сну. Или просто обниму ее. Обнять же можно?
Протягиваю руку и подтягиваю ее ближе к себе. Вдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы.
– Кир, – говорит она тихо.
– Все хорошо, – убеждаю то ли себя, то ли ее. – Все хорошо, Разноглазка.
– Я знаю.
Касаюсь носом ее виска. Осторожно вбираю в легкие кислород, попутно цепляя ее запах. Она пахнет удивительно. Никогда не думал, что это вообще может быть важным. Рукой крадусь под ее футболку и, едва касаясь пальцами голой кожи, снова всем телом содрогаюсь. Не дожидаясь, когда она меня одернет, торможу сам. Шепчу сбивчиво:
– Прости. Я не хотел. То есть я очень хотел, но не собирался…
Лана прерывает мой поток сознания своим тихим смехом:
– Все в порядке, Кир. Я тебя люблю. Но сегодня просто поспим, ладно?
– Конечно, – отвечаю поспешно, – я ни о чем таком и не думал.
Вру безбожно, но сейчас не могу подобрать других слов, чтобы объяснить, что я ее уважаю и готов хоть на полу спать, лишь бы она чувствовала себя комфортно и безопасно. Слова – это вообще не мое.
Мальвина поворачивается на бок и тоже обнимает меня. Спрашивает:
– Поцелуешь?
– Нет, киса, прости. Лучше не рисковать.
– Кир, ну ты что, животное? – она снова смеется.
Звучит игриво и раскованно. Совсем не похоже на то… На то, что меня волнует. Поэтому я решаюсь:
– Лана, я хочу задать вопрос. Если не захочешь, ты можешь не отвечать. Но сегодня твой отец кое-что сказал мне. – Она сразу напрягается всем телом, но я продолжаю: – И я прошу тебя быть откровенной. Скажи, он только бил тебя? Ничего больше?
Мальвина кладет руку мне на грудь и отодвигается, отчего ее синие волосы рассыпаются по подушке. Говорит серьезно:
– Больше ничего. Клянусь. Не знаю, что он сказал, но скорее всего, просто хотел тебя задеть.
Из моей груди вырывается тяжелый выдох. Как же меня это тяготило! Прикрываю глаза и делаю несколько размеренных вдохов. Потом смотрю на Лану и произношу:
– Хорошо.
– Веришь мне?
– Конечно. Я просто рад, что все не оказалось хуже, чем уже есть на самом деле.
И она меня целует. Буквально заставляет замолчать. Не хочет больше слушать об отце, и я отзываюсь на эту ее потребность. Я о нем тоже больше не хочу говорить. Я вообще больше не хочу говорить. Никогда. Хочу только целовать ее бесконечно. Так ведь можно? И пошло оно все к черту.
А когда губы начинает саднить от чувственных поцелуев, мы наконец засыпаем. Спокойно и без сновидений. Мальвина тут. Я крепко ее обнимаю, чтобы быть уверенным – когда я проснусь, она все еще будет рядом со мной. Завтра, послезавтра и неделю спустя. И долгие годы после.
Глава 45
Лана
После завтрака я запираюсь в ванной и тщательно крашусь. Пора возвращать себе контроль хотя бы над собственным лицом. Волосы завить нечем, поэтому я собираю их в два пучка, а у лица плету две тонкие косички. Смотрю на себя в зеркало. Хорошо. Кажется, я готова. Ко всему. Проверяю телефон, который положила на раковину – там ничего. Никто меня не ищет. Состояние освобождения от чего-либо. Десять букв. Облегчение.
Когда выхожу, Малой хмыкает:
– Смотрите, кто вернулся.
– Ты имеешь в виду – из ванной?
– Я имею в виду вообще. Мы идем? Химичка мне не даст трояк исправить, если снова опоздаю.
– Тох, ты станешь классным иллюстратором, – я чмокаю его в лоб, – и тебе эта химия будет до одного места. Но да, мы идем.
– Мальвина, подожди секунду, – кричит с кухни Белый. – Подойдешь?
Я захожу, и мы все зачем-то рассаживаемся за столом. Дима берет с подоконника конверт и кладет его передо мной.
– Что это? – спрашиваю тупо.
– Твои деньги, – отвечает Кир. – Не все, конечно.
– Откуда?
– Твой отец отдал.
Я молчу. Указательным пальцем приподнимаю край конверта и смотрю на купюры:
– Отдал?
Бус ухмыляется:
– Мы просто очень хорошо его попросили.
– Понятно.
Я прикусываю изнутри щеку. Ожидаемо, конечно. Но я бы предпочла, чтобы они этого не делали.
– Ты ведь сама говорила, что не будешь жить у Нины Владимировны бесплатно, – хмурится Разгильдеев, – что хочешь платить за комнату. Вот, теперь можешь.
Я заставляю себя улыбнуться. Встряхиваю головой. Еще раз прикусываю щеку.
– Спасибо. Да, спасибо, мальчишки. Бус, можно оставить у тебя? Не хочу нести в школу.
– Мальвина, какие вопросы. Но не удивляйся, если ко мне ворвутся воры, украдут деньги, а взамен оставят новую приставку.
Тим кривляется, и мы с благодарностью смеемся. Напряжение испаряется, как будто его и не было.
Я встаю, собираю учебники и вещи на сегодня в рюкзак, а остальное мы складываем в спортивную сумку Буса и тоже несем с собой. Сегодня возвращаются его родители. А я теперь вроде как бездомный кочевник.
Когда заходим в школу, Кир перехватывает эту сумку и куда-то исчезает. Догоняет нас уже у кабинета. Говорит мне:
– К Робертовне зайди после уроков, хорошо?
– Ты у нее вещи оставил?
– Да. Но она никому не скажет.
Я киваю. Это я и так знаю. Хранительница школьных сплетен всегда на стороне детей, даже если это противоречит здравому смыслу. Эдакий Хагрид в женском обличье.
В класс мы заходим одновременно со звонком. Мне не нужно закрываться масками, теперь я и так чувствую внутреннюю силу и уверенность. Смотрю, как Тим швыряет Дунаевой на парту телефон. Она же в нашу сторону и взгляда не поднимает. Быстро убирает смартфон в сумку и склоняется над тетрадкой. Что примечательно, подружка Женя сидит теперь на другом месте, переместилась на последнюю парту. Отлично, хватило мозгов все-таки.
Когда подхожу к своему месту, Разгильдеев пытается за руку усадить меня на другой ряд, но я мягко высвобождаю свою ладонь из его захвата. Усаживаюсь рядом с Ваняевым, с непроницаемым лицом раскладываю свои вещи. Открываю тетрадь, проставляю на полях сегодняшнюю дату. Физически чувствую его напряжение и наслаждаюсь каждой растянутой секундой. Поворачиваюсь к нему и спрашиваю:
– Зачем ты это сделал?
– Что? – моргает он за стеклами очков.
– Вань, не надо. Не падай еще ниже.
Он смотрит на меня. Уводит взгляд в сторону. Возвращает ко мне, трусит, снова отводит глаза. И так по кругу.
Тогда я не выдерживаю и интересуюсь уже агрессивно:
– Ты хорошего отношения не понимаешь? Только с позиции силы? На хрен ты меня сдал?
И он тоже срывается. Свистящим шепотом говорит:
– А почему не должен был? Ты мне не друг. Пришла такая, типа, королева. Сделала вид, что я тебе важен, а потом свалила, когда компания покруче позвала. Поманили, а ты побежала! Я тебе ничего не должен, поняла?
Краем глаза вижу, что Кир подается вперед со своей парты, но отсекаю его порыв движением руки. Отвечаю:
– Поняла, Вань. Именно поэтому ты и не будешь никому важен. Ты просто жалок. А я не королева. Я ведьма, шаришь? Желаю тебе пережить такое же предательство.
Собираю воздух у его лица в кулак, потом раскрываю ладонь и резко дую на нее.
Он вздрагивает, часто-часто моргая, а парни ржут, даже не стараясь приглушить свою реакцию. А я сгребаю вещи в рюкзак и поднимаю руку:
– Анна Дмитриевна, я могу пересесть?
Она отвлекается от доски и смотрит на меня, поджав губы. Потом устало вздыхает и машет зажатым в кулаке мелом:
– Как хочешь, только быстро.
И я перемещаюсь на соседний ряд, прямо за Белым.
Тычу его ручкой между лопаток и говорю радостно, наклонившись вперед:
– Привет, дружочек! Рад?
Он поворачивает голову и картинно закатывает глаза:
– Нигде от тебя не спастись!
– Кицаева, ты на любой парте будешь болтать? – не выдерживает химичка.
– Извините. Молчу. Просто знакомилась с новыми соседями.
Весь класс шумит смешками и шепотками.
Наша классная стучит по доске костяшками:
– Да! Да, отличная шутка, а теперь сделайте одолжение, дайте тишину! Ни черта с вами сосредоточиться не могу.
– Анна Дмитриевна, вы бы черта не поминали, – говорит Кир с ленивой хрипотцой, – а то заявится.
– Разгильдеев, я после вашего класса ни бога, ни черта уже не боюсь. Все, тихо!
Посмеиваясь, я снова раскрываю тетрадь. Я тоже. Уже ни того ни другого.
Когда после урока я переодеваюсь на физру, Дунаевой в раздевалке не видно. Я болтаю с Риной и Лидой, демонстрирую им на себе шорты Буса, иду модельной походкой от мусорки до зеркала. Девочки смеются:
– Предлагаю конфисковать! Смотрятся отлично.
– Ага, высокая мода, шорты бойфренда.
Я складываю вещи:
– Да, шорты френда, есть такой стиль?
– Шорты френда твоего бойфренда? – хихикает Лида.
Все это время ловлю на себе странные взгляды Жени. Молчит, но то и дело стреляет в меня глазами. А когда я собираюсь выйти в зал, ловит меня за запястье. Тут же испуганно отдергивает руку. Мямлит:
– Милана, я слышала, что произошло, и… Не знаю, просто хотела сказать, что это ужасно. Так, как Крис поступила, никто не должен делать.
Я улыбаюсь:
– Ничего. Спасибо.
И выхожу. Друзей мне достаточно. Говорить с ней по душам желания нет. Да и ни в каком сочувствии я не нуждаюсь.
Сразу направляюсь к тренерской, стучу и просовываю внутрь голову:
– Константин Антонович, можно?
– Да, Кицаева, заходи.
Я притворяю за собой дверь. Смотрю на нашего огромного бородатого физрука. Вспоминаю его дочь и то, как волшебно они смотрятся вместе. Говорю:
– Спасибо вам.
Он не пытается сделать вид, что не понимает, о чем я. Кивает.
Отвечает:
– Рад, что помог. Больше такого не повторится?
– Я постараюсь.
– Уже неплохо. Как ты себя чувствуешь?
– Все хорошо. Правда. Теперь хорошо, – я улыбаюсь и прищуриваюсь. – Но если вы можете освободить меня от отжиманий, то, может быть, я все еще не совсем в порядке.
– Ага. Отжимания – лучшее лекарство, Кицаева. Марш в зал.
Я выхожу и легкой походкой пересекаю зал. Иду к адской четверке. Раскованно и свободно. Не контролируя каждый свой мускул. Удивительно. Даже в дурацких шортах я все равно чувствую себя хорошо. Важной, нужной, любимой. Красивой. Просто девочкой.