Приподнимаю ее футболку и касаюсь пальцами голой кожи. Совсем забываю, как дышать.
– Кир, – шепчет она мне в губы.
– Да, извини, – голос хрипнет.
Я упираюсь лбом ей в переносицу и пытаюсь вдохнуть. Застываю на долгие секунды и наконец прихожу в себя.
– Погуляем?
– Погуляем, – она улыбается.
– Тогда поставь цветы и одевайся, я подожду.
Она забирает букет и уходит. А я улыбаюсь в пустоту, не пытаясь скрыть своих эмоций. Никто не видит, так что можно отпустить себя и побыть просто влюбленным идиотом. Но я слишком расслабляюсь. Поэтому, когда открывается лифт, это становится для меня неожиданностью. Растерянно оборачиваюсь и смотрю, как из лифта выходит мужчина. Пакет в его руках звенит стеклянными бутылками. Утром в субботу. Значит, это ее отец.
Глава 35
– Здравствуйте, – говорю первым.
Просто потому, что так правильно.
Его лицо непроницаемо, ни одной эмоции не видно. Жесткий подбородок, голубые глаза, густые брови. Наверное, он был очень красивым в молодости. Сейчас же он опухший, пьяный и злой. Под глазами – отекшие мешки.
Он смотрит цепко и недобро. Говорит:
– Что делаем здесь?
– За Ланой пришел, – отвечаю твердо.
Понимаю, что не могу врать и юлить. Если совру, он все равно поймет, и будет хуже.
– За Ланой пришел, – повторяет он. – Интересно.
Мерит меня внимательным взглядом. Шмыгает носом, достает из кармана пачку сигарет.
– Куришь?
Я отрицательно мотаю головой. Я и правда не курю. Только с охранником на крыльце в плохие дни. В такие, как этот.
Отец Разноглазки неторопливо пристраивает пакет на пол у стены. Бутылки снова отзываются задорным перезвоном. Я морщусь, и это не ускользает от его пристального взгляда. Хмыкает. Чиркает зажигалкой и глубоко затягивается.
Я неосознанно сжимаю руки в кулаки. Пытаюсь справиться с волной гнева и отвращения. Эмоции такие сильные, что даже виски ломит. Если бы он только дал мне повод, я бы его ударил. Чувствую, что он это понимает. И откровенно забавляется моими яркими подростковыми чувствами. Не воспринимает меня всерьез.
Осторожно захлопывается дверь, я слышу, как мягко идет Мальвина по коридору. Поворачиваюсь, чтобы поймать ее растерянный взгляд. Увидеть, как стремительно она бледнеет. Молча указываю на ботинки в ее руках. Она присаживается и быстро обувается, бросая на отца затравленные взгляды снизу вверх.
Я вызываю лифт. Беру Лану за руку и веду за собой.
– А вы куда? – спрашивает ее отец с издевкой.
Я отвечаю за нее:
– Гулять.
– Не нагуляйте там, – усмехается, выдыхая дым в сторону. – Пока, Лана.
– Пока, пап.
Двери закрываются, и мы уезжаем. Я смотрю на Мальвину и понимаю, что ее трясет. Крупная дрожь бьет все ее хрупкое тело. С большой осторожностью прижимаю ее к себе. Говорю:
– Все будет хорошо. Тише, Разноглазка, тише.
Она мотает головой и мелко-мелко вздрагивает. Мне так больно за нее, просто выть хочется!
Мы приезжаем на первый этаж, и я обхватываю Лану крепче. Приподнимаю и выношу из лифта. Стоим в подъезде еще минут двадцать, и она, наконец, успокаивается. Все это время обнимаю ее, глажу по волосам, бормочу что-то ласковое, особо не разбираясь, какие именно слова произношу.
Она затихает, и я спрашиваю:
– Порядок?
Она поднимает на меня свои волшебные глаза и произносит ровным тоном:
– Кир, все очень плохо.
– Почему? Тебе запрещено встречаться с парнями?
Мальвина прислоняется лбом к моей груди и невесело смеется:
– Мне запрещено все. Нет, прямого запрета не было, если ты об этом. Я просто знаю. Чувствую. Что он этого так просто не оставит.
– Черт, Лана, извини.
Она резко вскидывает голову:
– Не говори глупости. Тебе не за что извиняться. Во-первых, ты совсем не виноват. Во-вторых, это все только мои проблемы.
Я обхватываю ее лицо ладонями и говорю грубее, чем собирался:
– У тебя теперь нет только твоих проблем, поняла?
Она кивает. Я наклоняюсь ниже и мягко касаюсь ее губ. Но очень быстро поцелуй из нежного становится почти отчаянным. Как будто в этом физическом контакте видим единственную возможность выжить.
Когда наконец отрываемся друг от друга, я спрашиваю:
– Что хочешь делать сегодня?
Мальвина улыбается. Искренне и светло:
– Хочу сделать вид, что сегодня обычный день. Забрать пацанов и пойти в кино. Держаться за руки, целоваться. Съесть что-нибудь вкусное. Жить.
И мы так и поступаем. Перехватываем парней, идем к торговому центру, но Лана вдруг говорит:
– Мальчишки! Смотрите, на горке никого.
Глядим на нее недоуменно, а она отвечает нам каким-то хитрым взглядом. Взмахивает рукой, указывая направление, и выдает:
– Или что, боитесь? Что кто-то запалит адскую четверку за неподобающим занятием?
– Адскую четверку? Так ты нас называешь, значит? – переспрашивает Малой.
Мальвина ничуть не смущается:
– Именно. У меня для вас есть много прозвищ, но так – чаще всего.
Бус наклоняется, загребает снег руками и швыряет его в Разноглазку, она с визгом отпрыгивает, а он радостно гогочет. Кричит ей:
– Ты нас на слабо не бери, киса. Мы эту игру придумали!
А я говорю:
– Кто последний до горки, тот посуду у Белого моет, – и сам подрываюсь с места, поскальзываясь на заледеневшем асфальте. По топоту, пыхтению и смеху за спиной понимаю, что два раза им повторять не надо. Несемся наперегонки, выдавая по ходу какие-то звериные звуки. Ухаем, кричим, заводим друг друга. Худой и высокий Белый прибегает первым, но не удерживает равновесия, с размаху шлепается на задницу и тут же катится вниз. Мы ржем над этой комичной картиной, почти задыхаясь.
Строимся паровозиком и на ногах едем к Диману, вцепившись в куртки друг друга. У подножия горы, конечно, падаем. Возимся в снегу, смеемся.
Малой требует:
– Встаньте, черти! Все кости мне переломаете! Мальвина, ты можешь остаться.
Ловит мой бешеный взгляд и взрывается хохотом:
– Шутка! Чувство юмора имеется, Гильдия?
– Имеется, – ворчу, поднимаясь и помогая Разноглазке. – Знаешь, что еще иметься может за такие шутки?
– Догадываюсь, – радостно скалится этот дурак.
– А кто последним-то прибежал? – интересуется Белый.
– Лана.
– Ой, Мальвина, придется тебе посуду мыть. Переживешь как-нибудь?
– Ага. Не знаю только, как пережить то, что вы такие идиоты.
Раскрасневшаяся, она звонко смеется. Живет. Сейчас живет, на полную катушку, как и хотела. Моя удивительная девочка.
Глава 36
Лана
Мы забиваем на киносеанс и долго катаемся с горки. Боремся, валяемся в снегу, громко смеемся. Я чувствую такое одуряющее счастье, что на пару часов напрочь забываю обо всем. На задний план отходят и родители, и вся моя жизнь. Есть только эта горка, мои друзья, мой Кир. Мое счастье.
В итоге выбиваемся из сил. Щеки красные, руки без перчаток задубевшие, одежда на нас мокрая и тяжелая.
– Погнали переоденемся? – говорит Тим. – А потом ко мне. Родители свалили до понедельника.
– Мальвина, ты придешь?
– Не думаю, что получится сегодня, мальчишки.
Все веселье вышибает из меня разом. Конечно, можно попробовать отпроситься, но после того, как отец видел Кира… нет, он мне точно не поверит. Я резко возвращаюсь в реальность. Мокрые джинсы неприятно липнут к коже. Меня передергивает.
– Может, не пойдешь домой? – тихо спрашивает Разгильдеев, когда мы чуть отстаем от ребят.
Я медленно качаю головой:
– Нужно переодеться перед работой.
– Уверена? Можно зайти к кому-то из нас.
– И что я надену? Твои треники? – заставляю себя рассмеяться.
– Можно взять что-то из маминого шкафа.
– Нет, Кир, это глупости. Схожу домой, переоденусь, ничего не случится.
– Тебя подождать? – он нежно перебирает мои пальцы.
– Не нужно. До смены еще два часа, я успею душ принять, а вы – переодеться.
– Душ принять, – тянет он, с характерной ленцой растягивая слова, а потом улыбается мне совсем по-хулигански, показывая ямочку на щеке.
Я смущаюсь и толкаю его в бок. Разгильдеев в ответ прижимает меня к себе и целует в висок. По крайней мере, между нами снова все хорошо. Значит, и со всем остальным можно будет справиться.
Мы прощаемся на пятнадцатом, и на этот раз Кир едет с парнями, не выходит со мной. Я на этом сама настаиваю, потому что вижу, что в мокрой одежде он мерзнет.
Перед дверью квартиры максимально собираюсь. Отец что-то скажет? Ждет ли меня еще один воспитательный эпизод? Вдруг он уже слишком пьян, чтобы вообще меня заметить? Это было бы лучше всего.
Открываю дверь, сразу настраиваюсь на окружающую обстановку. Впитываю все разом. Родители на кухне, дверь прикрыта. Пока я тихо разуваюсь, меня никто не зовет. Это хороший знак. Или нет?
Иду сразу в ванную, принимаю горячий душ. Смотрю, как вода стекает по моему телу, и представляю, как вместе с ней уходят все мои проблемы. Это помогает немного расслабиться. Я обстоятельно мою голову, но вечно прятаться тут не могу, поэтому в конце концов мне приходится выключить воду, накрутить на голову полотенце и натянуть на себя толстовку, чтобы дойти до комнаты.
Там привычно выдыхаю. Я люблю здесь каждую деталь, которую создавала сама. Каждый сумасшедший коллаж, который передает хаос моего внутреннего мира. Хорошо, что даже в доме, который никогда не мог дать мне безопасности, все равно есть уголок, где я чувствую себя спокойно.
Но что-то не так. Думаю об этом, пока надеваю сухие джинсы. Застегиваю пуговицу высоко на талии и хмурюсь. Не могу понять. Но что-то отчаянно мне сигналит.
Тут пахнет отцом. Сигаретный дым, тошнотворный парфюм и запах перегара. Меня обдает волной животного ужаса. Все тело превращается в кисель. Непослушный и дрожащий.
Я протягиваю трясущуюся руку к ящику с нижним бельем. Сдвигаю бюстгальтеры в сторону. И там пусто. Пусто. Пусто. Пять букв и мои рухнувшие надежды.