– Тошнит, – хнычет Лана, – все вертится.
Я возвращаюсь, засовываю руку под одеяло, беру ее за тонкую щиколотку и подтягиваю к краю кровати. Вытаскиваю ногу так, чтобы ступня касалась пола.
– Заземляйся, Разноглазка. Так лучше?
– Да. Кир, это ты? – спрашивает, не открывая глаз.
– Я. Кто еще.
– Где мы?
– У Буса дома. Не переживай, тут только мы.
– Хорошо, – бормочет она.
Открывается дверь, и Тим засовывает голову в комнату:
– Можно? Я тазик принес.
Я хмыкаю:
– Слыхала, киса? Царский подгон от хозяина квартиры.
– Не хочу тазик, – снова хнычет Лана.
– Он розовый. Специально для леди, – уговаривает Бус и ставит его на пол.
Тим выходит, а я продолжаю сидеть на корточках около кровати. Смотрю на Мальвину, от ее лица без косметики как-то по-особенному щемит сердце. Она выглядит такой беззащитной. Раздумывая над этим словом, разбираю его на составные части. Без-защитная. Это уже не так. У нее есть мы. У нее есть я. Теперь у нее есть защита.
– Кир, – зовет она тихо.
– Да, киса?
– Как ты можешь меня любить?
От этого вопроса у меня сбивается дыхание. Признание вырвалось как-то само собой. Но я об этом не жалею, ведь я действительно так чувствую.
– А как тебя можно не любить?
Легкая, едва заметная улыбка трогает ее губы. Глаза все еще закрыты.
Она говорит:
– Спасибо.
Я хмыкаю и выдаю дурацкую грубость, чтобы разрядить обстановку:
– Свои благодарности знаешь куда себе засунь?
Лана приоткрывает один глаз и наконец смотрит на меня сквозь ресницы.
– Я не помню, что было.
– Тебе и не нужно. Все уже в порядке. Спи, Мальвина. Завтра поговорим.
– Звучит угрожающе.
– Тебе кажется, – я провожу рукой по ее волосам. – Все хорошо. Отдыхай.
– А если меня будет тошнить?
– Просто свесь голову вниз, сможешь? Тут таз стоит. Или зови меня.
– Хорошо. – Она сворачивается клубочком и выдыхает еще раз: – Хорошо.
– Я скоро приду, ладно?
Но Лана уже сопит, проваливаясь в сон. Это правильно, пусть спит.
Я выхожу, прикрывая за собой дверь. Иду на кухню. Там в приятном полумраке сидят парни. Бус на подоконнике, Белый и Малой за столом, полулежа на стульях, пристроив ноги на стол. Молчат, потягивая пиво.
– Алкоголь – зло, – хмуро выдаю я.
– Гильдия, не душни. Тяжелый был вечер.
Я киваю и спрашиваю:
– Еще есть?
– В холодильнике.
Достаю стеклянную бутылку и тоже сажусь за стол.
– Как она?
– Спит.
– Что будем делать? – интересуется Тоха. – Домой ведь ей нельзя.
– Ну, до завтра у меня побудет, – Тим подтягивает ногу, упираясь пяткой в подоконник. – В понедельник у Димана может остаться, у тебя же мама уезжает?
– Да, во вторник вернется.
– Ага. – Малой отпивает пиво. – А потом? Надо что-то решать.
– Сходим с отцом ее поболтать, – тихо говорю я.
– Так же, как ты с Макаром поболтал?
– Ну, если нужно будет, то так же.
И тут у меня звонит телефон. Это мама. Соблазн проигнорировать звонок слишком велик, но я все же отвечаю.
– Да?
– Кирюш, извини меня, – с ходу начинает она. – Я действительно не должна была так говорить. Наверное, это то, что называют профессиональной деформацией. Но я хочу быть в первую очередь твоей мамой, а потом уже социальным работником. Как вы? Как Лана, нашлась?
– Нашлась, все в порядке.
Мама замолкает, и я тоже ничего не говорю. Отойти от того, что она мне сказала там, дома, оказывается сложнее, чем я думал.
– Приводи ее к нам на ужин, познакомимся нормально. Хорошо?
– Хорошо.
– Завтра?
– Как скажешь.
– И у меня есть одна идея насчет нее. Ты когда дома будешь?
– Завтра, – говорю я и, не удержавшись, переспрашиваю: – Что за идея? Снова про интернат начнешь задвигать?
– Нет, Кирилл, не начну. Придешь домой – расскажу.
– Вкинула интригу, чтобы я точно вернулся?
– Считай, что так.
Я отключаюсь и задумчиво упираю телефон в подбородок.
– Что там, Кир? – спрашивает Белый.
– Да черт знает. Мама говорит, есть какая-то идея насчет Мальвины.
– Когда к отцу ее пойдем?
– Ну, точно не сегодня. – Я делаю глубокий вдох. – Сегодня просто отдохнем. Посмотрим что-нибудь?
Глава 41
Лана
Просыпаюсь оттого, что смертельно хочется пить. Открываю глаза и в первые секунды не понимаю, где нахожусь. А потом вспоминаю вчерашний вечер. По крайней мере то, что могу. И мне становится так стыдно, как еще никогда не было. Не выдерживая этих мук совести, я зажмуриваюсь и лежу неподвижно какое-то время. Что ж я за дура такая. Эта фраза звучит в моей голове без вопросительной интонации, потому что ответа я даже пытаться не буду искать. Влипнуть в такие неприятности – просто вышка.
Я аккуратно приподнимаю голову и в утренних сумерках различаю друзей. Все тут. Кир и Белый рядом со мной на кровати, Бус в ногах, а Малой свернулся клубочком в кресле, положив кудрявую голову на подлокотник. Могли лечь в другой комнате, но догадываюсь, что захотели быть со мной. И я действительно чувствую себя в безопасности.
Около кровати стоят таз и бутылка воды. Ну просто джентльменский набор. Я сажусь и жадно пью. Чувствую себя иссушенным растением, которое потихоньку возвращается к жизни.
– Проснулась? – хрипло интересуется Тим.
– К сожалению, – отвечаю, оторвавшись от бутылки.
Вслед за ним открывают глаза и остальные. Разгильдеев касается моего плеча и спрашивает:
– Ты как?
– Не знаю. Сгораю от стыда, это точно.
Антон садится и разминает шею:
– А можешь, пожалуйста, сгорать от стыда, пока готовишь нам завтрак?
– Тох, ну ты и дурак.
– А чего? – улыбается он. – Жрать хочется.
– Знаете вы на кого похожи? На котов, – почему-то говорю, глядя на то, как они потягиваются. – Как будто пришли меня лечить ночью.
– Ага, насыплешь нам корма? – снова заводит Малой, и я смеюсь.
– На самом деле, – бормочет Дима, – кошки не приходят лечить. Просто, когда человек болеет, у него меняется температура тела, и они ложатся рядом, чтобы погреться.
– Спасибо, Николай Дроздов, – ржет Бус.
Я откидываю одеяло и сажусь в постели. Подвисаю ненадолго, глядя на свои голые колени.
– Это я снял джинсы. Но я не подсматривал, – тихо говорит Кир, прослеживая мой взгляд.
Я смущенно улыбаюсь. Смотрю, как он трет глаза и зевает. В этот момент отчетливо понимаю – я люблю его. Сердце замирает и как-то сладко ноет. Сказать ему? Но не при всех же.
– Что? – спрашивает он с подозрением.
Я качаю головой, наклоняюсь и целую его в висок.
Потом встаю и сама открываю шкаф Тима, нахожу шорты, которые он мне давал в прошлый раз. Чувствую себя как-то очень комфортно. Понимаю, что мне не нужно спрашивать разрешения, потому что мы друзья. И в его доме мне спокойнее, чем в своем собственном.
Иду на кухню, жарю яичницу, замешиваю тесто для блинов.
Пацаны поднимаются и кричат мне из ванной:
– Лана, кролик поет песенку про зубы, иди к нам!
Кир протягивает мне розовую зубную щетку. Мою. А я почти готова разрыдаться от того, как я снова счастлива. В этой маленькой ванной, с разбитым лицом, мучимая первым в жизни похмельем, я чувствую себя на своем месте. Если все, что происходило в моей жизни, должно было привести меня сюда, я ни о чем не жалею.
– Я тебя люблю, – вырывается у меня.
Разгильдеев выглядит ошарашенным, а пацаны застывают с зубными щетками во рту.
А я смеюсь:
– Трудно было выбрать более идиотский момент для признания, да? – и повторяю: – Я тебя люблю, Кир. И вас я тоже люблю, мальчишки. Иначе, как друзей. Как самых лучших в мире друзей. Спасибо вам.
– Ты знаешь, что говорить «самых лучших» неправильно? – Бус тычет в меня тюбиком зубной пасты.
– Это двойная превосходная степень, умник, – заявляет Кирилл, притягивает меня к себе и крепко обнимает.
Да, я на своем месте.
Глава 42
После завтрака ребята уходят в комнату, а Кир остается со мной. Я сосредоточенно намываю тарелки, кожей чувствуя приближение серьезного разговора. Не выдержав ожидания, резко поворачиваюсь и хлопаю себя ладонями по бедрам:
– Ну, давай!
Кир сидит, развалившись на стуле, и смотрит на меня исподлобья:
– Что?
– Разве ты не хочешь рассказать мне, как глупо я вчера поступила?
– Думаю, ты и сама это понимаешь.
– Извини, ладно? – выдаю агрессивно.
– Ты извиняешься или нападаешь?
Сбавляю обороты и отвечаю честно:
– Я не знаю.
– Тогда, может, попробуешь еще раз? Иди сюда.
Я послушно подхожу, останавливаюсь между его разведенных коленей. Он обнимает меня за ноги и прижимается щекой к моему животу.
Я говорю тихо:
– Извини меня. Я поступила глупо. Просто услышала твой разговор с мамой. Почему ты не говорил, что она работает в опеке?
– Чтобы ты сбежала еще раньше?
– Да, – я вздыхаю, – наверное, я бы сбежала.
– Киса, есть предложение. Будем обсуждать вместо того, чтобы додумывать и накручивать. Мы об этом уже договаривались, но, очевидно, оба забили. Теперь понятно, что так не работает. Нужно открывать рот и доставать из себя слова. Тогда у нас все получится.
– Звучит неплохо.
– Значит, договор?
– Договор.
Разгильдеев усаживает меня себе на колено и обнимает за талию.
Говорит:
– Мама хочет с тобой познакомиться. Приглашает на ужин. Пойдешь?
– Она не будет никуда звонить? – уточняю с опаской.
– Не будет. Я обещаю.
Я прикрываю глаза рукой:
– Боже, она, наверное, подумала, что я ненормальная.
– Не исключено, – отвечает он, и я шлепаю его ладонью по плечу.
– Кир!
– Шучу. Но ваше знакомство и правда не задалось. Когда она узнает тебя получше, то поймет, что ты замечательная.
– Но она никуда не заявит?
– Лана, я же пообещал.