— Дети в школе?
— Да, я как раз собираюсь за ними. Но сначала покажу тебе комнату Харпер. Мы поселили ее в дальней комнате для гостей.
И она повела меня мимо лестницы, через кухню и столовую к французским дверям, выходящим в сад. Я пришла в восторг от того, с каким вкусом они добавили современные акценты в кухню в деревенском стиле. Бледно-зеленые шкафы в стиле «шейкер»[45], столешницы из толстого массива дерева, глубокая керамическая мойка, барная стойка. Между шкафами встроена большая навороченная черная керамическая кухонная плита. Отдельно стоял холодильник, совмещенный с морозильной камерой, и таких больших холодильников я нигде не видела. Кухня была огромная, с медной фурнитурой и медными же кастрюлями и сковородками, висящими на дальней стене.
— Прелесть! — сказала я, показав рукой на кухню.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Наша гордость и радость. Мы угрохали сюда кучу денег.
Не сомневаюсь.
Двойные двери по правую руку вели в забитую до отказа кладовую. Задняя дверь из кладовой открывалась в небольшой коридорчик. Джиллиан остановилась и указала на дверь в конце коридора:
— Гостевая комната.
— Спасибо.
— Надеюсь… — она понизила голос, — что ты сможешь разговорить ее. Нельзя держать то, что с ней случилось, в себе.
— Я понимаю, — кивнула я.
Когда Джиллиан ушла, я постучала в дверь.
— Джиллиан, я же сказала, ничего не нужно! — раздался изнутри вредный голос Харпер.
Тогда я повернула ручку и толкнула дверь.
Харпер сидела, свернувшись в кресле, в углу милейшей комнаты. В центре ее стояла кровать с пологом на четырех столбиках, напротив которой была тумбочка с телевизором. Дверь рядом с тумбочкой вела в ванную комнату. За креслом были французские двери, которые открывались в сад.
Солнечный свет окружал ореолом голову моей подруги, с тяжким вздохом оторвавшейся от книжки. Ее сломанная рука лежала на бедре, и вид маленькой гипсовой повязки заставил меня вздрогнуть.
— Я думала, ты придешь вечером.
Я закрыла за собой дверь и, бросив сумочку на кровать, подошла к Харпер. Ее левый глаз стал намного лучше, хотя синяк вокруг него почернел и выглядел зловеще. Отек с носа тоже ушел, а швы на виске и брови были маленькие, чистые и аккуратные. Ссадина на разбитой губе тоже выглядела прилично. И все же в животе у меня все сжалось от мысли о том, что ей пришлось пережить.
— Нам надо поговорить.
— Я не хочу ни о чем разговаривать, — упрямо сказала она.
— Но придется. Нам надо поговорить. Я начну, — я опустилась перед ней на колени, подобрав под себя юбку, и прерывисто вздохнула. Видя мою нервозность, Харпер нахмурилась. — Я чувствую себя виноватой в том, что не давила на тебя больше, заставляя бросить Винса. И одновременно чувствую себя виноватой в том, что вообще давила, потому что теперь получается, что мои подозрения и сомнения усиливают твое чувство вины. И я в ужасе от того, что ты вообще чувствуешь себя виноватой в данной ситуации! Все мы в жизни иногда доверяем не тем людям, Харп. Так бывает. Это плохо, но так бывает, и мы должны научиться прощать себя и двигаться дальше.
Харпер мрачно смотрела на меня:
— Ого. Ты ударилась в позитивчик?
— Не надо, — я взяла ее здоровую руку. — Это я, Эва. И сколько бы ты ни пряталась за сарказм, я вижу тебя насквозь. Будь честной со мной.
Она резко отвернулась, стиснув зубы. Но лишь на пару секунд. А потом я почувствовала, как она очень нежно пожала мне руку.
— Я…
Затаив дыхание, я терпеливо ждала продолжения. Харпер сглотнула и наконец медленно перевела глаза на меня:
— Я не могу поверить, что позволила кому-то так поступить с собой, Эва.
— Все не так, — быстро сказала я. — Даже я, несмотря на все свои подозрения и страхи, не предполагала, что Винс способен на такое. Я думала, что он просто эгоистичный самовлюбленный мальчишка, косящий под рок-звезду и недостойный тебя. И я знаю, что ты тоже не предполагала, что он на такое способен, Харп. Разве ты тогда поверила, что это он «один разочек» кайфанул и это, мол, ерунда? Нет, ты поговорила с ним. Разве ты послушала его, когда он ныл, что «не хотел» сделать тебе больно? Нет. Ты позвонила мне, чтобы я приехала и вытащила тебя оттуда. Ты сейчас хочешь вернуться к нему?
— Господи, нет! — она выдернула свою руку из моей. — Что за вопрос?!
— Это вопрос, чтобы показать тебе, что ты не находишься в эмоционально-психологической зависимости от парня, который проявил к тебе жестокость. Как только он показал, на что способен, ты порвала с ним сразу и окончательно.
— Я не хотела звонить в полицию. О чем это говорит?
— Это говорит о том, что ты не хотела, чтобы посторонние люди рылись в твоем грязном белье. Это говорит о том, что ты хотела просто уйти и жить дальше.
— И позволить ему проделать такое с кем-то еще? — презрение к себе ясно читалось в ее лихорадочно блестящих глазах.
— Тогда ты об этом не думала, милая. И никто не посмеет обвинить тебя в этом.
— А ты? Я вела себя с тобой как последняя дрянь только потому, что ты поступила правильно, — слезы потекли по ее щекам.
Я придвинулась поближе и положила руки ей на колени, а голову — на руки:
— Да. И это длилось всего два дня. В любом случае ты знаешь, что я твоя эмоциональная груша для битья, и ты можешь использовать меня, когда захочешь. Для этого и существуют родные люди, семья. Проявлять доброту, помогать и любить друг друга девяносто девять процентов времени и прощать друг другу один процент периодического дурного настроения.
Она вытерла щеки, но слезы продолжали струиться по лицу:
— Я позволила ему, Эва, — прошептала она. — Я была в таком шоке, что даже не сопротивлялась. И потом… я думала только об одном: если кто-нибудь вызовет полицию, то все узнают, что со мной случилось. Поэтому я даже не пикнула, пока он меня бил. Никогда в жизни я не была овцой! Я всегда дралась и давала сдачи! Так почему я повела себя как трусиха? Потому что я струсила!
— Нет! — я приподнялась и обняла ее за плечи, заставляя взглянуть на меня. — Ты не струсила. Ты одна из самых смелых людей, кого я знаю, — слезы навернулись мне на глаза. — Просто с тобой приключилась беда. Ты не желала, чтобы это случилось. Поэтому не дай себя сломать, Харп. Пожалуйста.
— Как это сделать? — она грустно покачала головой. — Я так старалась быть открытой с людьми, несмотря ни на что. И чего я добилась? — ее плечи затряслись от рыданий. — Только ты, Эва. У меня есть только ты. Тебе единственной я могу доверять.
Я сгребла ее в охапку и обняла изо всех сил, чувствуя, как ее слезы струятся по моей шее. Я как бы вливала в нее свою силу, хотя больше всего мне хотелось сесть с ней рядом и тоже расплакаться. Я так боялась за нее. Боялась, что после пережитого она станет по-другому смотреть на мир.
— Ну-ну, тише, родная… — гладила я ее по голове. — У тебя есть не только я. Оглянись вокруг — с тобой еще Джейсон и Джиллиан. А еще ты первоклассный шеф-кондитер. И никто не отнимет у тебя ни нас, ни твоего таланта.
Через какое-то время она успокоилась и высвободилась из моих рук. Я сходила в ванную за бумажными полотенцами, чтобы она высморкалась. Она слабо улыбнулась:
— Как с дитем…
— Ты имеешь в виду с деткой! — пошутила я, садясь на край кровати.
Она закатила глаза:
— О да. Никогда еще я не выглядела сексуальнее.
— Никогда еще ты не выглядела круче — настоящая хулиганка с фингалом!
Она захихикала, бросив на меня благодарный взгляд:
— Вот что мне нужно от тебя. От всех вас. Чтобы вы перестали относиться ко мне как к хрустальной вазе, которая может разбиться в любой момент. Относитесь ко мне как к Харпер. Но не к той Харпер — наивной дурочке, которую отметелил ее бывший дружок, загашенный гитарист.
— Договорились, — кивнула я. — Тогда сразу вопрос: ты что-нибудь слышала о Винсе после того, как его выпустили под залог?
Ее лицо ожесточилось, но не из-за вопроса:
— Да, он звонил не переставая. Вчера вечером я все-таки взяла телефон и сказала, что, если он не оставит меня в покое, я выдвину против него еще обвинения в сексуальном домогательстве, словесном оскорблении и угрозе действием. И отключилась. После этого он не звонил.
— Хорошо.
Вдруг я заметила, что она задумчиво рассматривает меня.
— Что?
Она пожала плечами:
— Я просто… раньше удивлялась тебе. В ситуации с Ником. После всего, что ты рассказывала мне о нем, о том, как сильно ты его любила, вдруг взять и вот так уйти… пусть он даже изменял тебе с Джеммой. Это не укладывалось в моей голове. Как можно перестать любить кого-то, потому что он совершил ошибку? Иногда я думала, может, поначалу ты отказывалась в это поверить… Может, расстояние помогло тебе забыть его. Я не понимала этого, потому что где-то в глубине души все еще люблю маму, — ее глаза снова наполнились слезами. — Не ту маму, от которой я сбежала, а ту, которая была у меня в детстве. Которая любила меня больше всех на свете. Я не могу перестать любить ту маму. Поэтому не понимала тебя. Ни тебя, ни Ника. А теперь понимаю. Своим предательством он ударил тебя в сердце точно так же, как Винс ударил меня в лицо. После таких ударов не остается никаких добрых чувств к человеку.
— Да, — прошептала я.
— Тогда разве я не должна перестать любить мою мать? — она с ожесточением вытерла слезы. — Или со мной что-то не так?
— Все с тобой так, — я придвинулась к ней поближе, желая обнять, утешить. — Это как ты и сказала… Ты любишь Грету, — я назвала ее мать по имени. — Маму твоего детства. И насколько я понимаю, это совсем другая женщина, нежели та, от которой ты сбежала.
Я гладила ее по спине, пока ее дыхание не выровнялось, а потом мягко добавила:
— Может быть, тебе стоит поговорить с кем-то об этом?
Спина Харпер напряглась:
— С мозгоправом?
— С психотерапевтом. С кем-то, кто может дать тебе беспристрастную адекватную оценку, чтобы ты перестала обвинять себя в естественных чувствах.