После отъезда генерала Юденича в Ревель вышел приказ Главнокомандующего, согласно которому автомобильная часть армии отходила в ведение штаба Главнокомандующего. На этом основании начальник автомобильной части полковник Федотьев начал чинить всевозможные препятствия в пользовании автомобилями, причем пытался подчинить себе даже мои личные два автомобиля. Приказ этот и способ его применения очень рассердили меня, и я телеграфировал генералу Юденичу, что раз я не могу в командуемой мной армии распоряжаться даже автомобилями, то прошу уволить меня от командования; полковнику же Федотьеву, заведующему автомобилями, я передал, что если он позволит себе чинить хоть какие-либо препятствия в пользовании автомобилями армии, то я завтра же прикажу его арестовать. На следующий день я получил телеграмму Главнокомандующего, вызывавшего меня для личных объяснений в Ревель. Приехав в Ревель, я доложил, в чем дело, генерал Юденич согласился со мной и приказал заведывание автомобилями вернуть в штаб армии. Приезд свой в Ревель я использовал для обстоятельных переговоров с генералом Лайдонером и предоставил ему в письменной форме тот мой план дальнейших действий, который на словах на совещании в Веймарне я раньше уже докладывал генералу Юденичу. Генерал Лайдонер вполне одобрил этот план, а также согласился с тем, что мне нужно главное внимание обратить на оборону Пскова, и никаких препятствий к оставлению Ямбурга не нашел.
Из Ревеля я прямо, не останавливаясь в Нарве, проехал на Ямбургский фронт, где противник прорвал наши позиции севернее Молосковиц; собрав 3 роты запасного полка и приведя их на фронт, я лично руководил ликвидацией этого прорыва.
После двух бессонных боевых ночей я вернулся в Нарву, где застал генерала Юденича. Я вновь доложил ему, что если в трудные минуты на фронте будут повторяться случаи отбирания каких-либо частей из ведения моего штаба, то я не в состоянии командовать армией. Кроме того, я вновь доложил генералу мой план отхода за Лугу в случае, если большевики будут продолжать наступление. Я доказал ему необходимость установления хороших отношений с эстонцами и безусловного признания независимости Эстонии, а также привлечения в Совещание при Главнокомандующем местных земских деятелей, так как работа настоящего Совещания абсолютно для всех составляет тайну и только порождает нежелательные толки. Генерал Юденич долго колебался и обещал подумать; насчет же общего плана отхода за Лугу он сказал, что отдавать Ямбург в политическом отношении неудобно, после чего стал смотреть на карту и в конце концов заявил, что расстояние от Ямбурга до Петрограда значительно короче расстояния от Пскова до Петрограда. Таким образом, опять никакого определенного ответа мне от Главнокомандующего добиться не удалось.
На следующий день я вместе с генералом Юденичем поехал на правый фланг 1-го корпуса, где мы осмотрели Балтийский полк и части Конно-Егерского полка, готовившиеся для облегчения положения левого фланга 1-й дивизии предпринять под общей командой полковника Вейса наступление.
В это время из Риги прибыл в Нарву отряд светлейшего князя Ливена; пришел он в полном порядке: люди были отлично вооружены и обмундированы в германскую форму и производили великолепное впечатление. Сам начальник этого отряда, князь Ливен, прибыл с последним эшелоном и поселился у меня; он был сильно ранен, еле мог ходить, но, несмотря на это, счел своим долгом лично проводить свой отряд на наш фронт. Из-за раны князя Ливена командовал отрядом подполковник Дыдоров. Одна часть отряда была направлена на правый фланг 1-го корпуса в распоряжение полковника Вейса, а другая – к северу от станции Веймарн на поддержку нашего левого фланга. Разбитый превосходными силами противника Колыванский полк уступил позиции на реке Сабе у Осьминной горы и отошел к озеру Самро, оставив Сабек в руках у красных. Для того чтобы дать возможность корпусу генерала графа Палена в случае необходимости отойти за реку Лугу, эту местность надо было во что бы то ни стало очистить от красных. В этом и состояла задача группы полковника Вейса, составленной из Конно-Егерского и Балтийского полков и части Ливенского отряда; полковник Вейс, действуя от Поречья и Сумска, должен был двигаться на Устье и на Сабек; генералу Ветренко было приказано своим правым флангом поддержать группу полковника Вейса и занять Устье и Оровку.
К началу этой операции штаб 1-го корпуса перешел на станцию Веймарн, штаб 3-й дивизии на станцию Молосковицы и штаб 2-й дивизии в деревню Волосово. Главнокомандующий опять уехал в Ревель, а я на следующий день выехал на фронт лично руководить этой важной для нас операцией. Несмотря на то что генерал Ветренко почему-то несколько задержался с перегруппировкой, операция благодаря отличной работе Балтийского и Конно-Егерского полков была выполнена блестяще: большевики принуждены были отступить и освободить левый фланг 1-й дивизии; нами были заняты деревни Сабек, Редежи и Хилок и захвачены пленные и пулеметы. Операция эта закончилась 30 июля.
Положение армии на Псковском фронте было настолько прочным, что я мог приказать спешно перебросить в Ямбург Вятский полк164 и расположить его к югу от станции Молосковицы в деревне Остроговицы. Мне особенно важно было обеспечить правый фланг корпуса графа Палена в случае отхода за реку Лугу. Вернувшись в Нарву, я застал там прибывший из Риги Тульский отряд; пустить его в дело в том виде, в каком он прибыл, не было никакой возможности, а потому я направил его в Гдов и присоединил к запасным частям, находившимся под командой генерала Нефа.
Части дивизии генерала Ярославцева под натиском превосходных сил противника должны были отойти от деревни Котлы, и к 1 августа на Ямбургском фронте мы занимали следующую линию: от Финского залива до озер и междуозерное пространство, по договору с генералом Лайдонером, занимали 1-я Эстонская дивизия и Ингерманландский отряд; между озерами Килли велась только разведка, так как эстонцы этот участок занять не пожелали, а мы, из-за малого количества штыков, занять не могли; эту разведку вели и держали наблюдение комендантская команда города Ямбурга и воз духоплавательный отряд; Килли-Малли – Лялицы – Коложицы – Хотыницы занимала 2-я дивизия; 3-я дивизия занимала позиции от Хотыниц на Тизенгаузен и к югу до Устья. Группа полковника Вейса занимала Хилок, причем Конно-Егерский полк был снова выделен и стоял в деревне Юхновой.
Как-то вечером, не помню точно какого числа, вызвал меня к себе генерал Юденич и объявил мне, что он подчиняет мне Северо-Западную армию в составе 1-го корпуса и 1-й дивизии, 2-й же корпус165, генерала Арсеньева, выделяет из состава армии и подчиняет его непосредственно себе. Я долго просил Главнокомандующего не делать этого, так как считал таковое разделение армии вредным для дела и, кроме того, мне хотелось провести те реформы и переформирования, которые я уже наметил и считал необходимыми. С большим трудом удалось мне уговорить его, и в тот же вечер я решил поехать в Псков для переговоров с генералом Арсеньевым и генералом Балаховичем и для окончательного решения вопроса о переформировании партизанских отрядов в полки. Перед отъездом я окончательно уговорился с генералом графом Паленом, что в случае нажима противника он, несмотря на непременное желание Главнокомандующего оборонять Ямбург во что бы то ни стало, отойдет на юг и перейдет через реку Лугу, где и задержится, прикрываясь этой рекой. Возможность нажима большевиков была более чем вероятна, так как им не трудно было обойти по лесу у Килли наш левый фланг и выкатиться нам в тыл. Несколько попыток такого обхода были нами ликвидированы, причем я лично руководил этими операциями, но большевики все подвозили резервы, нам же заткнуть дыру между озерами и Килли, как я уже говорил, было совершенно нечем. Перед отъездом я отдал приказание эвакуировать Ямбург и все железнодорожные станции на этой линии.
На Псковском фронте 2-й корпус, для облегчения положения 1-й дивизии, перешел в наступление и части его заняли Струги Белые и подходили к Острову и Порхову; 1-я дивизия заняла линию от Струги Белые – озеро Сяберское – деревня Малый Хилок. Переговорив с генералом Арсеньевым и начальниками отдельных частей 2-го корпуса, я убедился, что отношение всего корпуса к генералу Балаховичу и полковнику Стоякину стало определенно отрицательным ввиду их партизанских наклонностей, проявлявшихся в открытом грабеже, и чрезмерной дружбы с эстонцами. Но положение генерала Арсеньева было все же неустойчивым, и я условился с ним, что если 1-му корпусу придется отойти за Лугу, то я пришлю ему Талабский, Конно-Егерский и еще какой-нибудь полк, чтобы он мог более спокойно, не считаясь с генералом Балаховичем и имея в своем распоряжении дисциплинированные части, приступить к переформированию своего корпуса. Отношение к генералу Балаховичу в частях 1-го корпуса и 1-й дивизии тоже стало отрицательным; падению его популярности сильно способствовало то, что многие солдаты, псковские уроженцы, побывав у себя на родине, сами увидели, какие порядки завел там Балахович со своими партизанами.
С генералом Арсеньевым мы выработали план сосредоточения всей армии в районе Пскова. Генерал Арсеньев в этом отношении вполне соглашался с моим планом действий.
Уезжая из Пскова, я получил донесение, что 1-й корпус оставил свои позиции и, согласно заранее намеченному мною плану, стал отходить за Лугу. Таким образом, часть удара большевиков передавалась на свежие эстонские войска, а мы переходили в район, прикрытый рекой Лугой, что давало нам возможность спокойно маневрировать, оправиться и выделить необходимые резервы.
Возвращаясь через Гдов, я узнал, что Главнокомандующий приказал Тульскому отряду двинуться в Нарву для защиты Ямбурга. Эшелон был готов к отправке. Переговорив с офицерами и солдатами, я пришел к убеждению, что посылать эту публику – совершенно напрасный труд, тем более что при отходе корпуса графа Палена и нежелании эстонцев действовать активно и нести потери Ямбург удержать все равно невозможно. Отменить распоряжение Главнокомандующего я не считал себя вправе, и эшелон из 600 тульцев был отправлен.