Белка хихикает, наблюдая за мной. Я снова отпиваю и только тогда иду к дивану. Устраиваюсь на краю, рядом с парнем, который отдаленно напоминает мне Ваняева. Со мной никто больше не заговаривает, так что я просто потягиваю сладкий портвейн, смотрю на огонь, слушаю чужие разговоры. Смысл от меня ускользает, но вникнуть я и не стараюсь.
Чувствую себя расслабленно. Стягиваю с головы капюшон, взъерошиваю волосы. Надеюсь, тут они, наконец, просохнут.
Через какое-то время парень рядом все же наклоняется ко мне:
– Привет.
Я улыбаюсь ему:
– Привет!
Внутри меня тепло. И очень-очень легко. Мне нравится тут сидеть, и я снова чувствую себя хорошо.
– Как тебя зовут?
– Милана. А тебя?
– Джек.
– Воробей? – хихикаю я.
Он тоже смеется:
– Нет, Дэниэлс.
Ловлю смутную ассоциацию и спрашиваю, снова прикладывая бутылку к губам:
– Джек Дэниэлс – это алкоголь?
– Да, это виски. Ты странная, Милана.
Я счастливо смеюсь и говорю ему:
– А я все думала, какая я. Так и запишем. Первое прилагательное – «странная».
Рядом на подлокотник присаживается Белка, и я переключаю свой поток сознания на нее:
– А почему ты Белка, а не рыжая?
– Фамилия – Белкова. Пробовали, конечно, сократить как Белок, но не прижилось.
Я сосредоточенно киваю, как будто мне действительно важно было получить ответ на свой вопрос. Движения ощущаются как-то странно, но вместе с тем приятно.
Интересно, я давно здесь? Вроде бы целую жизнь сижу на продавленном диване. Достаю телефон, чтобы проверить время. Я поставила его на авиарежим, в первую очередь затем, чтобы мне нельзя было дозвониться, но еще и в надежде на то, что батарея протянет чуть дольше. Там три процента.
– У тебя нет зарядки? – я заваливаюсь на Джека.
– Был пауэрбанк, но он сдох. Розеток тут, как видишь, нет. Бел, есть подзарядиться?
Девчонка качает головой.
– Попадос, – грустно выдаю я.
– Ты давно ела, Милана? – спрашивает парень с прозвищем, как название виски, который все больше напоминает мне Ваняева. И мне приходит в голову идея. Она кажется мне невероятно удачной.
Я выключаю авиарежим, игнорирую шквал сообщений о пропущенных звонках, у меня три процента и не очень много времени. Пока захожу в соцсеть и строчу сообщение, отстраненно болтаю:
– Я не помню. Но это не важно, потому что меня рвало. Потом я должна была пить чай, но не пила.
Справившись с клавиатурой, которая вдруг стала слишком мелкой, я снова вырубаю сеть.
Чувствую своим долгом сообщить:
– Ты мне напоминаешь одного друга, он тут недалеко живет. Он принесет мне зарядное устройство.
Кицаева Милана
Ваня, вопрос жизни и смерти, ты ведь живешь рядом с недостроенным паркингом? Принеси мне пауэрбанк и шнур. Буду до конца жизни помогать с диктантами.
Я снова включаюсь в чужую беседу. Смеюсь над шутками. Пью свой портвейн. Достаю то Джека, то Белку идиотскими вопросами. Хорошие ребята. Может быть, это вообще моя новая компания.
– Классная колонка, – я указываю бутылкой в сторону и отмечаю, что язык стал каким-то ленивым.
Белка равнодушно пожимает плечами:
– Подарок спонсоров.
Так вот оно что. Они детдомовские. Вероятно, не все, но тем не менее. Так это же вообще моя стая. Я как знала, куда идти!
– Это твой друг? – вдруг спрашивает Джек, и я радостно вскидываю голову.
Ваняев пришел меня спасти! Может быть, он даже останется немного посидеть с нами. И это тоже кажется мне отличной идеей.
Но из темноты к нам выходит не один человек, а двое. Я прищуриваюсь. Это Макар. И Дунаева.
Наверное, я бы даже испугалась, если бы не была так пьяна. Мне не хочется так банально характеризовать свое состояние, но краем сознания понимаю, что так и есть. Смотрю на свою бутылку, прикрыв один глаз, оцениваю уровень жидкости. Меньше половины. Я радостно хихикаю и гляжу на новоприбывших.
– Лана, привет! – говорит Кристина непривычно дружелюбно.
Макар показывает мне раскрытые ладони:
– Кицаева, мы с миром, не бойся.
– Раз с миром, то заходите, – я быстро теряю интерес.
К ним подходит Белка, безучастно интересуется:
– Пить будете?
Видимо, это ее роль здесь. Почти как завхоз. Шутка кажется мне очень смешной, и я решаю поделиться:
– Белка! Белка, знаешь, ты на кого похожа? Ты – завхоз! У тебя все бутылки на балансе?
Я смеюсь, и кто-то даже мне вторит.
– Прикольное место, да? – на подлокотник теперь усаживается Дунаева.
Я молчу. Она вздыхает и говорит мягко:
– Лана, ну прости. Я просто заревновала и вела себя глупо. Давай выпьем за примирение?
Она чокается со мной и отпивает. Я пью тоже. За примирение. Что же тут плохого?
Пытаюсь засунуть руку в карман. Мимо. Мимо. Есть стыковка. Достаю телефон и навожу непослушные глаза на значок батареи. Один процент. Ну где же Ваня? Уже должен был прийти. Или когда я ему написала? Веки становятся тяжелее, и я тру глаза тыльной стороной ладони.
– Не спи, Милана, – я пропустила, когда рядом сел Макар, – давай выпьем. Я тоже не хотел так грубо себя вести. Взбесился из-за ерунды. Чин-чин?
Я чокаюсь и с ним. Трогаю свои волосы, на затылке они еще сырые. А сколько времени прошло? С другой стороны, какая разница?
– У тебя портвейн закончился, давай обновим?
Я хочу отказаться, но язык только тяжело мажет по небу. Речь не дается. Делаю долгий досадливый выдох. Послушно сжимаю пальцами новую бутылку.
– А мы что, – слышу свой неловкий голос как будто со стороны, – теперь дружить, что ли, будем?
– Ну, пообщаемся просто для начала. Мы вообще-то неплохие ребята, да, Крис? Давайте за общение.
Я поднимаю бутылку, и она больно бьется об зубы.
– Упс, – улыбаюсь и со второй попытки попадаю.
– Лана, ты просто новенькая, – тон у Дунаевой такой, как будто она меня уговаривает, – мы просто затупили, не поняли, что ты прикольная девчонка.
Я киваю. Я прикольная. Это и ежу понятно.
Они что-то мне говорят, и я включаюсь в беседу. Только вот язык болтает, а смысл слов улетучивается сразу. Я уже через секунду не помню того, что произнесла. Мы чокаемся, я пью, глотаю сладкий, терпкий напиток, который уже не так приятно устраивается в желудке. Там становится как-то тяжело, а мне – мутно. Прислоняюсь затылком к спинке дивана и прикрываю глаза. Просто немного переведу дух. Слишком много впечатлений для одного дня. И здесь трансляция происходящего сбоит. Картинка выключается напрочь, а звук остается частично. Между помехами слышу какие-то разговоры. Вокруг только и делают, что трындят.
Потом чувствую, что кто-то меня поднимает. Я недовольно мычу.
– Мы ее домой отведем.
– Точно?
– Да, мы ее друзья, не переживайте.
Пытаюсь объяснить, что мне не надо домой. И что мне нехорошо. И что сердце колотится как-то нездорово. Как будто воробья придушили. Но снова мычу.
Хочу сказать, чтобы оставили меня, не трогали, потому что это не друзья, друзей тут нет.
– М-м-м, – снова вырывается из моего проклятого рта.
– Не бойся, мы только поиграем немного, Милана.
Мое имя Макар произносит по слогам. Ми-ла-на. Вот так. И щедро сдабривает каждый из них ядовитой насмешкой. И как-то неправильно меня трогает. Как – понять не могу.
Пытаюсь его оттолкнуть, но толком ничего не могу сделать. Музыку больше не слышно, и голоса куда-то пропали. Я что, умерла? Лучше бы мне умереть.
А потом я слышу:
– Дуняева, дрянь, думала, мы тебя не найдем?
Это забавно, потому что, кроме меня, только Бус называет Кристину так. Но его здесь быть не может. Наверное, я все-таки умерла.
Кто-то дергает меня вверх и в сторону. Я открываю глаза, и черный экран наконец спадает. Но все так смазано, что мне тут же хочется вернуться в спасительную темноту. Вокруг происходит какая-то возня, но вникнуть я не стараюсь. Какая разница, если ты уже не живая, верно?
Мир кружится, закручивая меня в бешеный круговорот. Меня тошнит. И сквозь мычание наконец пробивается мой невнятный голос:
– Я в аду?
– Да, Разноглазка. Вместе с адской четверкой.
Глава 39
Кир
Когда я захожу в свою комнату с идиотской кружкой чая, мне все внутренности будто кипятком ошпаривает. Ланы там нет. Пусто. Ощущение, что кто-то этот долбаный чай насильно влил мне в рот, и все внутри обварило. Я ставлю кружку на стол, думаю – может быть, она просто пошла в туалет. Или умыться. Но я, конечно, знаю, что это не так. Ее куртки и обуви нет. Бегу на первый этаж прямо в футболке, на ходу набирая Белому. Распахиваю дверь, диким взглядом обвожу двор, но на улице никого. Кроме снегопада.
– Алло?
– Пацанов возьми – и ко мне быстро, мы в жопе.
– Понял, – отвечает Диман и отключается.
Я, перескакивая сразу через три ступени, лечу обратно домой. Потому что, если пойду искать ее в таком виде, толку не будет. Звоню Разноглазке, но она недоступна. Пытаюсь взять эмоции под контроль, хотя хочется просто кричать от боли и страха. В груди такой ужасающий вихрь заворачивает, что ребра еле выдерживают этот напор.
– Довольна?! – рычу на маму, потому что больше не на кого, и потому что реально сейчас считаю, что она виновата.
– Во-первых, не ори на меня.
Она идет за мной по пятам и останавливается в дверях, когда я рывком открываю шкаф, вышвыриваю оттуда на пол вещи, пока не нахожу, наконец, толстовку. Натягиваю ее на себя и напираю на маму, чтобы подвинулась:
– А во-вторых?
– Объясни хотя бы, что случилось?
– Лана пропала. Наверное, услышала наш разговор и испугалась.
– Кирюш, такие дети всегда сбегают.
Не верю собственным ушам. Застываю посреди коридора, а потом медленно поворачиваюсь. Спрашиваю, повышая голос:
– Какие «такие»?! Какие еще «такие дети», мам?!
Она поджимает губы и выдает:
– Неблагополучные.
Еще один выстрел в сердце. Кровавые ошметки разлетаются по всей грудной клетке. Приходится взять паузу, чтобы окончательно не взбеситься. Хочу разбить все вокруг себя. Но я подхожу и говорю очень спокойно: