Генерал Теннисон сообщил мне, что для выяснения всех недоразумений с ингерманландцами в Ямбург на автомобиле выехал его помощник полковник Унт; дождавшись полковника, я отправился вместе с ним на двух автомобилях в деревню Котлы, где, по сведениям, должен был быть штаб ингерманландского отряда. В Котлах мы его не нашли, и утомленный полковник Унт вскоре уехал обратно, передав мне, что, согласно приказу эстонского Главнокомандующего, ингерманландский отряд в оперативном отношении подчиняется мне. Я поехал дальше на поиски отряда, направившись, по указаниям местных жителей, на Капорье. У Глобиц я настиг Островский полк, только что с боем занявший эту деревню. Переговорив с командиром полка полковником Ярославцевым, я отправился дальше и уже ночью нашел штаб ингерманландского отряда. Начальнику этого отряда капитану Тапаляйнену я объявил, что в оперативном отношении отряд подчиняется мне приказом эстонского главнокомандования, разрешение же вопроса о Ингерманландской республике зависит не от меня, а от Верховного совета, и поэтому прошу его обратиться с этим вопросом туда, а пока я требую беспрекословного исполнения моих приказаний, подчиняю отряд полковнику Ярославцеву, с которым приказываю держать связь, и категорически запрещаю вести какую бы то ни было пропаганду на фронте. Офицеры этого отряда в большинстве были финны, но большинство из них говорило по-русски. Приказанию моему они подчинились беспрекословно, и немедленно была установлена связь с полковником Ярославцевым.
Прибыв в Капорье около 2 часов, я отправился по фронту на Бегуницы – Тешково – Клопицы и далее на Волосово в штаб графа Палена. По дороге я посетил отряды штабс-ротмистра Грюнвальда и поручика Данилова. Полковнику графу Палену я объявил, что по назначении меня командующим корпусом я ему передам штаб 2-й стрелковой бригады; затем я уехал через Ямбург – Нарву для отдачи приказа о скорейшем переводе оставшихся на Лужском направлении частей Волынского полка для организации безопасности (обеспечения) в Лужском направлении и для отдачи соответствующих распоряжений.
В Ямбурге ко мне явился начальник артиллерии полковник Исаев, которому я приказал сделать распоряжение о вывозе виденных мною по дороге в Капорье брошенных большевиками тяжелых орудий. По подсчету, произведенному полковником Исаевым, пока что за наше наступление нами было взято более 15 орудий, в том числе 4 – 6-дюймовые. Подсчет же большого количества пленных и пулеметов не мог быть произведен точно, так как большая часть их не попадала в тыл, а шла на пополнение полков. Особенно большое количество пленных забрал Конный отряд, который под командой штабс-ротмистра Грюнвальда действовал решительно и блистательно: он смело захватил переправы у деревни Муравейно и тем самым открыл путь отряду графа Палена, что дало ему возможность занять станцию Веймарн. Для пленных я приказал полковнику Бибикову отвести вблизи Ямбурга стеклянный завод.
В Ямбурге пришлось затратить много труда на приведение города в порядок, налаживание снабжения населения припасами, взятыми у большевиков, устройство лазаретов, привлечение местных земских деятелей к делу упорядочения уезда и назначение комендантов волостей. Наладив более или менее все эти дела, я поехал в Нарву, а оттуда на станцию Гостицы, где назначил полковника Георга начальником участка между реками Лугой и Плюссой для организации местных добровольческих дружин, назначения волостных комендантов и принятия мер к обороне реки Плюссы. Офицерскую роту я приказал расформировать и офицеров направить по полкам. Георгиевский батальон переформировать в полк и занять им участок между озером Самро и рекой Плюссой, а части Волынского полка направить на присоединение к полку. Полковнику же Бадендыку с ротой Ревельского полка усилиться добровольцами из местных жителей и держать участок между озером Самро и рекой Лугой; при первой возможности я обещал вернуть в этот район Ревельский полк.
Во время этого первого наступления штаб мой был весьма малочислен, средств связи почти не было, а потому большую часть приказаний мне приходилось отдавать лично, разъезжая по фронту корпуса. Благодаря плохой связи от полковника Балаховича донесений почти не поступало, и я решил сам проехать в Гдов. Приехав в Гдов, я узнал, что красная Чудская флотилия уже перешла на нашу сторону и по этому поводу вышли какие-то пререкания с Эстонской флотилией: добровольно под Андреевским флагом перешедшая к нам Раскопельская красная флотилия была отведена эстонцами в Юрьев. Полковник Балахович доложил мне, что суда Чудской флотилии, за исключением двух, затопивших себя в Раскопели, подняли Андреевский флаг и перешли на русскую сторону и что в Юрьев она была отведена вследствие категорического требования эстонцев. Я приказал полковнику Балаховичу самым энергичным образом противиться захвату флотилии эстонцами.
Вся местность реки Желчи до Гдова была очищена от большевиков, и лишь на левом фланге еще держались кое-какие красные части. Приказав подполковнику Микоше с 3 ротами Георгиевского полка перейти в наступление, поддержать левый фланг полковника Балаховича и вперед координировать с ним свои действия, – я вернулся в Нарву.
В Нарве я нашел весь штаб корпуса в полном составе, кроме полковника Дзерожинского, который, никого не предупредив, уехал в Ревель. Этот несвоевременный отъезд полковника Дзерожинского, а главное, промедление его в передаче мне командования корпусом, как было условлено, поставили меня в необходимость, не дожидаясь его возвращения, отдать приказ о моем временном вступлении в командование корпусом.
За время моего отсутствия положение в отряде у полковника графа Палена мало изменилось.
Только приехав в Нарву, я случайно узнал, что в штабе полковника Балаховича вновь появился г-н Иванов, во время приездов моих в Гдов тщательно там скрывавшийся. Оказывается, начальник штаба, поручик Видякин, не отправил его в Нарву, как было мною приказано, а просто предложил ему удалиться из пределов штаба, и он своими средствами добрался до Гдова, где и начал очень энергично проявлять свою деятельность: издавал и распространял какие-то постановления, печатал прокламации и т. д. Г-н Иванов дошел даже до того, что выпустил какие-то прокламации от моего имени. С этим надо было во что бы то ни стало покончить, и по возращении полковника Дзерожинского я объявил, что не приму корпуса до тех пор, пока будут происходить такие самостоятельные выступления отдельных личностей, полковнику же Балаховичу приказал немедленно удалить г-на Иванова из Гдова. Окончательно решил я вступить в командование корпусом лишь после того, как съездил вместе с полковником Дзерожинским в Гдов, где в нашем присутствии, а также в присутствии ротмистра фон Цур-Мюллена (нач-штаба полковника Балаховича) полковник Балахович дал честное слово не работать больше с Ивановым. Г-н Иванов скрылся из Гдова в Юрьев. Вступив наконец в командование корпусом, я условился с полковником Дзерожинским, что он примет на себя командование бригадой в составе Ревельского и Георгиевского полков и отряда полковника Бадендыка, а также займется организацией отрядов из местных добровольцев в районе между Сабском и рекой Плюссой, причем штаб его будет находиться в Гостицах. Таким образом, явилось три боевых участка: южный (Гдовский) – по реке Желче до реки Плюссы, под командой полковника Балаховича; средний – от реки Плюссы до Сабека, под командой полковника Дзерожинского, и третий – от Сабека до Финского залива, под командой полковника графа Палена.
Должен отдать справедливость всем командующим лицам, всем господам офицерам и солдатам, что работа велась энергично и напряженно – об усталости не было и речи. Некоторыми начальниками были сделаны ошибки, но выбора не было, и приходилось довольствоваться теми, кто был, и о замене не могло быть и речи; честных и энергичных людей было очень мало, и все дело держалось только на нескольких действительно выдающихся офицерах. К сожалению, энергичные люди часто были склонны к партизанщине, как, например, полковник Балахович. Полковник Дзерожинский был произведен в генерал-майоры. Полковника Крузенштерна я тоже произвел в генерал-майоры и назначил главным начальником тыла. Управляющим гражданской частью был назначен полковник Хомутов134, начальником снабжения – полковник Поляков135, начальником военных сообщений – полковник Третьяков. Все эти отделы были в непосредственном ведении генерала Крузенштерна, и в эти назначения я не вмешивался, тем более что, как я уже сказал, выбор был невелик и особенно разбираться не приходилось. Заведывание отделом внешних сношений было передано подполковнику Крузенштерну136, брату генерала, и отдел оставлен в Ревеле.
Лично у меня был полевой штаб, начальником которого я пригласил полковника Зейдлица; дежурным генералом был оставлен полковник барон Вольф137, начальником оперативного отделения – ротмистр Костанда138, инспектором артиллерии – полковник Исаев и начальником этапно-хозяйственной части – генерал Зильберг139. Я выделил все тыловые управления под начальством генерала Крузенштерна, потому что мне лично постоянно приходилось бывать на фронте, чтобы отдачей приказаний на месте, так же как и своим присутствием, дополнять недостатки связи. Работа была настолько интенсивна и разъездов было так много, что мой ординарец прапорщик Шемякин не смог выдержать и мне пришлось вернуть к себе бывшего моего адъютанта поручика барона Менгдена, а также прикомандировать к себе войскового старшину Пермикина. Последнего я взял к себе главным образом для того, чтобы иметь через него постоянную связь с отрядом Балаховича, хотя прекрасно знал его сомнительную этику. Штаб 2-й бригады я целиком передал полковнику графу Палену.
Полковник Балахович донес мне, что эстонцы окончательно завладели Чудской флотилией и возвратить ее нам не соглашаются; я снесся по этому делу с эстонским Главнокомандующим и получил от него обещание назначить расследование.
Когда мы окончательно завладели рекой Желчей и перешли в наступление к югу от Гдова – 2-я Эстонская дивизия также перешла в наступление в направлении на Псков. Ясно было, что благодаря нашим удачным действиям и тому, что мы окончательно захватили инициативу в свои руки, настроение у красных весьма понизилось, и Псков должен был пасть со