А когда внутри не остается ничего, я просто поднимаюсь на ноги, надеваю на себя подвеску и иду готовить ужин. Потому что правило номер двести два – надо идти.
Глава 44
Кир
Когда отец Ланы заходит в квартиру, мы уже ждем его на кухне. Сидим, развалившись кто где – на стульях, на диване, у подоконника. Показная вальяжность, конечно, обманчива. Мы максимально напряжены и сосредоточены. У каждого в руках бита, но в бейсбол мы играть не умеем, я думаю, он тоже это понимает. Все кухонные ножи надежно спрятаны – на газоне за окном. Опасно выкидывать такое с пятнадцатого этажа, но мы проследили, чтобы внизу никого не было. А оставить их в доме было бы куда хуже.
– Игорь Владимирович, а мы вас ждем, – выдаю глумливо.
Пацаны поддерживают, демонстрируя ему свои лучшие ухмылки.
– Вы заходите, не стесняйтесь.
– Ничего, что мы не разувались?
– А что у вас в пакете? Это нам?
Не меняясь в лице, он проходит на кухню. Задумчиво жует губу, достает из кармана куртки сигареты.
Я спрашиваю:
– Поговорим?
Он чиркает зажигалкой. Глубоко вдыхает дым. Выпускает его мне в лицо:
– Со щенками не разговариваю.
Сдержанно выдыхаю. Психовать не нужно. Мы тут не за этим.
– Лана съезжает, – говорю твердо.
Он смотрит на меня, курит, стряхивает пепел прямо на пол.
– Ты, мразь, больше никогда ее не увидишь. Встречи искать с ней не будешь. Никаких звонков и сообщений. И тем более никуда не заявишь.
– А то что? – спрашивает лениво, потирая щетину.
– А то мы тебя отделаем так, – не выдерживает Бус, – что опознавать по зубам будут. Если найдут.
Тут отец Ланы смеется. Издевательски, неприятно, срываясь на кашель:
– Ты думал, я угроз за свою жизнь не слышал?
Белый вытягивает руку, легко толкает его битой в грудь и выдает:
– Ты, наверное, хотел быть важным. Властным. Значимым. Что скажешь, если завтра все узнают о том, что ты делал? Соседи, коллеги, каждая собака в этом районе будет знать, что ты девочку маленькую избивал до синяков и шрамов. Как думаешь, долго проживешь? И главное, хорошо ли? Ты ведь на работе – улыбчивая скотина, хохмач, душа компании.
От каждого слова Димана у меня самого внутри все холодеет. И бывший опер не удерживает свою маску, позволяет мышцам лица дрогнуть.
Почуяв слабость, я подхватываю:
– В окно посмотри, папаша. Давай, шевели ногами, – хватаю его за рукав куртки и подтаскиваю к подоконнику.
Он выглядывает на улицу. Там, на детской площадке – толпа молодых парней. Рослые, бритоголовые, светят огоньками сигарет, ржут, ведут себя нагло и вызывающе. Даже с пятнадцатого этажа видно, что в них кипит агрессия, которая взорвется от малейшей искры.
Я открываю окно и кричу:
– Эй, пацаны!
Они с готовностью отзываются. Выкрикивают мое имя, завывают, ухают, беснуются.
Когда отец Ланы переводит на меня взгляд, я понимаю, что ему страшно. Всего секунду, но я вижу это в его тупых, пропитых глазах.
– Что ж ты, падла, со своим ребенком сделал? – не сдержавшись, говорю с горечью.
Он молчит, а потом отвечает тихим, надтреснутым голосом, щедро присыпанным издевкой:
– Только то, чего ты сам еще с ней сделать не успел.
И я бью его прямо в лицо.
-.-. . .-.. ..– .–
На улице мы сразу направляемся к пацанам на площадке. Подходим к самому высокому из них. Володя, он же Башня, кроме стритбола, где мы познакомились, является еще и фанатом футбола.
– Спасибо, Башня, – говорит Белый и приобнимает нашего друга.
– Ну я вроде как был вам должен. Когда еще пацанов подтянуть?
– Думаю, ближайшие две недели надо помаячить. Встречать у подъезда утром, показываться вечером. Всем не обязательно, – говорю я и вытягиваю у Володи из пачки сигарету, – достаточно человек десяти.
– Сделаем.
Я прикуриваю от его зажигалки, мы какое-то время еще болтаем о ерунде, а потом уходим. Тим несет сумку с битами, где они изредка глухо звякают друг о друга. Как только вышли из квартиры, я сразу отправил Лане сообщение, что все в порядке. Но судя по тому, что она прочла и промолчала, Разноглазка как будто не совсем мне поверила.
Когда я нажимаю на звонок у двери, она распахивается ровно через секунду. Как будто Мальвина ждала нас именно там, в коридоре. Она налетает на меня как вихрь, обхватывает ладонями за шею, подтягивается и обвивает ногами талию. Прижимаю ее к себе и наконец расслабляюсь.
– Ну конечно, а нас как будто нет, – притворно обидчиво бормочет Бус.
– Да пофиг. А на ужин есть что-нибудь? – Тоха скидывает кроссы и протискивается мимо нас.
Мальвина отстраняется и ощупывает мое лицо ладонями:
– Ты в порядке?
– Конечно. Я же так тебе и написал.
Она спрыгивает на пол и диким взглядом окидывает нас четверых:
– Вы все в порядке?
Диман обнимает ее одной рукой и чмокает в щеку:
– Лана, мы живее всех живых. Пойдем, покормишь. Голодные, правда, жесть просто.
Стол, конечно, уже накрыт. Видимо, она так нервничала, что решила направить эту энергию в кулинарное русло. Я улыбаюсь, глядя, как Мальвина мечется по кухне и раскладывает еду. Чувствую себя ванильным идиотом, но представляю, что спустя много лет мы живем вместе, а парни приходят в гости. И Лана так же суетится, накрывая на стол. Хорошо, что никто не может влезть мне в голову.
– Что? – спрашивает Лана, заметив мой затуманенный взгляд.
– Ничего, – я с улыбкой качаю головой.
Ни за что не признаюсь. Сажусь за стол, с аппетитом ем. По большей части молчу, как всегда, слушаю треп пацанов.
Берусь за стул Мальвины и с грохотом придвигаю ее к себе. Когда касаюсь ее, все кажется как-то проще. Лана смотрит на меня округлившимися глазами, а я подмигиваю. Продолжаю есть, но теперь мое левое колено упирается ей в бедро, и я чувствую себя намного лучше. Спокойнее. И вместе с тем очень волнующе. Меня эта смесь ощущений дико вставляет.
– Как все прошло? – спрашивает Разноглазка, когда мы заканчиваем есть.
– Все хорошо, киса. Если он напишет или позвонит, скажешь нам, окей? – говорю я.
– Он меня отпустил?
– Считай, что так.
– Каких-то подробностей я, видимо, не услышу?
– Все верно, малая, – фыркает Тим и тут же меняет тему: – А кто-то уроки вообще на завтра делал?
Не сговариваясь, громко стонем. Этого еще не хватало.
– Ну а чего, как будто я один помню, что завтра понедельник!
– А не пошел бы этот понедельник?
– Не, Малой, прогуливать не вариант. Напомнить тебе, как твоя мама тебя распечет?
– Ой, заткнись.
Я смеюсь. Такие дураки эти мои друзья. Никогда не устану благодарить судьбу за то, что мы встретились.
– Да ладно вам, сейчас быстро все сделаем, – Лана собирает грязную посуду. – Я пока тут разберусь, а вы доставайте учебники. Просто поделим предметы и друг у друга спишем.
– А почему мы раньше так не делали? – интересуется Белый, потягиваясь.
Мальвина улыбается, наконец-то искренне и открыто:
– Потому что без меня вы бы вообще пропали, мальчишки.
И мы реально справляемся очень быстро. Каждый делает то, в чем разбирается лучше всего. Остальные переписывают. Когда закрываем тетради, времени всего час ночи. Учитывая то, как насыщен событиями был вечер, это даже странно. По моим ощущениям, должен быть уже как минимум следующий год.
– Бус, дашь мне на физру шорты? Забыла взять из дома, – спрашивает Милана, забавно краснея.
– Без проблем. Выберу суперкороткие.
– Короче тех, в которых я тут хожу, у тебя нет, идиот.
– Пацаны, подайте ножницы! – орет этот клоун, и мы смеемся.
Я обнимаю Лану за талию и говорю ей на ухо:
– Потом сходим забрать твои вещи, хорошо?
Она поднимает на меня взгляд и замирает. Моргает в знак согласия. Я отпускаю ее и для верности сам отхожу на шаг назад. Мы слишком много пережили за короткий срок, нельзя примешивать сюда еще и свои подростковые гормоны.
Но Тим, видимо, так не думает. Потому что как хозяин квартиры распоряжается, что мы с Мальвиной будем спать в его спальне, а они лягут на диване в другой комнате.
Даже не понимаю, я больше напуган или взбудоражен. Мы никогда еще не оставались с ней наедине в таких условиях.
Смотрю на Лану и вижу в ее глазах отражение своих эмоций. Но тем не менее беру ее за руку и веду за собой.
Вслед нам несутся шутки и подколы. Наши друзья из умных, заботливых, смелых парней превращаются во второклашек, которые стащили учебник биологии. Я игнорирую, но думаю, что Разноглазку это не может не смущать. Конечно, я не собираюсь… Ничего не собираюсь делать, да. Но мне теперь что, остаться и доказывать это?
На пороге комнаты я все-таки оборачиваюсь и шикаю на них. Затыкаются как по команде. Не потому, что боятся, а потому, что понимают – сейчас действительно лучше замолчать.
Я прикрываю за собой дверь и приваливаюсь плечом к косяку, глядя на Лану. Не знаю, что именно транслирует мой взгляд, но она совершенно точно робеет еще сильнее.
– Не смотри так.
– Как?
– Ты знаешь.
Медленно подхожу к ней и подцепляю пальцем серебряную цепочку:
– Надела?
Она поднимает на меня глаза и сглатывает:
– Конечно. Хорошая надпись.
– Тебе подходит.
– Она нам всем подходит.
Я киваю. Отхожу и щелкаю выключателем. Спрашиваю в темноте, отмечая с удивлением в своем голосе непривычные сиплые нотки:
– Ложимся?
Глаза еще не привыкли к отсутствию света, но понимаю, что Лана кивает. Я снимаю через голову футболку, вылезаю из джинсов и ложусь под одеяло. Мальвина еще возится. Переодевается в какую-то другую майку, складывает вещи и только потом залезает ко мне. Она еще не касается меня, но я уже чувствую тепло ее тела, и меня перетряхивает каким-то чертовым разрядом тока. По кровати идут едва ощутимые вибрации, и мне кажется, что Лана тоже дрожит. Или это я?
Но из нас двоих именно я должен держать себя в руках. Я должен о ней позаботиться. У нас впереди еще куча времени. Сейчас я просто закрою глаза и у