Дунаева визжит, закрываясь руками, Косатон оглушительно свистит. Я же пользуюсь паузой, чтобы выровнять дыхание.
– Она мне нос сломала!
– Ты! Как там тебя, новенькая, ты что творишь?!
– Ставлю блок, – отвечаю невозмутимо и поворачиваюсь к физруку, – я играла в мяч, что не так?
– У меня кровь?! – голосит Кристина, убирая ладони от лица. – Скажите, у меня кровь?!
Никакой крови нет. Ее прекрасный королевский носик в порядке. Но Дунаева в ужасе, а это очень хорошо. Давлю в себе угрызения совести. Так нужно.
Смотрю, как Косатон ощупывает ее личико. Как бубнит что-то успокаивающее. Как она заливается слезами. И заставляю себя улыбнуться.
В конце концов он уводит ее к медсестре, потому что Кристина в истерике. Орет, что за пластического хирурга буду платить я напополам со школой. Девочка, ты не в том заведении, чтобы говорить про деньги. Здесь все с голой жопой, включая директрису. И саму Дунаеву.
Урок сорван. Мне плевать. Я никогда не шла на прямой конфликт, это чревато. Докажите, что я не играла в мяч. Просто не сладила с траекторией. Меня никак не наказать.
– Кажется, я взрастил чудовище, – тянет низкий голос с той самой характерной ленью.
Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы у груди поймать баскетбольный мяч.
– Не понимаю, о чем ты.
Кир улыбается:
– Не строй дурочку, киса.
– Думаешь, никто до этого не сокращал так мою фамилию? Очень посредственно.
Стучу мячом о резиновое покрытие зала, прицеливаюсь, отправляю его в кольцо. Бинго. Два очка за меткость, десять за смелость.
Кирилл ловит мяч, ведет его вокруг меня. Не пытаюсь отнять, просто наблюдаю. Тогда он поворачивается ко мне лицом и кидает в кольцо через голову. Черт бы его побрал, но он попадает. Одноклассники, которые тихо перешептывались на скамейках, теперь орут в полном восторге. Чествуют короля. Обезьянье племя.
– Метко!
– Красиво, Гильдия!
Гильдия? Интересно. Отмечаю прозвище краем сознания.
– Я знаю, что ты делаешь. – Кир подходит совсем близко, его дыхание где-то у меня на лбу, но я не поднимаю голову, пялюсь на его грудь в черной баскетбольной майке. – Это я тебя научил, Разноглазка.
Тело замирает, как будто в меня попали дротиком с транквилизатором. Разум же в истерике мечется по всем закоулкам моей головы. Узнал. Вспомнил, как пять лет назад спас детдомовскую девчонку. Несуразную, униженную и дрожащую. Конечно, меня бы там не убили. И даже толком не избили бы. Но этот парень меня спас. Я всегда применяла только это слово. Он ведь не знает, как много для меня тогда сделал.
Боюсь поднять на него взгляд, потому что там больше, чем я хотела бы ему сказать. Тогда Кир касается моего подбородка указательным пальцем и надавливает снизу. Увести сейчас взгляд в сторону – значит, проиграть. Расписаться в своей беспомощности. И я смотрю.
Зеленые глаза изучают меня сурово и требовательно. Как будто я в чем-то виновата. Как будто он хочет, чтобы я в чем-то призналась. Сердце заходится нервным трепетом и разгоняет дрожь по всему телу. Еще немного, и начнет трястись голова, я себя знаю. Рассеянно отмечаю, что кто-то присвистывает. Третий раз за день, не многовато ли? Наверняка все на нас смотрят. Но мне сейчас это не важно. Даже не потому, что я судорожно стараюсь утвердить свое место в этой стае. Просто со мной творится что-то неладное. Дышу часто и тяжело. Вся трясусь, как под током. И против воли жадно впитываю ощущения от нашей близости.
Дверь зала хлопает, и я рассыпаюсь. Кир отпускает мой подбородок, отступает на шаг назад. Возвращаются Косатон и Кристина. Он зол, она держит у лица пакет со льдом. Сдвигает его в сторону и впивается в меня таким взглядом, от которого хочется намочить штаны и позорно сбежать. Но я приподнимаю один уголок губ и заставляю себя ей подмигнуть.
Девчонка издает какое-то сдавленное шипение, будто змея, пойманная врасплох, и бежит к раздевалке.
– Кицаева! – бросает физрук на ходу. – В тренерскую.
Послушно иду следом. Я просто ставила блок. Меня не за что наказывать. Это физкультура, травмы неизбежны, как и в спорте.
Когда дверь за мной захлопывается, я готовлюсь проговорить это все вслух. Но учитель указывает на ободранный диванчик и говорит:
– Сядь.
Сажусь на краешек и почему-то молчу. Он же скрещивает руки на груди и делает пару нервных шагов. Наконец, произносит:
– С носом у Дунаевой все в порядке. Ваша классная в курсе инцидента, и я сказал, что это рядовое столкновение в ходе игры.
Я открываю рот, но физрук показывает мне раскрытую ладонь и продолжает:
– Ситуация закрыта, никаких проблем нет. Пока. Но я знаю, что ты сделала это специально. Ты это знаешь, и все твои одноклассники – тоже.
Он делает паузу, и я поднимаюсь с диванчика.
Косатон снова жестом велит мне вернуться обратно и говорит:
– Слушай, я понимаю, что тебе сложно. Но это тебя не оправдывает. У меня есть пара условий. Первое – на моих уроках подобного с твоей стороны больше не будет.
Он замолкает, и я понимаю, что нужен мой ответ.
Киваю:
– Хорошо. А второе?
– Второе. Ты придешь ко мне, если кто-то тебя обидит. Не полезешь в драку, не придумаешь план мести, – физрук загибает пальцы, – не будешь унижать. Насилие порождает насилие. Я хочу, чтобы ты понимала, что в этом зале и в этой комнате – территория безопасности. Если будут сложности, приходи, и мы со всем разберемся.
Сначала из меня снова вышибает весь воздух. Чувствую, как предательски начинает щипать в носу. Но тут же торможу себя. Никакой дружбы с учителями. Никакого доверия. Никакой откровенности. Нужно продержаться дома хотя бы до восемнадцати лет. А значит, ни с кем не позволено делиться. Расскажешь раз – не заметишь, как выдашь и все остальное. Лана, ты все это знаешь, ну же!
Я сжимаю зубы и торможу все эмоциональные реакции. Киваю. Сглатываю. Подключаю все резервы.
– Вы что, психолог? – выдавливаю наконец.
– Нет, я физрук.
– Хорошо. Я вас поняла.
– Свободна.
Глава 5
Когда я возвращаюсь в раздевалку, там пусто. Мои вещи на полу, в рюкзаке явно рылись. Для меня это не открытие. Удивительно, что ничего не испорчено. А, нет, колготки порваны. Я хмыкаю. Могла бы придумать что-то поинтереснее. Я комкаю тонкий капрон и выкидываю в урну. Сентябрь в этом году теплый, пройтись с голыми ногами – не катастрофа. Только денег жалко, они были новые. Проверяю рюкзак. Там нечего брать, но я не могу найти блеск. Вряд ли Кристина могла унести его с собой, так что, опустившись на колени, заглядываю под скамейку. Так и есть, вот он. Наверное, укатился, когда Дунаева перетряхивала мой рюкзак. Когда я тянусь, чтобы схватить прямоугольный флакончик, кто-то заходит. Не спеша оборачиваюсь, все еще сидя на коленях. На пороге стоит Кирилл. Окидывает взглядом раздевалку, мои голые ноги, колготки, свисающие из мусорки.
– Все в порядке? – спрашивает грубовато.
Я вообще не понимаю, какого черта он тут делает. Явился спасать в очередной раз?
– Думал, я тут рыдаю из-за выговора?
– Думал, Крис заберет твои шмотки. Это в ее стиле.
– Значит, пришел посмотреть? – пытаюсь иронизировать, но потом добавляю уже спокойно: – Пострадали только колготки.
Он кивает.
Я поднимаюсь и одергиваю юбку. Смотрю на Кирилла вопросительно. Он выдает наконец ровным тоном:
– Физика уже началась. Идешь?
– С тобой?
– А ты что, сама знаешь, куда идти? – начинает злиться он, как будто и сам не до конца понимает, почему пришел.
– Разобралась бы.
Но я подхватываю свой рюкзак, джинсовку и иду за ним. Молчим всю дорогу до кабинета. Кир даже не смотрит на меня, я же исподтишка изучаю его. Наверное, его нельзя назвать красивым. Но он весь дышит какой-то грубой мужской привлекательностью. Сколько ему лет? Семнадцать? Восемнадцать? Должно быть, когда он окончательно превратится из парня в мужчину, будет хорош до безобразия.
Зависнув в своих мыслях, я откровенно засматриваюсь на него. У закрытой двери кабинета Кир поворачивается ко мне, пригвоздив к полу прямым взглядом.
Чувствую, что краснею. Черт. Черт. Черт.
Он ухмыляется. А потом так же молча открывает дверь.
Когда появляемся на пороге вдвоем, класс снова превращается в беснующееся племя.
– Кир, ну как?
– Вы что-то быстро, всего десять минут!
– А где колготки? Так не терпелось?
– Ну-у-у, а я хотел подкатить к новенькой, Кир, че, реально занята уже?
Скабрезные шутки сыплются, как из рога изобилия. Но меня им не зацепить. Навешиваю на лицо непроницаемое выражение и смотрю только на учителя. Он выжидает, когда схлынет первая волна тупого юмора.
Дождавшись паузы, говорит:
– Разгильдеев и, должно быть, Кицаева? Садимся по местам быстро и молча. На следующем уроке контрольная.
И пока все дружно стонут, мы занимаем свои места. Я – рядом с Ваней. Удивительно, но он сидит у окна. Уже смирился с моим соседством?
Достаю тетрадь и слышу, как Кирилл сзади говорит:
– Она не занята, Малой. Можешь подкатывать.
Стискиваю зубы, сдерживая волну гневного раздражения. Какая же чертова сволочь этот парень. Но, кроме этого, есть что-то еще. Я расстроена.
Глава 6
Остаток дня проходит тихо. Я держусь отстраненно и независимо. Игнорирую взгляды королевы Дунаевой и ее приспешницы Ивановой. Парней избегаю. Хотя и они, чувствую, только настороженно приглядываются. Не могут меня раскусить. И, надеюсь, мой фокус на баскетболе тоже произвел на них впечатление. После уроков сразу ухожу домой. Сентябрь, конечно, теплый, но ветер определенно уже осенний. Он неприятно холодит голые колени. Запахиваю джинсовую куртку поплотнее, втыкаю наушники и прибавляю шаг. Когда добегаю до дома, уже откровенно трясусь. Главное – не заболеть. Сейчас это вообще ни к чему.
Открываю дверь квартиры и по обыкновению настороженно впитываю ощущения. Картинка, запах, звуки. Анализирую на автомате. Отца дома нет. Мать у себя в комнате. Я разуваюсь и сразу иду в кухню, там бардак. Пара пустых бутылок, заветренный сыр на доске, грязные тарелки. Заглядываю в холодильник, там, ожидаемо, ничего. Но перед работой мне точно нужно