Выяснилось, что Майис ходила с детьми по ягоды и наткнулась в лесу на разбойно вырубленный участок. Изочка и Сэмэнчик горячо сострадали изломанным, расшвырянным повсюду ветвям, еще живым, не успевшим почувствовать иссушающее дыхание смерти.
«Изочка пропустила через себя боль леса», – виновато пояснила Майис, и Мария успокоилась. Восприимчивая девочка переняла у Майис обыкновение машинально переводить на русский язык обходные обороты речи, присущие якутам из-за врожденного почтения к духам. Или, скорее всего, просто повторила ее слова. Естественные в якутском быту, в переводе эти иносказания звучали почему-то велеречиво.
В тот день Мария осталась ночевать у Васильевых и, пересказывая засыпающим детям сказки Чуковского, не придала большого значения разговору Майис с приведенным Степаном лесником. Несколько дней спустя Мария почти пропустила мимо ушей и новость о том, что те, кто рубил лес, пойманы. Степан дал какие-то показания.
Пойманы – и ладно, и прекрасно… Мария не стала вдаваться в подробности, не услышала фамилии главаря лесных бандитов, так хорошой ей знакомой. В то время Марию заботили серьезные жизненные перемены, она ждала из спецотдела МВД санкции на переезд в город. Приближение к цивилизации на день «гужевого» пути чудилось ей чуть ли не избавлением от ссыльного гнета, и ничто иное не могло взволновать ее сильнее…
Лишь когда Павел Пудович вернулся из колхозной командировки со страшным сообщением, вспыхнула догадка. Едва он тяжко выдохнул: «…труп кузнеца нашли на горе, где у них сосны строевые растут. Воры, видать, спешили…», Мария все поняла. Ее версия о причастности Тугарина к убийству Степана вскорости подтвердилась, и на воле экс-королю ледяного мыса не довелось долго гулять.
История нового преступления Змея была проста, стихийна и виделась Марии в необъяснимом откровении, словно она нечаянно заглянула в черную тугаринскую душу.
…Без денег он себя не представлял, поэтому, «откинувшись», как сказала Зина, сразу же по приезде сколотил шайку. Решил сделать единственную вылазку в лес и завязать с хлопотной валкой. Живо сыскавшийся покупатель торопил – строительное лето шло к концу. Лесник с кузнецом не могли знать о столь скором освобождении Тугарина. Время брусничного сезона еще не наступило, а праздно люди далеко в лес не ходят. Змей твердо верил – теперь его не словят. Не смогут, не успеют. Получив свою долю за труд и риск, он намеревался либо смотаться обратно в Иркутск, либо залечь на месячишко в какой-нибудь деревне, покумекать над дальнейшей деятельностью…
Дорога сужалась к околице, тропой ползла вверх, и в горной развилке легко просматривалась из стоящей под горой кузни. Пронесет, – напрягался Тугарин. Трактор оттуда в размер спичечного коробка, по видному месту даже с волокушей не дольше трех минут езды. Неужто кто-то глазастый от нечего делать вытаращится именно в эту сторону, именно в эти три минуты? А к вечеру, когда трактор повернет обратно, кузнецы разбегутся по домам…
Но не зря Вася-фараон остерегал старого приятеля – не берись за то, на чем попался. Умный гору обойдет… Где тут обойдешь! Мелких тропок куча, широкая – одна. Как судьба одна. Не изменишь, если в назначенный момент прописана невезуха.
Сам Степан и приметил в распахнутое окно трактор, мелькнувший на всходе. Стучать молотками как раз кончили, и донесся надсадный шум мотора, приглушенный отрогами горной цепи. Наказав помощнику завершить работу, Степан прихватил починенную по чьему-то заказу тозовку, – только что отремонтировал затвор и второпях, в одиночку, махнул в тайгу.
«Патроны у него вроде были. Хотел просто спугнуть воров, пока не успели порубить деревья, – сетовал позже младший кузнец. – Вечером собирался потолковать с лесником. Сказал, подозревает, что прежние вальщики по амнистии вышли».
Не дождавшись старшого, помощник заскочил домой к нему по пути с работы. Думал, Степан вернулся из леса по другой тропинке. Но дома того не оказалось. Встревоженный парень рассказал обо всем Майис. Он и предположить не мог, что женщина, на ночь глядя и тоже одна, ринется в лес искать мужа. Потом саму ее искали долго и безуспешно…
Тело кузнеца подельники в спешке сунули под кусты. Он все-таки успел помешать, спас намеченные к валке деревья. Голова его с затылка была раскроена топором. Тозовка обнаружилась при обыске у одного из преступников в сарае. Выстрелов из ружья не производили. Очевидно, кузнец чем-то выдал свое появление до того, как собрался выпалить в воздух.
Мария догадывалась, почему он не стал обороняться. Совестливый и миролюбивый, Степан не способен был убить человека.
Когда-то в годы Гражданской войны командир красноармейского отряда приказал расстрелять за попытку побега к белобандитам братишку Степана и соседского сына, совсем еще желторотых мальчишек. Узнав об этом слишком поздно, Степан догнал отряд и в упор прицелился в командира, а выстрелить не сумел.
За несовершенную месть молодой кузнец поплатился тюрьмой. В этот раз – жизнью.
Глава 4Встреча с прощанием
Сотрудники спецотдела стали заметно снисходительнее относиться к переселенцам. Прокатилась свежая волна бодрящих слухов. Поговаривали, что одной пожилой паре по состоянию здоровья разрешили поселиться на Алтае. Затем большая семья с помощью влиятельной зарубежной родни и посольского вмешательства добилась неслыханного – визы на выезд из СССР в Данию. Затеялись единичные процессы снятия со спецучета, и наконец в начале нового года для немногих счастливчиков, чьи дела были рассмотрены, наступили дни выдачи паспортов и окончания северной ссылки. Но освобождение сложно было назвать подлинным. Переехать условно восстановленные в правах граждане могли в любое место Советского Союза, кроме центральных городов и родной Прибалтики.
«Вольные» люди на радостях тут же бросали кое-как найденную работу. Раздаривали трудно добытое имущество, прощались с местными друзьями и приглашали всех приехать к ним в гости. Расставаясь с товарищами по несчастью, старались не смотреть на вопрошающе печальные лица:
– Месяц, не больше, – и вы следом за нами освободитесь. А через год-два, вот увидите, дома встретимся!
Со справкой о реабилитации в дрожащей от счастья руке к Марии прибежал Гарри Перельман. Широко улыбался щербатой улыбкой (зубы проредила цинга на мысе):
– Мария! Изочка! Мне позволили жить в Свердловске, я достал бронь на самолет! Вы придете провожать?
– Придем…
Музыкант осекся, но ликования затушить не сумел. Прибавил виновато:
– Простите меня… Я уверен – вам недолго осталось ждать!
– Ну что ты, – Мария заставила себя улыбнуться, – мы за тебя рады.
Не в силах сдерживать обуревающие его эмоции, Гарри закружил Изочку по комнате:
– Проситесь в Свердловск! Как только освободитесь, дайте телеграмму, я вас встречу!
Провожать Перельмана Мария пошла одна, дочь была в школе. Ехали в машине радиостудии, шофер великодушно согласился подвезти до авиапорта.
Гарри рассказал, что недавно собирался жениться. «Феодосия», – назвал имя девушки. У него выходило нежно, по-домашнему: «Федося». Он уже сделал предложение, и она ответила согласием, как вдруг ее вызвали в отдел. О чем Федосе там наговорили, музыкант не знал и запоздало жалел, что не делал из женитьбы секрета. Кто-то донес…
– Она тебе отказала?
Гарри потерянно кивнул:
– И да, и нет. Федося сказала, что любит меня и всю жизнь будет любить одного меня, но замуж за меня не пойдет.
– Как они могли! – возмутилась Мария. – Ты ведь теперь свободен!
– По справке вроде бы так, – невесело усмехнулся музыкант, – а все равно мы у них на крючке.
– Почему Феодосия сейчас не с тобой?
– Не хотел расстраивать. Я написал ей письмо. Первое из будущих писем… Федося – талантливый хормейстер и решила полностью посвятить себя музыке. Со спокойной душой оставляю на нее хор. Думаю, справится.
– А за себя ты спокоен?
– Я тоже не женюсь, – вздохнул Гарри. – Может, через некоторое время нам все-таки позволят быть вместе, и она приедет ко мне.
Едва зашли в здание аэровокзала и осмотрелись в поисках свободных мест в зале, как к Марии с безумным воплем кинулась седая, встрепанная женщина… Это была невероятная встреча! Гедре и Витауте вчера прибыли из Сангар, а сегодня уже покидали республику.
Бывшие жители Мыса Тугарина обнялись, постояли минуту, смеясь и плача.
– Вот куда вас, оказывается, распределили – в Сангарский рудник!
– Да, это же «кочегарка» Якутии, главная топливная база всего Главсевморпути! – не без гордости ответила Гедре. – Ох и счастье же от чертовой шахты избавиться! В Тюмень едем. Муж тоже из лагеря освободился, там нас ждет, на стройку «Обь-рыба» устроился.
Она сильно постарела, да и язвительный ее характер наложил на лицо специфичный отпечаток. В угрюмые складки, стекшие от носа к подбородку, намертво въелась угольная пыль, уголки губ ослабли и повисли горькими скобками. А Виту Гарри с Марией еле узнали – из худенькой конопатой девчонки выросла в красивую рослую девицу с русой косищей ниже пояса.
Гарри неожиданно встрепенулся, просиял: «Простите, отлучусь» – и поспешил к выходу – в двери ввалилась шумная большая компания. Молодые люди заоглядывались вокруг, кого-то выискивая. Симпатичная якутская девушка в пуховой шали заметила музыканта, отчаянной радостью вспыхнули приподнятые к вискам косульи глаза.
«Феодосия, несостоявшаяся невеста», – поняла Мария.
– Хаим где? – спросила Гедре, дернув ее за рукав пальто.
Будто вибрирующий ток просквозил по телу… Ну да, они же не знают, для них Хаим живой. Мария сообщила, что муж погиб вскоре после рождения дочки. Витауте тонко вскрикнула, отвернулась и, дрожа плечами, опустила в ладони лицо. Гедре припала к груди Марии, зарыдала бурно:
– О, дорогой наш Хаим! Какое горе ты пережила! О, бедные мысовские! Золотая наша пани Ядвига!
Вынув из кармана дочери носовой платок и гулко сморкаясь в него, она принялась рассказывать о Гринюсах. Им повезло уехать раньше, одними из первых два месяца назад.