Кроме того, в Нарву прибыла конвойная рота штаба корпуса под командой капитана Ставского130. С согласия командующего корпусом и генерала Теннисона я приказал капитану Ставскому и командиру батальона Талабского полка храброму капитану Бояринцеву131 иметь людей наготове, так как решил той же ночью с этими частями двинуться на Ямбург. То обстоятельство, что большевики не только не покинули, по донесениям эстонцев, своих позиций против Нарвы, что казалось естественным ввиду нашего успеха и глубокого обхода левого фланга красными, а наоборот – усиленно обстреливали в этот день город Нарву, нисколько не смутило меня, а, напротив, дало более уверенности в великолепном исходе задуманного мною плана: очевидно, отряд поручика Данилова настолько удачно перерезал телефонную связь разбитой нами бригады с Ямбургом и занял все дороги, что никто из беглецов не смог проникнуть в Ямбург. Вообще в Ямбурге, очевидно, еще не знали о судьбе, постигшей бригаду генерала Николаева, и о том, что мы уже подходили к переправе через реку Лугу у деревни Муравейно и что отряд графа Палена к рассвету должен был уже занять станцию Веймарн. Только полным прекращением связи в тылу у большевиков и нашей стремительностью можно было объяснить то, что они спокойно продолжали сидеть на Нарвских позициях.
Вечером я вновь долго разговаривал с полковником Дзерожинским и с полковником Крузенштерном о передаче мне командования корпусом. В принципе полковник Дзерожинский с этой передачей был вполне согласен, но с проведением ее в жизнь почему-то еще медлил.
Должен сказать, что он задержал исполнение моего желания ночью двинуться на Ямбург. Рано утром я приказал батальону Талабского полка и конвойной роте форсированным маршем двинуться по шоссе на Ямбург. Со стороны большевиков стрельбы не было, все было тихо. Я сам вместе с командиром 4-го Эстонского полка поехал на автомобиле по направлению к Ямбургу. Были двинуты туда же и эстонские разведчики. Подъем был большой, двигались быстро, и к часу дня, после короткой перестрелки, заняли Ямбургский мост. По городу бродили кое-какие большевистские отсталые части, при нашем приближении поспешно удалившиеся. Мост был подорван, но неудачно: поезда по нему было пустить нельзя, но пользоваться им для переправы было вполне возможно. Переправившись, я немедленно отправился на станцию железной дороги, где нами было захвачено несколько паровозов и около 500 вагонов, нагруженных амуницией, с запасами муки и другого продовольствия. Собрав служащих, я потребовал, чтобы все немедленно встали на работу, что
было исполнено весьма охотно. Телеграфные аппараты оказались в исправности, и, когда я приказал вызвать Веймарн, начальник станции мне доложил, что там, по всей вероятности, уже находятся белые, взорвавшие утром путь между Веймарном и Ямбургом. Я приказал пригласить к аппарату старшего из имеющихся в Веймарне начальников.
Конвойной роте я приказал навести порядок в городе и прекратить начавшееся разграбление вагонов, батальону же Талабского полка – находиться на всякий случай в полной боевой готовности. Еще в Нарве я узнал от генерала Теннисона, что эстонский десант благополучно высадился в гавани у деревни Пейпия и действует на Котлы. От местных жителей выяснилось, что Петроградское шоссе также перехвачено белыми и большевики бежали по плохо проезжей лесной дороге на деревню Килли. Я приказал батальону Талабского полка преследовать бегущего противника и захватить тяжелые орудия, которые, очевидно, должны были где-нибудь благодаря плохой дороге застрять.
Тем временем к телеграфному аппарату подошел штабс-ротмистр Зиновьев132; в Веймарне никак не ожидали, что я уже нахожусь в Ямбурге, и поэтому, когда я назвал себя, он начал очень осторожно расспрашивать, кто я такой, как меня зовут, как зовут всех моих родственников и т. д., и только после получасового разговора окончательно поверил, что у аппарата действительно нахожусь я.
Я приказал немедленно приступить к исправлению взорванного пути между Ямбургом и Веймарном и обещал, как только путь будет готов, приехать на станцию Веймарн к графу Палену. Через 2 часа путь был исправлен, и я отправился на станцию Веймарн.
Весь отряд полковника графа Палена был в бою, и все время приходилось бояться, что большевики от Ямбурга ударят ему в тыл, а потому известие о том, что Ямбург мною уже занят, вызвало общее ликование. Большую радость вызвало и известие о высадке эстонского десанта.
Приказав преследовать большевиков, но не зарываться, я окончательно передал графу Палену командование всеми частями группы, а сам вернулся в Ямбург, где назначил комендантом полковника Бибикова, дав ему необходимые руководящие указания. Я забыл сказать, что полковник Бибиков в это время сдал свой отряд штабс-ротмистру Грюнвальду. В тот же вечер я поехал в Нарву, куда, ввиду нашего удачного наступления, перебрался из Везенберга и штаб корпуса.
Было получено донесение, что полковником Балаховичем занят Гдов. На следующий день я на моторном катере проехал в Князь-Село. В Князь-Селе я приказал штабу бригады отправиться в Нарву, а сам поехал дальше в Скамью, рассчитывая добраться до Гдова.
При наступлении полковника Балаховича на Гдов со стороны Чудского озера его должен был поддерживать Эстонский флот.
Расскажу теперь историю этого флота. Когда Северная армия еще находилась в Пскове, к нам перешло несколько судов Чудской флотилии под командой капитана 1-го ранга Нелидова133. При занятии Пскова большевиками суда эти пробились в Юрьев, где и застряли из-за морозов и льда и при взятии Юрьева вновь попали в руки к большевикам; когда же большевики ушли из Юрьева, эстонцы забрали эти суда себе. Другая часть Чудской флотилии все еще находилась на базе флотилии Раскопель. Совершенно не знаю, почему 12 мая, не имея с нами никакой связи, Эстонская флотилия обстреляла Гдов, что повело лишь к тому, что большевики усилили бдительность после этого бессмысленного обстрела и при начале нашего наступления стали эвакуировать город, что им отчасти и удалось. Эстонской флотилией командовал Вунк, кажется, мичман нашего флота.
Приехав верхом в Скамью, я узнал, что Гдов окончательно и прочно занят полковником Балаховичем. Из Скамьи в Гдов я проехал на паровом катере. В штаб полковника Балаховича я прибыл поздно ночью. К югу от Гдова шли бои с наступающими большевиками. Имелись сведения, что большинство большевистских судов в Раскопели хотят перейти на нашу сторону, но именно к нам, а не к эстонцам. Я приказал полковнику Балаховичу возможно энергичнее действовать в направлении на реку Желчи и на Раскопель и в ту же ночь проехал обратно в Скамью и оттуда верхом в Князь-Село, а наутро с чинами штаба на моторной лодке в Нарву. В Нарве мне прежде всего надо было добиться скорейшего ремонта подорванного Ямбургского моста и железнодорожной линии между Ямбургом и Нарвой и Гдовом и Нарвой. Начальником военных сообщений был полковник Третьяков; для ускорения работы я приказал ему всем железнодорожникам выдавать паек из запасов, взятых в Ямбурге и Гдове. Денег в моем распоряжении не было никаких, но железнодорожники отлично это понимали и дружно взялись за работу. Исправление железнодорожного пути между Гдовом и Полями было возложено на энергичного и дельного инженера Кошелева.
В тот же день в Нарву прибыл штаб бригады. Согласно полученным донесениям, отряд полковника графа Палена дошел до станции Кикерино, штаб же его находился на станции Волосово. Менее удачно обстояло дело у эстонского десанта: у Капорья он был сильно потрепан большевиками и отошел по направлению к деревне Пейпия.
Я начинал сильно беспокоиться за левый фланг отряда полковника графа Палена и немедленно выехал из Нарвы на автомобиле в Ямбург, а оттуда поездом на станцию Волосово. В Ямбурге полковник Бибиков доложил мне, что эстонский десант оказался ингерманландским отрядом, что явилось для меня совершенной неожиданностью; отряд занялся пропагандой идей Ингерманландской республики и назначил в Сойкинской волости своих комендантов, не исполнявших приказаний полковника Бибикова.
Ревельскому полку, собравшемуся в Ямбурге, я приказал, отдохнув в районе станции Тикописи, установить связь с полковником графом Паленом и ждать его дальнейших приказаний.
В эстонский штаб я сообщил, что не могу допустить двоевластия в только что освобожденной области, а потому своеволия ингерманландцев не потерплю и прошу генерала Теннисона дать этому отряду соответствующие указания.
Приехав в штаб полковника графа Палена, я прежде всего ознакомился с обстановкой. Волынский полк занимал позицию к югу от станции Кикерино; сформированный им из местных добровольцев отряд удачно действовал на правом фланге полка. Талабский полк занимал позицию восточнее и севернее Кикерина. Еще севернее действовал отряд поручика Данилова и конный отряд штабс-ротмистра Грюнвальда (бывший полковника Бибикова). Островский полк под командой полковника Ярославцева действовал около Капорья. Добровольцы из местных крестьян усиленно помогали нашим успешным действиям, и я разрешил пополнить полки как добровольцами, так и, по выбору, из пленных красноармейцев.
Полковник граф Пален подтвердил мне, что ингерманландцы действуют совершенно самостоятельно и подчиниться не хотят. Это могло скверно отразиться на операции, так как настроение хотя и было бодрое, но части сильно устали и требовали подкреплений, а большевики, очевидно, уже поспешно начали стягивать резервы к Петрограду.
Все это могло кончиться для нас плохо. Ни у меня, ни у кого Другого не могло быть и мысли о занятии Петрограда такими ничтожными силами, но отдавать обратно уже освобожденную от большевиков местность являлось нежелательным; не солидарные же действия ингерманландцев все время держали наш левый фланг под угрозой удара большевиков от Красной Горки, каковой удар, в случае удачи, мог поставить весь корпус в критическое положение. Для того чтобы окончательно выяснить положение с ингерманландцами и точно узнать, что делается на нашем крайнем левом фланге, я решил вернуться в Ямбург. Полковнику Бибикову я приказал собрать добровольцев для сформирования дружины для охраны города Ямбурга, а капитана Ставского с его ротой передать в распоряжение полковника графа Палена.