Двери лифта раскрылись, и в каком-то тумане я вышла в фойе. Харпер ждала меня, сидя на одном из кресел и листая журнал. Увидев меня, она встала — и улыбка сползла с ее лица.
Зато меня захлестнула всеобъемлющая волна любви к ней. Она прорвалась сквозь онемение, и долго сдерживаемые слезы потоком хлынули из моих глаз. Не желая устроить публичную истерику, я схватила ее за руку и прошептала:
— Мне срочно нужно домой.
Тревога и ярость боролись в ее глазах, но она взяла себя в руки и решительно повела меня к выходу:
— Что случилось? — спросила она уже на улице, ища глазами такси.
— Он сказал, что я красивая, но полюбить меня он не мог бы. Слово в слово, как Ник, — я с ожесточением вытерла мокрые щеки. — Почему мужчины хотят, чтобы я чувствовала себя жалкой и ненужной? Почему так происходит? — я хрипло и горько рассмеялась.
— Я убью его, — прорычала Харпер с такой злобой, что было ясно — она на это способна.
К счастью, такси появилось быстрее, чем она смогла осуществить свою угрозу, и Харпер махнула рукой, останавливая его. Я уже садилась в машину, когда услышала, что кто-то зовет меня.
Не «кто-то», конечно.
Он.
Я обернулась через плечо и увидела Калеба, выбежавшего из здания и тяжело дышавшего от бега.
— Садись! — Харпер почти втолкнула меня на заднее сиденье и, повернувшись, завопила ему: — Гори в аду, козел!
Потом нырнула на соседнее сиденье и скомандовала водителю:
— Маунт-Вернон-стрит. Быстрее!
Мы тронулись, и Калеб остался позади. Я смотрела строго перед собой, дав себе слово не оборачиваться.
— Он врун и трус, Эва, — Харпер обняла меня за плечи. — Он любит тебя, я это точно знаю. Но он тебя не заслуживает. Мужчина, который знает, через что ты прошла, и при этом говорит такие слова, зная, как они повлияют на тебя, не достоин тебя. Он решил защитить себя, а не тебя, и этим все сказано. Ты понимаешь? Ничего хорошего тут не будет, поэтому пусть уходит.
Я кивнула. Перед глазами и в голове стоял туман, как будто я была под каким-то наркотиком. Наверно, это был шок.
— Ты права.
— Ты самая умная, храбрая, добрая и веселая девочка из всех, кого я знаю. И никто не отнимет этого у тебя, — она крепко сжала мою руку. — Ты говорила, что боишься, что я сломаюсь после истории с Винсом. И я стараюсь держаться. Теперь и тебе придется сделать то же самое. Не дай Калебу разбить себя. Ведь ты уже собирала себя по кусочкам после предательства Ника и Джем. Ладно?
Я посмотрела ей в глаза:
— Ладно.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Она как бы вливала в меня свою силу.
— Мы есть друг у друга. А это больше, чем есть у некоторых.
— Чертовски верно.
Наши глаза были зеркалами, отражающими боль друг друга, и мы были полны решимости вместе ее преодолеть.
Глава двадцать восьмая
Калеб позвонил через пять минут после того, как отъ-ехало такси. Увидев мой затравленный взгляд, Харпер забрала у меня телефон и заблокировала номер Калеба. Потом сказала водителю ехать на другой адрес — в ее старую квартиру — на случай, если вдруг шотландцу вздумается нанести мне неожиданный визит.
Я еле поднялась по ступенькам на второй этаж. Мои колени ослабли, все тело отяжелело, веки опухли, а внутри все дрожало, как после землетрясения. Это напомнило мне ситуацию, когда мне было пятнадцать и в нашу с матерью машину кто-то врезался на перекрестке. Какое-то время после столкновения меня продолжало трясти. Такие же ощущения были и сейчас.
Мой телефон снова зазвонил в сумочке, и Харпер успокоительно покачала головой, видя мои испуганные глаза:
— Это не он. Его я заблокировала.
Порывшись в сумочке, я достала телефон и вздрогнула, увидев имя Стеллы. Конечно, это был не лучший момент для рабочих разговоров, но игнорировать босса я не могла.
— Да, Стелла? — сказала я, пытаясь говорить обычным голосом.
— Экстренная ситуация, — Стелла была по-деловому краткой. — Гейб на выходных собирался в Нью-Йорк, чтобы сделать замеры пентхауса на Пятой авеню, которым он так хвастался.
Мне нравился Гейб. Но он действительно был хвастун и действительно утомил всех рассказами про пентхаус, но не потому, что тот был на Пятой авеню, а потому, что принадлежал известной актрисе.
— Да, я помню.
— У него грипп. И он ничего не сказал мне, но собирался лететь в Нью-Йорк, пока не упал в обморок на лестнице у дверей своей квартиры. Сейчас он в больнице, а его невеста обвиняет меня в том, что я на него слишком много взвалила.
— Ты ни в чем не виновата, — сразу сказала я. — С ним все нормально?
— У него сотрясение мозга, ну и грипп. Я, конечно, очень ему сочувствую, но если бы он сказал мне сразу, то сейчас не лежал бы в больнице, а я не металась бы в панике оттого, что мы можем потерять эту клиентку. Это голливудская звезда первой величины, Эва. У нас давно таких не было. Если ей понравится наша работа, она порекомендует нас друзьям.
Тут до меня дошло.
— Ты хочешь, чтобы я полетела в Нью-Йорк?
— Да. Но сначала забеги в офис. Я здесь и уже собрала для тебя весь комплект материалов по проекту, так что поедешь подготовленной.
— Уже выезжаю.
Я тупо уставилась на Харпер, которая хмуро смотрела на меня.
— Кажется, я лечу в Нью-Йорк.
Она возмущенно всплеснула руками:
— Тебе только что разбили сердце! Надо было сказать ей об этом!
— Ну, у Гейба сотрясение мозга и грипп, а это в данной ситуации посерьезней, чем разбитое сердце.
— Ты свой голос слышишь? Как ты в таком состоянии собираешься произвести хорошее впечатление на клиента?
— Я возьму себя в руки. На самом деле именно это мне и надо. Отвлечься, — я поднялась и пошла к выходу. — Вызову такси.
— Может, мне поехать с тобой? — спросила Харпер.
Я благодарно улыбнулась ей:
— Не волнуйся, со мной все будет хорошо!
Но она смотрела с сомнением.
— Позвони, когда приземлишься.
Я обняла ее:
— Спасибо тебе.
Как оказалось, поездка в Нью-Йорк действительно помогла мне. Прежде всего, у меня не было времени лежать в кровати, свернувшись в клубочек, и рыдать, пока не иссякнут слезы. Каждый раз, когда в памяти всплывал Калеб и наш последний разговор, в горле у меня возникал ком, мешавший дышать. Поэтому я с головой окунулась в дело, порученное мне Стеллой.
Прилетев в Нью-Йорк, я заселилась в гостиницу. Есть я не могла, но выпила пару бокалов вина, надеясь, что они помогут мне заснуть. Это сработало, и я крепко спала всю ночь, а наутро меня разбудил будильник.
В понедельник я была слишком занята техническими деталями по проекту, чтобы думать о чем-то еще. Как я и предполагала, актрису я не увидела, а имела дело с ее личным ассистентом. Мы подробно оговорили с ней будущий дизайн, и она стояла у меня над душой, пока я делала замеры с помощью лазерного дальномера — удобного современного инструмента, измеряющего длину, высоту и площадь. Потом я сделала много снимков помещения с самых разных ракурсов, и мы еще немножко поговорили с ассистенткой. В общей сложности я провела с ней шесть часов, попрощавшись как раз вовремя, чтобы успеть на вечерний рейс в Бостон. Весь полет я продолжала работать над проектом, делая пометки и наброски.
В такси из аэропорта домой я позвонила Стелле и разговаривала с ней так же спокойно, как и весь день. Каким-то образом мне даже удалось убедить себя в том, что я в порядке.
Вот почему я сама не ожидала того, что случилось, как только я переступила порог своей пустой квартиры и закрыла за собой дверь. Нечеловеческая боль клещами схватила мое сердце, и я разревелась.
Я сползла на пол прямо рядом со входной дверью и плакала безудержно, навзрыд — как никогда в жизни. В голос, со всхлипами, задыхаясь от слез, почти теряя сознание от горя.
Когда слезы закончились, внутри осталась пустота. Пустота, одиночество… и отчаяние.
— Нет, — шептала я самой себе, пытаясь отмахнуться от мысленного образа Калеба повсюду в моей квартире. Вот он развалился в кресле и с хмурым вниманием слушает меня… Вот он пьет кофе, облокотившись о кухонную столешницу, и смеется, потому что я сказала что-то забавное…
Повернув голову, я взглянула в приоткрытую дверь спальни.
И закрыла глаза.
Нет. Не смей ничего вспоминать.
Все погибло.
Вот оно, это ужасное, неотвратимое, парализующее чувство, охватившее меня своими щупальцами, подобно спруту, от которого не было спасения.
Все погибло.
Ничего не вернуть.
Это конец.
На следующее утро я еле выползла из постели и стала собираться на работу. Я механически делала все, как обычно, запнувшись только при виде драгоценностей на тумбочке. Часы и серьги я надела. Но бриллиантовый теннисный браслет, который я так любила еще вчера, сегодня видеть мне было невыносимо. Я так крепко сжала его в кулаке, что острые края платиновых закрепок впились мне в кожу, и засунула его в старую обувную коробку, которую спрятала в дальний угол гардероба. Теперь он не попадется мне на глаза.
И если браслет Ника со временем перестал вызывать во мне болезненные эмоции, то браслету Калеба, каким бы роскошным он ни был, суждено остаться в этой коробке навсегда.
В остальном мои сборы прошли как обычно.
Не знаю, что бы я делала без косметики: она сотворила чудо, скрыв без следа темные круги под глазами от слез и недосыпа. Я все равно выглядела слегка уставшей, но это можно было объяснить перелетом, а не следствием душевной драмы. Я не хотела, чтобы Стелла знала про Калеба. Я хотела, чтобы вообще никто не знал.
Но этому не суждено было случиться, потому что по дороге на работу мне позвонил дядя Дэвид. Мы с ним были на связи все время его путешествия, однако интуиция подсказала мне, что на сей раз он звонит не просто так. Наверняка Харпер ему все рассказала.
— Ой, привет! — радостно прощебетала я, надеясь, что, может, все обойдется.