— Хочу сказать, пока не забыла, — постаралась выкрутиться я. — Харпер составила новую карту десертов в «Кентербери». Ты просила сообщить, когда она это сделает, и вот, чтобы не забыть, говорю сразу.
— Ой, ну чудесно, — она повернулась к Данби, который сочувственно мне улыбнулся. — Тогда мы должны на днях заглянуть туда, дорогой, — она обратилась к Калебу: — Ты уже познакомился с Харпер?
— Да, виделись. Интересная девушка.
Я нахмурилась. Что бы это значило?
— Еще какая! Так ты знаешь, как они с Эвой познакомились?
— Вообще-то, — вставила я, — я не рассказывала Калебу эту историю.
— Почему? Замечательная история. Расскажи ему! Я с удовольствием еще раз послушаю.
— Патрис, — тихо сказал Данби.
Она посмотрела на мужа, потом — смущенно — на меня:
— О, но это же не что-то очень личное? Я слышала, как Эва рассказывала об этом посторонним людям, а Калеб не посторонний.
Патрис говорила правду. Но тут был другой случай. Я не хотела грузить Калеба подробностями о себе. Не хотела навязываться.
Однако взгляд Патрис становился все острей по мере того, как она переводила глаза с меня на Калеба и обратно, и казалось, она вот-вот раскроет наш секрет. Или, по крайней мере, точно поймет, что между нами что-то есть.
— Ну, хорошо, — я пожала плечами, как будто мы говорили о пустяках. — Я просто не хотела, чтобы наш гость скучал.
— Но это совсем не скучная история.
Я села поудобнее и повернулась к Калебу, который уже с интересом смотрел на меня.
— Это было почти семь лет назад. Я только приехала в Бостон и подыскивала какую-нибудь небольшую фирму по дизайну интерьеров, которая только запустилась. Здесь живет мой дядя, и он организовал мне встречу с одной из своих клиенток, у которой была квартира на Бикон-стрит. У меня тогда было немного денег, но садиться на шею к дяде, пользуясь его добротой, я не хотела, поэтому снимала маленькую убогую квартирку рядом с Бостонским колледжем. Клиентка работала допоздна, поэтому мы с ней договорились встретиться у нее на квартире около полуночи. Я должна была поторопиться, чтобы успеть на последний поезд до Парк-стрит. Это была середина недели, — я вздохнула, вспоминая, какой неопытной и наивной была тогда, — и, разумеется, когда я прибежала на платформу, там никого не было. Я стояла там совершенно одна в ожидании поезда, когда вдруг этот парень в капюшоне появился из ниоткуда. У него был нож и… — я покачала головой, видя, как Калеб угрожающе сузил глаза, — ну… Нетрудно догадаться, что он хотел не только мой кошелек, хотя и его тоже, — выпалила я горько. — В общем, не успела я сообразить, что мне делать, как над головой парня вдруг сверкнула бутылка, и он рухнул мне под ноги. Я увидела девушку с горлышком от разбитой бутылки в руке — это была девятнадцатилетняя Харпер, — я нежно улыбнулась этому воспоминанию. — «Леди, вы с ума сошли? — закричала она мне. — Нельзя ходить тут одной ночью!» Меня трясло, но я все же сказала: «Ты тоже одна». Она пожала плечами и выдала: «В отличие от вас, я могу о себе позаботиться!»
В общем, я вызвала полицию, хотя Харпер просила этого не делать. Но я пообещала, что дядя все устроит, и он все устроил — бандита посадили, а Харпер нет. Но было в ней что-то такое… И дело не только в том, что я чувствовала себя перед ней в долгу… — однако я не имела права рассказывать о Харпер личные подробности, поэтому сказала общими словами: — Короче говоря, она тогда переживала не лучшие времена, и я настояла на том, чтобы она переехала ко мне. И тогда я обнаружила, что эта девушка умеет готовить. Особенно десерты. Они получались у нее такие интересные, с выдумкой. Она мечтала работать шеф-поваром в ресторане, а я знала, что мой дядя дружил с Джейсоном Лютоном из «Кентербери». Дядя позвонил Джейсону, тот побеседовал с Харпер и нашел, что у нее есть потенциал. Харпер упорно трудилась все эти годы, чтобы стать тем, кто она есть, — шефом-кондитером «Кентербери».
— Обожаю эту историю! — воскликнула Патрис. — Ну, скажи, разве она не потрясающая?
Калеб сидел с задумчивым, напряженным лицом:
— Судя по тому, что я услышал, Харпер мой человек.
Ревность током прошила меня.
— О, Харпер лапочка! И такая талантливая! Я уверена, что она понимает, что всем обязана щедрости Эвы.
— Нет, — резко сказала я, расстроенная тем, что Патрис так думает. — Успех Харпер — это только ее заслуга.
— Верная во всем, — Патрис потянулась, чтобы обнять меня за плечи, и посмотрела на Калеба со значением: — Клянусь, у этой женщины нет недостатков. Мне так повезло, что она не только мой дизайнер, но и подруга.
— У всех есть недостатки, Патрис. И если ты сейчас же не перестанешь нахваливать меня, я умру от стыда, — чтобы смягчить резкость моих слов, я мягко улыбнулась. — Пожалуйста, давайте сменим тему.
Она рассмеялась:
— Конечно, дорогая! — и повернулась к Калебу. — Расскажи нам побольше о себе, дорогой. Мы почти ничего о тебе не знаем.
Калеб выпрямился на стуле:
— На самом деле, Патрис, не хочу выглядеть грубым, но завтра мне надо рано вставать, поэтому я хотел бы откланяться.
Я перевела дух с облегчением, что разговорная пыт- ка закончилась, но наши разочарованные хозяева расстроились:
— Что ж, очень жаль. Но иди, раз надо.
— Я тоже устала сегодня, — сказала я, откидываясь на спинку стула. — Надеюсь, вы меня простите.
В ту же секунду разочарование слетело с лица Патрис, а ее глаза радостно заблестели:
— Конечно-конечно! Калеб, ты должен проводить Эву домой.
Я чуть не схватилась рукой за голову. Но Калеб просто кивнул:
— Разумеется.
Мы пожелали чете Данби спокойной ночи и поблагодарили за ужин. Целуя меня на прощание, Патрис сделала страшные глаза, но я сделала вид, что не заметила.
Когда мы покинули наконец нашу сваху и ее мужа и я забрала пальто из гардероба, я заставила себя взглянуть Калебу в глаза:
— Я прошу прощения. Она самая бесцеремонная сваха в мире. Не обращай внимания.
Он быстро взглянул на меня:
— Не волнуйся. Я добавил в ее слова щепотку соли.
Он явно избегал смотреть мне в глаза, и мне было не по себе. Пытаясь понять, что происходит, я добавила:
— Хорошо. Я никогда еще не хотела залезть под стол от стыда. Cегодня в первый раз.
Но Калеб ничего не ответил, лишь слегка придержал меня под локоть, когда мы выходили из здания на освещенную фонарями улицу. «Маркесс» был в пяти минутах ходьбы от его гостиницы.
Напряжение между нами нарастало по мере того, как мы удалялись от людных улиц, и шум проезжающих мимо машин только подчеркивал наше молчание. Я не знала: это напряжение от предвкушения предстоящей ночи или из-за того, что мы сегодня узнали кое-что новое друг о друге.
Мы повернули на Арлингтон-стрит. Свет от высоких фонарей, расположенных между деревьями через равные промежутки, вместе со слепящим светом фар двигающихся в плотном потоке машин освещали улицу так ярко, что надо было поднять голову и посмотреть на черное небо, чтобы понять, что сейчас ночь. Наше молчание длилось уже слишком долго, и меня начала охватывать неуверенность. Я вдруг почувствовала, что прохладный весенний ветер забирается мне под легкое пальто и холодит ноги в тонких чулках.
Что-то было не так.
— Я не врал, — вдруг произнес Калеб каким-то отстраненным, чужим голосом. — Мне действительно завтра рано вставать. Надо было посадить тебя в такси у клуба. Ничего, мы сделаем это у гостиницы.
Он меня сегодня не хотел?
Мне стало очень больно.
Или его просто доконали наши бессонные ночи после напряженной работы днем?.. Хотя я подозревала, что не по этой причине он отказывается сейчас от меня. Возможно, мы где-то пересекли невидимую черту, которую Калеб провел между нами, и теперь он не хотел иметь со мной ничего общего. Или Патрис сказала обо мне что-то такое, от чего я ему разонравилась?
Ужасная боль сдавила мне сердце, и это испугало меня. Поэтому с деланной легкостью я предложила:
— Я пройдусь. Мне всего-то пройти через парк.
— Я не пущу тебя одну в такое время.
Между нами снова надолго воцарилось молчание, и теперь я уже чувствовала не просто прохладу, а могильный холод, пробирающий меня до костей. По спине бегали мурашки, и совсем не от удовольствия. Чем дальше мы шли, тем меньше я злилась на то, что он меня отверг. Меня мучало кое-что посерьезнее.
Он задел мои чувства.
Сделал мне больно.
Трясущейся рукой я убрала с лица волосы, выбившиеся из косы, и украдкой взглянула на него. Он смотрел строго вперед, с жестким и каким-то отсутствующим выражением на лице, и шел таким широким и быстрым шагом, что я на каблуках едва поспевала за ним.
Его отрешенность не просто ранила меня. Я тревожилась о нем.
Каким-то невероятным образом я позволила себе испытывать чувства к моему чертову шотландцу.
Чувства плюс секс?
Плохая идея.
Когда мы шли по Бойлстон-стрит и краснокирпичное здание гостиницы уже показалось вдали, я попробовала убедить себя в том, что даже хорошо, что он меня отверг.
Легко сказать.
Калеб подошел к одному из швейцаров и попросил вызвать такси, сунув ему чаевые. Раздался резкий свист, и через две секунды ко входу подъехала машина.
Я знала, что должна была попрощаться и дать ему понять, что все понимаю и что все к лучшему. Но я не понимала. И я не знала, что случилось в клубе, что так оттолкнуло его от меня. И честно говоря, эта эмоциональная зависимость от него пугала меня все сильнее.
Он распахнул передо мной дверь, я послушно села в машину и сказала водителю адрес.
Потом все-таки подняла на него глаза. Он хмуро смотрел на меня, и во взгляде было сомнение.
Он жалел о своем решении?
— Спокойной ночи, Калеб.
Он не отпускал дверь. Тогда я сама взялась за ручку и захлопнула, вырвав ее из его рук.
— Поехали, — сказала я таксисту и больше ни разу не оглянулась.