– Кто там?
– Тит, – коротко ответил я и, решив, что этого будет мало, добавил: – Тит Михайлов, как я полагаю.
Последнее я добавил вполголоса, будучи не совсем уверенным в сказанном. Опознал меня пока только один человек, сейчас посмотрим, как пройдёт опознание у, скажем так, родни. Мне и самому было интересно. Как оказалось, опознавание прошло сразу и в полной мере. Скрипнула распахнувшаяся калитка, и ко мне молнией метнулась девчушка лет десяти в старом выстиранном платье. Прижавшись к моей груди, она залилась горючими слезами, в которых преобладали нотки радости и счастья. Так продолжалось минут пять, я даже не пытался оторвать ребёнка от себя, видно, что той с каждой минутой становится всё легче и легче, пусть выплачется. Правда, заметив, что на углу собираются зеваки, да и на улице появляются, видимо слухи о моём возвращении дошли и досюда, быстро грек сработал, я подхватил лёгкое тельце, видимо, сестрёнки Тита и занёс во двор, после чего закрыл калитку и задвинул засов.
Осмотр двора – при этом я машинально поглаживал девочку по голове – дал мне понять, что в доме царила острая нужда. Если после пропажи мужа и сына у матери Тита и были какие накопления, они закончились давно, может быть даже осенью. Как же они перезимовали-то? Видимо, соседи помогли, да и мать что-то могла, раз известная мастерица. Ещё раз осмотревшись, я посмотрел на девочку и спросил:
– Тебя как зовут-то?
Та аж рот открыла от удивления, сверху вниз рассматривая меня, вот и пришлось пояснить:
– Я по голове получил, когда тати на караван напали, ничего не помню и не узнаю. Мне грек Юрий рассказал, что я Михайлов и где вы живёте, вот пришёл знакомиться.
Однако девчонка, воскликнув: «Ох, лишенько!», снова залилась горючими слезами у меня на груди. Ну и что тут сделаешь? И двор, как назло, пустой. Чистый и хорошо прибранный, но пустой. Я стал потихоньку её расспрашивать, девчонка немного пришла в себя, звали её Настей, маму Тита звали Ольгой Петровной. Кроме Насти у него ещё братья и сёстры были. Кстати, Тит не был старшим ребёнком в семье, его сюда в годовалом возрасте привезли, вместе со старшей сестрой Любавой, ей сейчас пятнадцать лет, в самом расцвете сил, но женихов как ветром сдуло, как Михайловы начали бедовать. Третий ребёнок в семье как раз Настя, за ней шёл Даниил, ему шесть лет, потом Михайло, ему полтора года. Как раз родился, когда наш караван пропал без вести. Я уточнил по тем купцам из Коломны, нет, никто не интересовался пропавшим и выжившим мальчиком Титом. Видимо, и те сгинули где-то на просторах Руси.
– Голодная? – спросил я у Насти участливо.
Та неуверенно кивнула, но потом всё же сказала, что они ели сегодня пустые щи на лебеде. Мама отправилась к заказчице, отдаст вышивку и получит деньги, что-нибудь ещё купят, Любава убежала с подружками на речку, женихов гадать, вот Настя и осталась одна на хозяйстве. Братья в доме сейчас, спят они.
– Хорошо. Покажи мне дом. Потом сходим с тобой в лавку, купим всего и вкусности.
– И петушка на соломке? – загорелись у той глаза.
– И петушка, – улыбнулся я.
Она показала дом. Ну да, ощущается бедность, и Настя также сказала:
– Бедуем мы. Мама говорит, пока папин долг не отдадим, по миру пойдём. Даже дом продадим, денег не хватит долг отдать.
– Деньги у меня есть, – отмахнулся я. – Выплатите всё. А что за долг?
– Отец, когда собирался, долг взял на оружие и лошадей у купчины нашего Варфаламеева. Он уже несколько раз приходил, дом и строения осматривал. Мама хитрая, она у другого купца взяла в долг и отдала Варфаламееву, чтобы у нас дом не отобрали, когда срок подойдёт отдавать, поэтому мы другому платили, а потом другому, и потихоньку долг меньше становился.
– Понятно, на процентах вас бы ещё долго доили, – покачал я головой.
Тут Настя подняла обоих братьев, что тоже обрадовались моему появлению. Даниил ещё сомневался, помнит меня или нет, про Михайло такого не скажешь, но я всё равно подхватил его на руки, усадив на сгиб руки, а Даниил ходил со мной, взявшись за руку. Вот так изучив дом, я сообщил:
– Значит, так, идём на торг, купим съестного.
Я уже не сомневался, принял решение, Михайловых бросать не буду, да и подло это выглядит. Да, придётся их забрать с собой в Москву. Продаём дом, естественно сначала закрыв долг, потом собираем тот скарб, что есть, нанимаем или покупаем повозки и едем в Москву. Вот, по пути трофеи заберу. Обидно, конечно, что планы мои не сбылись, по сути Михайловы тот якорь и та моя слабина, которой я так боялся, однако ничего, выстоим. А вещи и лошадей надо забрать и сюда перевезти, овса для кормления прикупить. Нормально, всё сделаем и отбудем, время ещё есть. Твёрдое и окончательное решение забрать всех Михайловых с собой я принял, когда забежавшая во двор женщина, с утомлённым от того груза, что был взвален на её плечи, но симпатичным лицом, бросилась ко мне и обняла. Правда, я ничего к ней не почувствовал, не было у меня к ней никаких родственных чувств, но ради Тита решил, заберу, пусть со мной поживут. Пришлось теперь и её успокаивать, видимо до неё дошли слухи, что молниеносно распространились по городу, о моём возвращении. Тут и Любава прибежала. Тоже такая, знаете, фигуристая девка, в мать пошла. А я успокаивал уже их всех. Кстати, ворота закрыли, но зевакам не мешало это забраться на забор и оттуда наблюдать за счастливым воссоединением семьи. Не люблю я такое наглое любопытство, эх, и лук со стрелами на постоялом дворе остался. Печалька.
Что интересно, и Ольга Петровна, и Любава о том, что я беспамятный да ещё перестал быть блаженным после удара по голове, уже знали из слухов, правда те обросли за это время изрядными и лишними подробностями, но не суть. Задавали вопросы, пытливо вглядывались в глаза, ожидая увидеть там те же признаки слабоумия, что были раньше, но не находили. Пришлось отвлечь их:
– Ольга Петровна, я вас не помню, но понимаю, что нужно вас называть мамой. Если вы позволите, я так и буду делать. У меня есть деньги долг закрыть. Я больше скажу, я недавно дом себе в Москве купил, большой, почти в центре, все поместимся, слуг нанял. Так что собирайтесь, долги раздаём и уезжаем. Вы сейчас думайте над моим предложением, а я пока прогуляюсь до постоялого двора, вещи и лошадей заберу. Вот тут полкуны серебра в монетах, хватит прикупить припасов и съестного, пока мы тут проживать будем, а я до постоялого двора прогуляюсь.
Ну, и чтобы снова не забросали вопросами, хотел было уйти, да не дали. Ну вот что я опять сказал, что те снова в слезы ударились? Пришлось успокаивать. Потом Любава и Настя, подхватив корзинки, убежали на торг, мама завозилась с горшками, а я, прихватив Даниила, он сам меня отпускать не хотел, направился было к воротам. Но встал, судя по многоголосому гомону, просто так мне выйти не дадут, любопытство соседей и остальных зевак дошло до кипения. Вернувшись в дом, я сообщил об этом Ольге Петровне, спросив, как можно покинуть дом незаметно. Та, смеясь, объяснила. В этот раз Даниила пришлось оставить дома, забор высокий был, пообещал, что покатаю его на лошади, чтобы не ревел. До постоялого двора я действительно быстро добрался. Заглянул на конюшню, приказал седлать лошадей, мол, уезжаю, а когда поднялся в номер, то понял – меня обворовали. Денег нет. Кто-то ушлый поработал, понимающий.
Не стоит думать, что я такой лох, оставил в комнате деньги в вещах. Я спрятал их под балкой у потолка, куда не так просто залезть. Нащупать можно только. Небольшой кошель в вещах оставил, он тоже пропал, но это для отвлечения, найдут, посчитают, что это все мои деньги, и дальше искать не будут. А тут поискали и тайник на балке обнаружили. Блин, а ведь хотел же оставить деньги в тайнике на подъезде к городу, как в Москве это делал, опыт проверенный имелся, так нет, был уверен, что обойдётся, и вот обошлось. В общем, денег на выкуп долга нет и отъезд семьи, если, конечно, те захотят покинуть Коломну, откладывался на неопределённый срок. Пока в Москву не сгоняю и не вернусь с деньгами. Там в десять раз больше схоронено, чем украли.
Стоял я недолго среди вещей, они лежали на местах, как будто их никто не трогал, быстро собрался, спустился и сообщил хозяину, что покидаю его двор, ничем не выдавая своих чувств. Но когда попросил вернуть деньги, уплаченные за два дня, то в глаза взглянул ему. Что-то в них мелькнуло, я не знаю, участвовал ли он в краже, но что-то знал точно, а это уже ниточка, что может привести меня к вору. А что, я своё вернуть собирался, и если будет возможность, так ещё и с процентами. Надо будет только верёвки и кляпы заготовить заранее. Выйдя во двор, я внимательно поглядывал по сторонам, запоминая, что где находится, по лестнице старался шагать так, чтобы понять, какие скрипят, а какие надёжные. Загрузив поклажу на лошадей, вскочил в седло Ворона и, спокойно тронув поводья, покинул двор и направился в сторону дома Михайловых, мысленно составляя маршрут, чтобы ночью не заблудиться, когда буду возвращаться к постоялому двору. Ох, как же мне хочется задать некоторые вопросы его хозяину, и я серьёзно надеялся получить нужные ответы.
Чем ближе к слободе мастеров и кузнецов, тем больше людей я встречал, многие стояли группами и что-то обсуждали, но когда я появлялся, они замолкали и с интересом изучали меня со стороны. Понятно, какая новость сейчас самая главная в городе. Подъехал к открытым воротам, немало народу и во дворе было, видимо в доме Михайловых сейчас день открытых дверей, и, подведя лошадей к конюшне, тут она была на три лошади, завёл их в стойла. Муромец еле поместился. Все зеваки и гости, что были во дворе, с интересом наблюдали, даже некоторые пытались задавать вопросы, но я лишь косил на них взглядом, и они отходили. Бесили, и они, видимо, чувствовали, не умерят любопытство – прибью. В общем, принеся в вёдрах воды коням, оставил, чтобы попить могли, и прошёл в дом. Тот тоже был полон. Настя с Любавой были тут же, но больше было незнакомых женщин, что помогали готовить.