила меня Патрис.
Я нахмурилась и буркнула:
— Ничего подобного.
— Эва права, — пришел мне на помощь Калеб. — Я сам сказал ей, что не из тех парней, кто бреется по два раза в день. Поэтому она за меня вступилась.
— Ну да, ну да, понимаю… — протянула Патрис, разглядывая нас с сомнением.
О боже.
— Я думаю, пора ужинать, — подытожил Данби, беря жену за талию и разворачивая ее к выходу из библиотеки, — я умираю от голода.
— Да, пора, идем, — сказала Патрис и через плечо оглянулась на нас, но мы с Калебом немного подождали, пока они отойдут.
Я почувствовала руку Калеба у себя пониже спины.
— Так что именно тебе нравится в растительности на лице мужчины?
Слыша сдавленный смех в его голосе, я внезапно почувствовала себя уязвимой и напряглась. Как будто призналась ему в чем-то сокровенном. Возможно, меня сбил с толку приступ нежности к нему, когда мы говорили о его работе. Но я тут же отругала себя за то, что делаю из мухи слона: он и так давно знает, какие физические реакции во мне вызывает.
Приглушенным голосом я ответила:
— Я люблю, когда твоя щетина щекочет мне кожу между бедер. Оставь ее, пока ты в Бостоне.
Калеб резко втянул воздух. Убрал руку с моей спины и сжал челюсти. Однако когда мы вошли в элегантную, оживленную столовую со сводчатым потолком, с которого свисала великолепная хрустальная люстра, он уже успел взять себя в руки.
— Не волнуйся, — шепнул он мне, чуть наклонясь. — Я не собирался бриться. Тем более теперь.
Я нежно улыбнулась ему, гордая своей маленькой женской победой, и его глаза снова потемнели от желания. С усилием овладев собой, он отодвинул для меня стул, как Данби для Патрис. Я восхищалась манерами Калеба, взявшимися непонятно откуда: сначала «спасибо», теперь стул…
Восторги мои, однако, длились недолго, потому что Калеб не поблагодарил официанта, который пришел спросить, что мы будем пить. Он по-прежнему забывал говорить «пожалуйста» и «спасибо» на протяжении ужина. Однако это не так бросалось в глаза, потому что Данби и Патрис тоже нечасто употребляли слова вежливости, хотя и поблагодарили официантку, которая унесла наши тарелки после десерта.
Погруженная в свои мысли, я разглядывала Калеба, пытаясь понять, что он за человек. Он мог быть таким резким с обслуживающим персоналом и бесцеремонным в принципе, но с друзьями был вежлив. Даже со мной сейчас. Хотя именно сейчас его манеры больше не раздражали меня, вдруг осознала я с удивлением. Просто… это был Калеб. Я начинала понимать, что своим поведением он не хотел никого обидеть. Он не был показушником (за исключением постели). Во многих аспектах он был даже еще более закрытым, чем я. «Скупой на слова» — вот самое подходящее для него определение.
Его грубость перестала быть для меня камнем преткновения, потому что теперь я понимала его лучше.
Данби и Патрис весело пререкались о том, кто из них должен рассказать о недавней поездке в Аспен, и Калеб улучил момент, чтобы шепнуть мне:
— Перестань на меня так смотреть.
Я честно ответила:
— Меня больше не волнует, что ты редко говоришь «спасибо» и «пожалуйста».
Калеб фыркнул и откинулся на стуле:
— Снова ты со своими манерами. Ты такая же, как мои сестры.
Сестры?
Во множественном числе?
— У тебя есть сестры?
Он кивнул:
— Две.
— Серьезно? — вдруг внезапно вмешалась в наш разговор Патрис. — Я этого не знала! Дункан никогда о них не упоминал. И какой ты ребенок в семье — младший старший, средний?
— Я старший.
Возникал вопрос: сколько ему лет? И он как будто прочитал этот вопрос в моих глазах:
— Мне тридцать пять.
На пять лет старше меня. Я так примерно и представляла. Это, однако, заставило меня задуматься о том, почему ни одна бойкая шотландка его до сих пор не захомутала. Или Калеб Скотт прирожденный холостяк?
— Тридцать пять. Пора уже определяться, — взгляд Патрис снова упал на меня. — Так вы много времени проводите вместе?
Калеб улыбнулся:
— Я очень благодарен Эве, что она находит для меня время.
Не красней, только не красней. Я мило улыбнулась.
— Правда? Так ты показала нашему гостю Бостон? Где вы с ним были?
В этот момент все мысли вылетели у меня из головы, я не могла вспомнить ни одного места, да и не хотелось врать Патрис. К счастью, Калеб избавил меня от этой необходимости:
— У нас обоих не было достаточно времени для прогулок. Но по вечерам Эва составляла мне компанию. За ужином.
— О, понятно. Я поблагодарила бы тебя, дорогая, за жертву, — ухмыльнулась она, — однако ужин с симпатичным шотландцем вряд ли можно назвать жертвой.
Я практически кожей ощущала самодовольную улыбку Калеба.
— Возможно, ты удивишься, Патрис, но иногда мистера Скотта трудно выносить. Например, когда он забывает о манерах, — мстительно сказала я.
Данби громко расхохотался, но Патрис тревожно округлила глаза — должно быть, сочла мои слова бестактными.
— Это правда, — подтвердил Калеб. — Зато у мисс Бриворт манеры прекрасные. Каждый раз, когда она открывает рот, я получаю истинное удовольствие.
Я была готова убить его.
— Мистер Скотт имеет в виду, что я никогда не забываю говорить «спасибо» и «пожалуйста».
Смех плясал в его глазах, но он не помог мне выпутаться.
К счастью, Патрис либо не поняла двусмысленности его высказывания, либо из вежливости сделала вид, что не поняла. И вдруг пустилась восхвалять меня:
— Эва действительно очень утонченная. Я сказала об этом Данби сразу же после нашего знакомства, помнишь, Данби?
Я почувствовала себя неловко, так как не люблю повышенного внимания к своей персоне. Данби уловил мое состояние и мягко улыбнулся мне:
— Помню, говорила.
Но Патрис еще не все сказала. Перегнувшись через стол, она сообщила Калебу:
— Я сказала Данби, что Эва — просто глоток свежего воздуха. Изящество и манеры девушки из высшего общества — и при этом никакого высокомерия, зависти, жеманства, испорченности и инфантильности. Я не говорю, что все женщины общества таковы, — у меня много прекрасных друзей, щедрых, добрых людей. Но в целом необходимо признать, что принадлежность к привилегированному классу накладывает негативный отпечаток на характер человека.
— Подтверждаю, — согласился Калеб.
— Эва родилась в богатой семье, не правда ли, дорогая? Не аристократической, — продолжила она прежде, чем я смогла ответить, а лучше — сползти со стула и спрятаться под столом от стыда, — но достаточно обеспеченной и благополучной, если говорить о материальной стороне, родительское воспитание — это уже другой вопрос. Но зная то, что я знаю про отношения между Эвой и ее родителями, которые лучше назвать психоэмоциональной травмой, а не воспитанием, можно только восхищаться тем, каких потрясающих успехов она добилась.
Господи боже мой! Я жалела, что как-то за обедом мы с Патрис выпили слишком много шампанского, она стала расспрашивать обо мне, и из меня посыпалось, как M&M’s из разорванного пакетика.
Чувствуя взгляд Калеба, я открыла рот, чтобы остановить Патрис, но она была неудержима:
— А про ее так называемых «лучших друзей» и говорить не стоит. Меня удивляет, что после того, что они ей устроили, она вообще может кому-то доверять. Но она просто самый добрый…
— Патрис! — воскликнула я, понимая, что иначе ее остановить не удастся.
Она замолчала на полуслове и непонимающе моргала, глядя на меня. Я не хотела ее расстраивать, потому что знала, что она не имела в виду ничего плохого. Но, честно, это был первый раз, когда я не могла стерпеть ее бесцеремонную откровенность.