– Хорошо.
– Потом вернемся сюда, а завтра переночуем у Белого.
– В смысле? – я удивленно отстраняюсь.
– А как ты хотела?
– Кир, мне надо домой. У меня нет ни одежды, ни учебников. Я не могу все время где-то перебиваться, мне семнадцать, – я начинаю распаляться, – отец до сих пор меня не заставил вернуться только потому, что наверняка еще слишком пьян!
– Да, именно об этом и речь. Ты не можешь жить с человеком, который пьет и бьет тебя, Лана!
– А где? Где я могу жить, Кир? – встаю с его коленей и выдаю сухой смешок.
Он тоже поднимается и ловит меня в объятия около окна. Прижимает к себе, гладит по голове:
– Мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Разноглазка.
И я сдаюсь. Позволяю себе ему поверить. Расслабляюсь и льну к нему еще ближе. Кажется, он уже достаточно сделал для того, чтобы доказать мне, что на него можно положиться.
– Я тебя люблю, – говорю ему в плечо.
– А я тебя люблю. Видишь, как здорово?
– Да, просто удивительно.
– Пойдем посмотрим какое-нибудь дурацкое кино.
– Пойдем. Вы пока выбирайте. Тим, дашь мне зарядку? – спрашиваю, когда заходим в комнату.
– В спальне, торчит в розетке у кресла.
Я подключаю телефон и с замиранием сердца жду, когда он включится. Звонил мне отец? Или мама? Может, не заметили, что меня нет?
Когда экран наконец загорается, я захожу в сообщения и разгребаю оповещения о звонках и требования выйти на связь от адской четверки. Проверяю соцсети, там сообщения от Ника и от Рины, спрашивают, в порядке ли я. Отвечаю обоим, что жива и здорова. От родителей ничего. Им что, настолько плевать? Просто загуляли на мои деньги? Может быть, Кирилл и прав. Я не могу там жить. Но когда отец протрезвеет, он заставит меня вернуться, в этом я не сомневаюсь.
– Мальчишки, – говорю, возвратившись из спальни, – сколько людей вы вчера прошерстили, чтобы меня найти? Марину напугали.
– А ты – нас, – фыркает Тоха.
– Вообще, не так уж и много. Никитоса, Рину, Лиду и Ваняева, – перечисляет Дима.
– Так это Ваняев вам рассказал?
Разгильдеев выглядит удивленным:
– Что рассказал?
– Ну, что я на парковке. Я писала ему, просила принести зарядник.
– Нет, – очень медленно произносит Кирилл, – это Косатон мне позвонил. Забеспокоился после вашей встречи. Сказал, где вы столкнулись, а дальше мы уже сами.
Бус смотрит на меня непривычно серьезно:
– Ты сказала Ваняеву, где ты?
– Ну да.
– А он приходил?
– Нет, – отвечаю растерянно.
– А вот Дуня и Макар пришли. Надо же, как звезды сошлись.
– Вот же тварь, – высекает Гильдия с такой яростью в голосе, что я пугаюсь.
Трясу головой и пытаюсь уложить в сознании эту версию. Не может этого быть. Или может? Ваня мог так поступить?
– Он не мог, – бормочу едва слышно.
Белый хмыкает:
– Только он и мог. Я ему звонил вчера, теперь понятно, почему не ответил. Зассал мальчишка.
Я ошарашена. На глаза наворачиваются слезы. Люди правда могут вытворять такое? То есть я знала. Я много видела. Но в этот раз была совсем не готова.
– Ну тише, еще не хватало рыдать из-за него, – Кир меня обнимает. – Разберемся, киса.
– Не надо! Вы уже и так из-за меня наразбирались.
– Да мы уж как-нибудь сами решим, – улыбается Малой. – Пока забей. Давайте просто отдохнем.
День мы проводим у Тима. Смотрим тупые комедии, валяемся на диване. Я готовлю ребятам обед, и они оценивают меня на десять звезд Мишлен из трех. Разгильдеев по новой обрабатывает мне рассеченную бровь и заклеивает пластырем. Рана выглядит не так уж и плохо несмотря на то, что ее не зашивали. Честно говоря, мне жутко не хочется покидать эту квартиру. Я чувствую себя тут безопасно, как в каком-то гнезде. Но вечером мы с Киром идем к нему домой. Я беру у Тимура простую белую футболку, потому что заявиться на ужин к маме Кирилла в вещах ее сына – не самое классное начало.
И все проходит неплохо. Татьяна очень доброжелательна ко мне, но я не могу отделаться от ощущения, что она бесконечно меня сканирует. Пытается достать до самого нутра. Я делаю над собой усилие и не закрываюсь. Отвечаю на все ее вопросы, охотно обсуждаю книги, рассказываю, какие блюда умею готовить. К концу она выглядит удовлетворенной. Я помогаю ей заварить чай и разрезать домашний пирог, убираю грязную посуду. Когда мы снова садимся, Татьяна спрашивает:
– Когда тебе исполняется восемнадцать, Лана?
– В июле.
Она кивает. Задумчиво закусывает губу, снова смотрит на меня своим сканирующим взглядом. И наконец говорит:
– У нас есть соседка, Нина Владимировна.
Краем глаза вижу, как Разгильдеев весь подбирается и подается вперед, даже дышать начинает как-то иначе. Что это значит? О чем она?
– Кирилл ходит к ней заниматься физикой и математикой. Своеобразная старушка, жесткая, всю жизнь преподавала. Но очень добрая. И одинокая. Мы ей помогаем, чем можем, а она нам – с поступлением в институт. Она живет одна в двухкомнатной квартире.
– Лана может жить у нее? – голос Кира даже вибрирует от эмоций. – Я правильно понимаю?
Я молчу. Смыкаю дрожащие пальцы на кружке с чаем.
– Нина Владимировна будет рада, – говорит Татьяна. – Но есть несколько условий.
– Какие?
– Родители Ланы должны быть не против. Как вы это решите, меня не касается. Не хочу даже знать о способе, который вы изберете. Дальше. До июля я буду все контролировать. Оценки, быт, все. Никакого алкоголя и прочего. Ты должна быть всегда на связи. Считай, что я твой личный социальный работник. Вторая мама, если угодно. Понятно?
Я молчу. Потерянно перевожу взгляд с ее лица на Кира и обратно. Насколько реально это предложение? Я сошла с ума, или это звучит, как действительно рабочая схема? Единственное слабое место во всей этой истории – первый пункт. Отец ни за что меня не отпустит.
Глава 43
– Это он? – в очередной раз спрашивает Малой.
И я снова отвечаю:
– Нет.
Я уже замерзла и порядком устала. Мы целую вечность торчим около моего дома, спрятавшись за соседним подъездом. Я была уверена, что отец выйдет в магазин. Всегда выходил. Но сейчас его нет. Поэтому мы все продрогли, а еще ужасно хочется есть и просто лечь на диван. Я в сотый раз бросаю взгляд на спортивную сумку, которую Бус принес с собой. Даже если спрошу, что там, не уверена, что хочу знать ответ.
Я уже почти решаюсь уговорить ребят уйти и оставить эту затею, но тут из дома выходит мужчина. И когда Антон дежурно спрашивает:
– Это он?
Я отвечаю едва слышно:
– Да.
Мы ждем, когда отец отойдет на достаточное расстояние, и крадемся к моему подъезду. Молча поднимаемся на этаж, заходим в квартиру.
Заглядываю на кухню – мама спит сидя, положив голову на стол. Чувствую жгучий стыд, но впервые позволяю кому-то увидеть хаос, в котором живу. Поэтому адская четверка заходит за мной.
Прямо в обуви идем в мою комнату. Я беру рюкзак, заталкиваю туда вещи, которые первыми попадаются на глаза. Хотя до этого тщательно продумывала список необходимого. Хватаю какое-то нижнее белье, футболки, что-то теплое, косметичку. Парни тем временем собирают учебники и тетради.
– Все, хорош, – говорит Разгильдеев, и мы послушно идем на выход.
В коридоре я мешкаю. Ничего не могу с собой поделать, ноги сами несут меня на кухню. Я трогаю маму за плечо. Она не реагирует, и я трясу ее сильнее. Мама поднимает голову так, как будто та весит целую тонну.
Я бормочу:
– Мам, давай переляжем на кровать? Хорошо?
– Лана, пора идти, – зовет меня Дима, но я не реагирую.
– Давай, мама, поднимайся, – я просовываю руки ей под мышки и тяну вверх.
Она наконец поддается и нетвердо встает на ноги. Я довожу ее до спальни и помогаю лечь. Закидываю ее ноги на кровать и накрываю пледом.
Наконец иду к выходу. Но в дверях парни почему-то мешкают, а потом и вовсе выталкивают меня в общий коридор, сами оставаясь в квартире.
– Уходи, – говорит Кир.
– Вы что? – мое дыхание сбивается. – Как уходить? А вы?
– Нам нужно остаться, Мальвина, – подмигивает Тим.
– Нет! Зачем? Пожалуйста, пойдемте вместе!
– Мальвина, иди. Мы скоро.
– И будь другом, приготовь пожрать что-нибудь. – Малой улыбается, но мне совсем не смешно.
– Вот, возьми, – Разгильдеев всовывает мне в руки звенящую связку ключей. – Жди нас у Буса дома, хорошо?
– Слушайте, он не просто пьяница, он бывший опер, понятно? Он уже не там работает, но связи наверняка остались.
– Лана, – говорит Белый вкрадчиво, – уходи. И жди нас дома.
И они закрывают дверь прямо перед моим носом.
На ватных ногах я иду по коридору. Как в тумане, сворачиваю на лестницу и начинаю спускаться вниз. Я думала, мы просто заберем вещи на ближайшие пару дней. Что будет потом – на этот вопрос я старалась себе не отвечать. Что-нибудь да будет. Может, полгода под гнетом абьюзивного отца, с периодическими побоями. А может, спасительное новое будущее. Или детский дом. В конце концов, разве я бы не выдержала? Всего полгода. Мне бы хватило мужества и терпения. В любом случае.
Но сейчас я ощущаю такой ужас, что едва могу соображать. Я не хочу, чтобы это все кончилось плохо. В конце концов, что могут сделать мальчишки против мужчины, который давно уже потерял все берега? Даже если их четверо.
Из подъезда на морозный воздух я почти выпадаю. Холод немного приводит в чувство, и я быстро сворачиваю в тень дворов. Они сказали дождаться их дома. Я так и сделаю.
Иду к Тиму, стараясь не разрыдаться. Все будет в порядке. Кир мне обещал. Он не может обмануть. У дверей квартиры я достаю ключи, и что-то выпадает из кармана на пол. Я опускаюсь на колени и шарю руками по грязной плитке. Нашла! Что-то маленькое и тонкое. Подношу находку к глазам, подсвечивая ее телефоном. Это подвеска, которую я видела на шее у Кирилла. Небольшая серебряная монетка, на которой выбита фраза – «Надо идти». И тут из моей груди вырываются рыдания, которые я так тщательно прятала. Потоки слез заливают глаза, губы кривятся, в груди все стягивает чудовищным спазмом. Подвывая и икая, я наконец вваливаюсь в квартиру. Ложусь на пол и позволяю себе просто плакать. От боли, от страха, от обиды, от слишком большой ответственности. От несправедливости. От предательства. От незваной непривычной нежности. От любви. Я скулю и хнычу, разрешая себе чувствовать все, потому что плохих эмоций нет, они все мои, все законны.