узнал, что большевики уже отбиты Балаховичем и отошли обратно за Чудское озеро. На следующий день я вместе с начальником штаба отправился осмотреть части отряда, побывал на батареях капитана Смирнова, в конном отряде имени Булак-Балаховича и в отряде полковника Ветренко, который расположился на правом фланге всего отряда, соприкасаясь с эстонскими частями, находившимися около деревни Разин. В отряде полковника Ветренко был виден порядок, чего нельзя было сказать про батарею капитана Смирнова и про Конный отряд Балаховича.
Вернувшись в штаб, я нашел там подполковника Балаховича, приехавшего предложить сделать набег на красных. Переговорив подробно о различных возможностях, я принципиально согласился с целесообразностью набега и, приказав все к нему приготовить, уехал в Юрьев, дабы переговорить с эстонским начальством.
В это время в Юрьеве произошли какие-то неурядицы между финнами и эстонцами, и финский генерал предупредил меня, что, согласно вызову из Гельсингфорса, он уезжает и передает общее командование полковнику Пускару. Я подробно переговорил о возможности набега с полковником Пускаром, причем последний высказал сомнение в том, чтобы предприятие это дало какие-нибудь результаты; отношение его к отряду Балаховича вообще было отрицательное, и он говорил, что нужно или разогнать весь отряд, или заставить его работать по-настоящему. Во многом я не мог с ним не согласиться, но все-таки решил попробовать произвести набег, для чего и поехал в деревню Разин, куда перевел весь оперативный штаб отряда. Здесь я собрал всех старших начальников, то есть полковника Ветренко, подполковника Балаховича и капитана Смирнова, и мы в общих чертах наметили план действий, причем Балахович все время настаивал на немедленном осуществлении его и уверял, что ждать нельзя. Окончательно решив, что набег состоится, и разработав совместно план действий, день и час начала операции, начальники разъехались по своим частям, я же с начальником штаба поручиком Видякиным приступил к тщательной разработке плана и к составлению приказа, причем полковник Ветренко должен был занять ближайшие деревни по ту сторону пролива, а подполковник Балахович должен был с острова Перрисар зайти в тыл, выслав заслон со стороны левого фланга полковника Ветренко. Наступление должно было начаться в 4 часа утра, то есть еще до наступления рассвета. Казалось, что операция была разработана во всех деталях, но в час ночи этого же дня я получил от полковника Балаховича донесение с просьбой отложить набег до следующего дня; переменить приказ не представлялось уже никакой возможности, так как части полковника Ветренко уже с вечера выступили и связи никакой не было. Я вынужден был послать подполковнику Балаховичу срочное приказание приступить к выполнению приказа и ответственность за неудачу операции, в случае несвоевременного выполнения приказа, возлагал на него. Это мое приказание Балахович вовремя не мог получить, так как до острова Перрисар (Норка) было около 40–50 верст. С рассветом в день операции я отправился в деревню Мехикорм, где действовал полковник Ветренко. Первое, что бросилось мне в глаза, – это неисполнение приказания капитаном Смирновым, орудия которого не были направлены на поддержку полковника Ветренко, как то должно было быть по приказу. Сделав соответственное внушение, я приказал орудиям немедленно выехать на указанную позицию. Приехав в Мехикорм, я нашел там части полковника Ветренко, которые отступали с того берега из-за того, что полковник Балахович их не поддержал и даже не выслал заслонов для обеспечения их левого фланга. Отряду полковника Ветренко удалось взять довольно большое количество пленных и военного снаряжения, но благодаря отсутствию заслона ему пришлось с трудом отойти, причем отряд потерял убитыми и ранеными около 50 человек. Поблагодарив отряд и разъяснив как офицерам, так и солдатам причины неудачи, я немедленно отправился на остров Перрисар к подполковнику Балаховичу, чтобы на месте выяснить обстоятельства, заставившие его не исполнить приказ. На Перрисар я приехал как раз в то время, когда весь отряд собрался на молебен, назначенный по случаю наступательных действий. Здесь я впервые познакомился с Талабским отрядом, люди которого напоминали своим видом настоящих солдат и произвели на меня самое хорошее впечатление. Пропустив церемониальным маршем отряд, прошедший отлично, я отправился в Офицерское собрание, где собрались господа офицеры. Я потребовал от подполковника Балаховича разъяснения, почему он ослушался моего приказания. Он начал оправдываться и доложил мне, что на Чудском озере появились трещины и нельзя было двигаться без большого риска. Я поставил на вид подполковнику Балаховичу, что набег был предпринят в значительной степени благодаря его же настоятельным предложениям и что отказ его выполнить операцию в то время, когда другие части уже приступили к ее выполнению, находились уже в движении и остановлены быть не могли, – заставил отряд полковника Ветренко понести совершенно неоправдываемые потери. Кончив разговор с подполковником Балаховичем, я начал объяснять господам офицерам, в чем именно состояла задача. Подполковник Балахович спросил у меня разрешения высказать господам офицерам по этому поводу свое мнение; я разрешил, но, когда подполковник Балахович сказал, что будто бы я нападаю на офицеров на неудачу набега, я его оборвал и заявил, что единственно, кого я обвиняю в этой неудаче, – это его, подполковника Балаховича. Поговорив еще немного с офицерами, я уехал обратно в штаб.
Впечатление, получившееся у меня от частей, находившихся на острове Перрисар (Норка), было самое хорошее. Население было исключительно русское, занимавшееся рыболовством. Представители населения просили меня договориться с эстонскими властями относительно разрешения им рыбной ловли, иначе они будут обречены на голодовку.
Вернувшись поздно вечером в деревню Разин, я приказал начальнику штаба поручику Видякину упразднить штаб отряда подполковника Балаховича как являющийся совершенно излишним, Талабский отряд приказал переименовать в Талабский полк, отряд полковника Ветренко переименовать в 53-й Волынский полк на том основании, что ядром его были остатки 53-го пехотного Волынского полка, прибывшие вместе с полковником Ветренко с Украины, Конный отряд приказал переименовать в Конный полк имени Булак-Балаховича, а батарею капитана Смирнова в Конную батарею. Это были совершенно необходимые первые шаги для преобразования партизанского отряда в чисто строевую часть. После подписания приказа о переименовании я решил ехать с докладом к командиру корпуса и немедленно выехал в Юрьев, дабы испросить на то разрешение. Перед самым моим отъездом явился ко мне подполковник Балахович с просьбой о разрешении произвести набег на Раскопель, за успех которого он ручался на основании донесений своих разведчиков. Я дал свое согласие, причем указал подполковнику Балаховичу, что он своими боевыми действиями должен оправдать себя за неудачу последнего набега.
На следующее утро, с разрешения начальника Эстонской дивизии, я отправился на несколько дней в Ревель. В Юрьеве мне стало известно, что финны окончательно рассорились с эстонцами и уезжают обратно в Финляндию. В Ревель я приехал поздно вечером, на следующее утро явился к командиру корпуса и доложил ему о мероприятиях, принятых мною для создания из партизанского отряда более боеспособной части. Побывав в штабе и там же повидав кое-кого из русских, находившихся в Ревеле, я усмотрел, что штабом все недовольны, главный упрек, который ему делали, это отсутствие энергии и самостоятельности. Между прочим, я говорил с полковником Генерального штаба Крузенштерном121 и с графом Паленом, причем оба они, так же как и многие другие, говорили о необходимости перемены в командном составе. По мнению всех, единственный, кто ввиду неприезда генерала Арсеньева мог и должен бы принять командование корпусом, – это я. Даже присяжный поверенный Иванов, с которым я виделся и который, очевидно, был в тесной связи с балаховцами, говорил мне то же самое. На все эти разговоры и намеки я ответил, что, конечно, если я действительно буду признан единственным подходящим человеком, – я от командования корпусом не откажусь, но что никаких подкопов под полковника Дзерожинского производить не намерен и что приму назначение только в том случае, если оно будет произведено законным путем, то есть если буду назначен на эту должность Главнокомандующим генералом Лайдонером, считая всякий иной путь для себя неприемлемым, дабы избежать подобных же инцидентов в будущем. Пробыв в Ревеле 3 дня, я поехал обратно в Юрьев и еще по дороге в вагоне узнал об удачном набеге подполковника Балаховича на базу Чудской флотилии Раскопель. Немедленно по приезде в Юрьев я вызвал к себе подполковника Балаховича и приказал ему подробно доложить о набеге, который был чрезвычайно удачен. Подполковник Балахович собрал свой отряд в количестве около 300 охотников на острове Перрисар, двинулся прямо на восток и, благополучно миновав береговые посты, свернул вдоль берега Чудского озера на юг, прямо на базу Раскопель; занял врасплох без потерь базу, продержался на ней несколько часов и за это время успел вывезти все самое ценное, между прочим, 3 автомобиля, радиостанцию, несколько пулеметов, массу табаку, папирос и довольно большое количество денег. Я приказал всю добычу собрать в назначенное место и сделать ей подробную опись, но, конечно, большую часть добычи разобрали партизаны, и в опись попала едва ли V ее часть. Опыт этого набега показал мне, что действительно, когда подполковник Балахович хорошо осведомлен о расположении находящегося перед ним противника, его партизаны могут провести отряд незамеченным в тыл красных и этим гарантировать успех набега при почти полном отсутствии потерь.
Должен несколько остановиться на отличившемся в этом набеге поручике Опарнеке, который с командой подрывников и лазутчиков за несколько дней до набега отправился в тыл к красным для взрыва моста у станции Ям. Через два дня поручик Опарнек вернулся и доложил, что мост у станции Ям ему взорвать не удалось, но что им взорван один из железнодорожных мостов ближе к Пскову. Донесение это впоследствии вполне оправдалось. После возвращения с набега на Раскопель части вверенной мне бригады расположились вдоль Чудского озера: правый фланг соприкасался с эстонцами у Нового Раппина, левый фланг был на острове Перрисар. Бригада несла на занимаемом участке разведывательную службу, причем были выделены резервы. Наиболее крепко был занят остров Перрисар, на нем находился Талабский полк и Георгиевский отряд. Сделал это я потому, что остров нам необходимо было держать, так как с него было удобно делать набеги и отражать всякие попытки большевиков переправиться на нашу сторону, действуя им в тыл. Набеги небольшими отрядами в разных пунктах участка, с целью разведки и беспокойства большевиков, делали мы за этот период довольно часто. Со своей стороны большевики несколько раз делали попытки переправиться через пролив, но неудачно.