Вскоре приехал в Ригу командующий Северной армией полковник Неф с тою же целью объединить Северную армию с рижскими организациями. Но и ему никаких положительных результатов добиться не удалось, и он решил ехать в Ревель попробовать сговориться с вновь образованным эстонским правительством. Северная армия в это время находилась в районе Валк – Юрьев; налаженной связи с ней не было, и о существовании ее по Риге ходили лишь смутные слухи.
Перед отъездом своим в Ревель полковник Неф подчинил мне всех русских офицеров и солдат, находившихся в Риге, и просил принять меры к скорейшей отправке их в армию в свои части. Я энергично принялся за выполнение полученного поручения, но скоро убедился, что выполнить его почти невозможно: за малыми исключениями, никто в армию возвращаться не желал, и офицеры пускались на всякие уловки и придумывали всякие предлоги, чтобы избежать отправки туда. Чтобы побудить офицеров ехать, я переговорил с немецким командованием и настоял на закрытии устроенного в Риге офицерского общежития, но и эта мера мало помогла.
Вскоре по приезде полковника Нефа в Ревель я получил от него известие, что переговоры с эстонским правительством идут удачно. В том же письме полковник Неф просил меня переговорить с латвийским правительством об отводе Северной армии к Риге; без особого труда мне удалось получить на это принципиальное согласие как латышских, так и германских властей. В десятых числах декабря пришло известие, что в Либаву должна прибыть английская эскадра. В Либаве уже находился от армии офицер для связи. Через этого офицера я получил сообщение, что английский адмирал Синклер просит меня прибыть в Либаву для переговоров. Я выехал в тот же день вместе с ротмистром Кавалергардского полка светлейшим князем Ливеном, с которым я составил для англичан подробный доклад о положении дел в Прибалтике. В Либаве мы английского флота уже не застали: он, минуя Ригу, направился в Ревель, но узнали, что адмирал Синклер через два дня должен вернуться в Либаву. В ожидании адмирала я переговорил с германским командованием и с латышским городским головою г-ном Берзиным и получил согласие их на перевод Северной армии в район станции Муравьево. Через два дня английская эскадра вернулась, и я вместе с ротмистром светлейшим князем Ливеном отправился на крейсер к адмиралу Синклеру. Ознакомив адмирала во всех подробностях с положением в Прибалтике и Риге, мы указали ему, что положение весьма серьезно и что при создавшихся условиях большевики без особых усилий в ближайшем времени могут занять Ригу, и настоятельно просили его о помощи. С командующим Северной армией полковником Нефом адмирал Синклер уже имел беседу в Ревеле; нас же он внимательно выслушал, взял наш доклад и карты, но никакого определенного ответа нам не дал. У нас осталось такое впечатление, что адмирал скорее был склонен вести переговоры с латышским правительством, чем с нами, и мы ушли от него неудовлетворенные, так и не выяснив общего положения вещей. В этот же вечер я выехал обратно в Ригу.
За наше отсутствие настроение в Риге и вести с фронта стали еще более тревожными. Я вновь получил от полковника Нефа предложение устроить армию в Риге.
Ротмистр Розенберг, несмотря на приказание командующего армией явиться к нему, остался в Риге и вел с немцами, очевидно безрезультатно, переговоры. Я указал ему, что его обязанность, как начальника штаба, находиться при армии, но и на фронт он ехать отказался. Он, по-видимому, был слишком связан своей женой и какими-то денежными операциями. После этого отношения у меня с ним сильно обострились, или, вернее, я просто перестал с ним разговаривать, заявив ему в лицо, в совершенно категорической форме, что считаю его преступником.
Между тем становилось совершенно ясно, что Рига не устоит. Из армии было получено донесение, что большевики наступают в направлении на Юрьев, и пока еще не проверенное донесение о занятии ими Валка. Большевистская агитация в Риге продолжалась, и были признаки того, что она пользуется большим успехом; настроение с каждым днем становилось все более и более тревожным.
Хотя немцы и уверяли, что Ригу они не отдадут, но в их войсках никакого желания драться с большевиками заметно не было. На латышские войска совсем нельзя было рассчитывать, исключая небольшую часть, составленную из латышской интеллигенции. Русский батальон был тоже чрезвычайно слабого состава. Единственная опора были прибалтийские части, носившие наименование ландесвера. Эти части, сравнительно с другими, были немцами гораздо лучше снабжены и вооружены, и элемент, из которого они состояли, был гораздо более высокого качества. Но они были слишком малочисленны для того, чтобы успешно бороться с большевиками и дать им надлежащий отпор.
Что касается Железной дивизии – то в это время она собой реальной силы не представляла, да и настроение в ней было такое, что не было твердой уверенности в том, что она действительно станет драться с большевиками. Большевистская агитация между тем росла и росла. Никаких серьезных мер против нее не предпринималось, и большевистские агенты обнаглели до того, что не только открыто показывались на улицах, но и спокойно завтракали и обедали в ресторанах. Ночная стрельба участилась, и опять по вечерам на окраинах города неизвестными лицами пускалось большое количество ракет. Настроение становилось все более нервным, несмотря на то что среди горожан упорно циркулировали слухи о помощи, которую окажут англичане.
По этому поводу я несколько раз был у английского консула Бозенкейта, и он категорически заявил мне, что англичане никакой реальной силы не пришлют и флот их участия в защите города не примет, а потому оборону надо организовать местными средствами. Определенно зная, что местных средств для защиты города совершенно недостаточно, я был совершенно уверен в скором падении Риги. Латышское правительство само чувствовало свое бессилие, что для меня стало особенно ясным после моего вторичного разговора с военным министром Залитом и чинами его штаба. Германским командованием было собрано совещание, в котором участвовали русские, немцы и латыши. Никакого определенного решения на этом совещании принято не было, и после него я окончательно убедился в необходимости покинуть Ригу, что решил сделать верхом вместе с женой и двумя офицерами штабс-ротмистрами Баннер-Фогт114. В это время приехал офицер барон Корф от полковника Бибикова, который временно заменял полковника Нефа, все еще не вернувшегося из Ревеля, где он вел переговоры с эстонским правительством. Этот офицер доложил, что Валк занят большевиками и что Северная армия частью сражается у Юрьева, тоже взятого большевиками, а часть у местечка Руена. Таким образом, оказывалось, что Северная армия отрезана от Риги. Вслед за офицером, командированным полковником Бибиковым, каждый день стали являться беглецы, которые докладывали, что положение все ухудшается и большевики наступают довольно значительными силами.
Я предложил еще раз всем офицерам и солдатам поступить в Рижский Русский стрелковый батальон, а для определенно не желавших туда поступить начал хлопотать об отправке в Либаву, что мне и удалось. Ближайшим моим помощником в этом деле был капитан Гершельман, который и отправился с группой офицеров в Либаву.
Большевики все приближались к Риге, а когда были заняты Зегевольд и Хинценберг – я решил, что ждать больше нечего и пора уезжать, тем более что считал весьма вероятным внутреннее восстание в самой Риге.
29 декабря я вместе с женой и штабс-ротмистрами братьями Баннер-Фогт двинулся в сопровождении двух повозок через Майоренгоф, Туккум и Гольдинген в Либаву. Несмотря на мороз, путешествие было приятное и обошлось без всяких инцидентов; останавливались у помещиков, и все путешествие носило скорее характер прогулки. В Майоренгофе сделали дневку. Между прочим, в Майоренгоф приехал ко мне из Риги мой близкий личный друг голландец Лео Пельтенбург. Он приехал на следующий день и рассказал, что в день нашего отъезда из Риги латышский стрелковый батальон отказался выступить против большевиков; Балтийскому ландесверу было приказано разоружить латышей, что балтийцы и сделали, но только после того, как приказание это было подтверждено английским адмиралом, и английский флот получил приказание открыть огонь по бунтовщикам. Лео Пельтенбург после нашего свидания вернулся в Ригу, где и оставался, после занятия города большевиками, до освобождения города белыми. Пельтенбург был голландским консулом в Риге, и ему, благодаря его официальному положению и энергии, удалось спасти немало невинных от расстрелов. Несколько человек из бунтовщиков-латышей были приговорены к расстрелу Военно-полевым судом. 5 января прибыли мы в Либаву, где узнали, что Рига пала, причем в падении ее значительную роль сыграло внутреннее выступление местных рижских большевиков. Одновременно с известием о падении Риги было получено сведение, что финны помогли эстонцам в их борьбе с большевиками, и я решил во что бы то ни стало попасть в Ревель, хотя бы кружным путем через Германию, чтобы вступить в ряды армии для борьбы с большевиками.
Тем временем в Либаве мне усиленно стали предлагать заняться формированием русского отряда под верховным немецким командованием; я категорически отказался, не веря больше, после Пскова и Риги, в серьезность немецких предложений.
Большевики после занятия Риги продолжали наступление, оттеснили белые части и «Железную дивизию» от Митавы, заняли Туккум и стали подходить к Муравьеву. Прибалтийцы начали более энергично организовываться и под командой немецких офицеров рассчитывали вести борьбу. Из латышей же в Либаву пришел лишь один небольшой отряд, не более 300 штыков, и то составленный главным образом из латышской интеллигенции.
Незначительность этой цифры, в сравнении с общим количеством латышского населения (более 3 миллионов человек), была, конечно, очень характерна для настроения латышского населения.
После отказа моего принять русское формирование на себя под германским командованием во главе этого формирования стал светлейший князь Ливен. Я же решил привести в исполнение свой план поездки в Ревель. По дороге я остановился и прожил у гостеприимного хозяина Полангена графа Тышкевича около недели, а также около недели провел в Мемеле. Из Мемеля я послал в Либаву одного из братьев Баннер-Фогтов, который, вернувшись на следующий день, сообщил, что в Либаву пришел и на днях возвращается обратно эстонский пароход «Ваза». Чтобы использовать этот пароход, я поспешно вернулся в Либаву, где встретил полковника графа Палена и полковника Бибикова, которые тоже собирались ехать в Ревель. Своих лошадей я забрал с собой на пароход.