Прошло несколько дней, и в Псков пробралась делегация от талабских рыбаков, живших на трех островах Псковского озера. На самом большом из них находился отряд в полсотни красноармейцев с комиссарами, которые чинили полный произвол и реквизировали весь улов рыбы, обещая за это присылку хлеба. Но хлеб не приходил, и рыбаки начали голодать.
Узнав о существовании в Пскове белых, рыбаки просили их прогнать красных и завладеть островами.
В отряде Балаховича были два брата, оба ротмистры, Пермикины. Один из них, Борис Сергеевич, собрал группу в 17 добровольцев и добыл два пулемета Максима. Встал вопрос, как добраться по озеру до островов. На псковской реке Великой стоял небольшой пароход того же типа, что обслуживали в Петрограде сообщение по Неве от Летнего сада со всеми островами. Машина была испорчена, а механик этого парохода сказался больным.
Я взялся починить машину, получив приказ приготовить пароход в 24 часа. Смазали, как могли, машину, накачали вручную воду в котел и стали разводить пары. Каменного угля не было, и пришлось топить дровами, что не позволяло достигнуть нормального давления. Инжектор работал слабо, и с машиной вообще не ладилось. Спас положение «больной» механик, видимо перетрусивший, который принес вынутый из цилиндра высокого давления и спрятанный у него золотник. Все было налажено, за исключением пониженного давления пара в котле, и с началом сумерек мы отплыли. Я был за машиниста, а на рулевом колесе стал один из рыбаков, хорошо знавший русло реки Великой и Псковское озеро.
С наступлением ночи мы достигли устья и в темноте поплыли по озеру. Ночь была лунная, и только перед рассветом появился туман. Не обошлось без одной неожиданности: мы сели среди озера на мель, но в конце концов удалось с нее сняться.
Перед рассветом мы уже были перед большим островом и бросили якорь. Предусмотрительно мы взяли на буксир три лодки. В две из них сели по два офицера и по одному рыбаку, направились к двум малым островам, где забрали в плен двух спавших комиссаров. На пароходе остался я при машине и один офицер с пулеметом на носовой части.
Ротмистр Пермикин с 12 офицерами и одним рыбаком в лодке подплыли бесшумно к главному острову, высадились незамеченными и установили пулемет против сельского правления, именовавшегося «ратушей», где спали полсотни красноармейцев и комиссары.
Достаточно было двух ручных гранат и одной очереди из пулемета, чтобы весь этот большевистский «гарнизон» повыскакивал полураздетым с поднятыми руками для сдачи. Тотчас же раздался на колокольне маленькой церкви набат, и все жители острова радостно высыпали наружу, приветствуя белых.
Ротмистр Пермикин сразу же начал беседу с рыбачьим населением, которое, испытав большевистский произвол, все, начиная от 15-летних и до стариков, просили дать им оружие и организовать из них отряд для борьбы с большевиками. Все 50 красноармейцев также просили зачислить их в добровольческий отряд. Всех желающих разбили сразу же по ротам и взводам, во главе которых встали офицеры из нашего маленького отряда.
Пароход наш с ротмистром Пермикиным и частью офицеров вернулся в Псков, чтобы немедленно организовать снабжение провиантом голодных талабчан, а также доставить им оружие.
Так родился Талабский батальон, который впоследствии, под командой Б.С. Пермикина, развернулся в Талабский полк армии генерала Юденича, героически воевавший за освобождение родины на Петроградском фронте.
А. Родзянко112Воспоминания о Северо-Западной армии113
В августе 1918 года я вернулся из Германии, куда я попал по занятии немцами Пскова, и поселился в Риге, куда в то время приходили лишь неясные сведения о белогвардейских формированиях на Юге России и в Сибири. Трудно было определить и предугадать, к чему поведут эти формирования, тем более что война на Западе еще продолжалась. Мое личное мнение склонялось к тому, что немцы войну проиграют; главную причину такого исхода я видел в сношениях Германии с большевиками и в том, что власти их и командный состав совершенно не понимали, какую роль могут сыграть большевистские агитаторы в их усталой от войны армии в случае неудачи на фронте.
В момент моего прибытия в Ригу немцы в Прибалтийском крае занимали фронт: река Нарова, Нарва, Псков, причем между ними и большевиками была обозначена нейтральная зона; но уже было достигнуто соглашение с большевистским правительством, по которому германские войска должны были очистить город Псков и некоторую часть Эстляндии. Уходя, немцы рассчитывали создать в отдаваемых областях противобольшевистскую организацию. Впервые я услышал об этом предположении совершенно случайно в Риге около половины сентября и, конечно, заинтересовался им, но получить более или менее подробные сведения об этих начинаниях в Риге мне не удалось, а потому в начале октября, когда формирования в Пскове уже ясно обозначились, я решил, чтобы получить более подробные данные и составить себе личное мнение о серьезности начинаний, проехать в Псков, для чего и испросил надлежащие визы. Германские власти отнеслись к моему желанию весьма предупредительно, и я отправился в Псков без всяких задержек, как теперь помню, в офицерском вагоне, причем все спутники мои относились ко мне весьма любезно; сопровождал меня капитан Гершельман.
Незадолго до моего отъезда в Псков в Риге и других городах Прибалтийского края (насколько помнится, в Либаве, Митаве, Юрьеве и Ревеле) были открыты вербовочные бюро Псковской армии, которые вели регистрацию офицеров и солдат и по мере возможности переправляли их в Псков.
Во главе Псковской армии временно был генерал Вандам, но носились слухи, что командовать ею будет генерал от кавалерии граф Келлер, с которым якобы уже велись по этому поводу переговоры. Наконец были получены в Риге сведения, что часть красных, под командой Балаховича, перешла в Псков. Вообще казалось, что Псковское формирование, так как в нем безусловно были заинтересованы немцы, не будет иметь оттенка авантюры. Необходимо отметить здесь, что к моменту моего выезда в Псков началось сильное наступление на Германию на Западном фронте.
Приехав в Псков и остановившись у ротмистра Розенберга, я быстро разочаровался в своих надеждах найти что-нибудь реальное в Псковских формированиях: я радовался, попав в чисто русский город, но то, что я увидел в нем, было весьма печально. Поезд пришел рано; оставив вещи у ротмистра Розенберга, я пошел по улицам и встретил много как солдат, так и офицеров вновь формирующихся частей. Старый кадровый офицер, всю жизнь проведший в строю, часто уже по первому впечатлению может определить, что можно сделать из данного солдата и какого формирования можно ожидать, имея тот или иной живой материал, и это первое впечатление редко бывает ошибочным: разнузданного, ободранного, невоинского вида солдат и офицеров, попадавшихся мне навстречу, было совершенно достаточно, для того чтобы я сразу же решил, что Псковское формирование есть не более как авантюра. Шатающиеся по городу офицеры были, по-видимому, люди ничем не занятые; во многих магазинах за прилавками я видел приказчиков, одетых в офицерскую форму. Еще более я убедился в правильности своего первого неблагоприятного впечатления, когда пришел в штаб: главную роль там играли молодые немецкие офицеры, прикомандированные к германскому Генеральному штабу, но производившие далеко не солидное впечатление: на самые простые вопросы ответы давались весьма сбивчивые, и никто более или менее ясной картины положения дать мне не мог; несомненно было лишь одно, что никто ничего толком не знает. Вернувшись из штаба, я определенно решил, что начало формирования несерьезное и что я в этой армии служить не буду. Но решение судьбы, как показало будущее, не всегда совпадает с решениями людей.
На следующий день я вернулся в Ригу. Уже ранее я предполагал ехать на Украину или в армию генерала Деникина и предпринять шаги к получению необходимых виз, но разрешения не приходили, и мне пришлось задержаться в Риге. Тем временем состоялся отъезд из Берлина большевистских представителей, замешанных и уличенных в пропаганде, и вместе с тем стало ясно, что немцы не в состоянии выдержать натиска союзников на Западе. События пошли чрезвычайно быстро, и вслед за разгромом на фронте немецкой армии в Германии разразилась революция, которая в Риге прошла довольно мирно.
Что война всем надоела, всех утомила и что побудить войска к дальнейшей борьбе является невозможным – в этом теперь уже никто более не сомневался. Появились солдатские советы, и хотя в них и участвовали офицеры, но не было сомнения, что разложение германской армии началось и что нет той силы, которая могла бы его остановить. Конечно, революция в немецкой армии протекала гораздо более планомерно, чем в свое время в русской. Кстати сказать, красных флагов я нигде у немцев не видел.
Латыши, вскоре после революции в Германии, объявили себя республикой, на городских улицах появились кое-где белые и красные флаги, где-то заседало какое-то правительство, но, по крайней мере в то время, когда я находился в Риге, как-то никто его существования не замечал и на жизни самого города оно никак не сказывалось. Во все время оккупации вся власть фактически была в руках немецкого командования. Командование это, конечно, хорошо относилось к прибалтийскому дворянству, но в то же время заигрывало и с латышами. К моменту моего возвращения в Ригу стало ясно, что немцы благодаря нажиму на Западе и общему политическому положению не в состоянии дольше удерживаться в Прибалтике, тем более что большинство немецких солдат, возбужденные революцией, откровеннейшим образом высказывали совершенно определенное желание как можно скорее вернуться домой. Но, уходя, немцы не желали совершенно утратить своего влияния в Прибалтике, а потому решили сформировать противобольшевистские организации, поддерживая которые они могли бы влиять на настроения и на внутреннюю жизнь страны. Среди солдат оккупационных войск нашлось довольно много таких, которые не пожелали возвращаться домой; они были сведены в особую дивизию, получившую наименование «Железной» и оставшуюся под немецким командованием в Прибалтике и после эвакуации. Всем офицерам, бывшим на русской регулярной службе, было предложено немецким командованием собраться для сформирования особых стрелковых батальонов. Началась запись, причем русские, латышские и прибалтийские офицеры записывались отдельно. С согласия немецкого командования и латышского правительства в Риге в начале ноября состоялось общее собрание офицеров. На собрании этом сразу же выяснилось, что из предполагаемого формирования вряд ли выйдет что-либо серьезное, так как с места же начали разгораться национальные страсти; дело могло бы иметь успех только в том случае, если бы национальная рознь была забыта. Собрание офицеров приняло решение формировать три отдельных стрелковых батальона: русский, латышский и прибалтий