ь с серьезными техническими средствами противника: его хорошие броневые поезда не боялись огня нашей легкой артиллерии, а большое количество бронированных автомобилей и орудий, поставленных на грузовики, сильно затрудняло наше продвижение. Неоднократно я лично выводил наши батареи на открытые позиции, и артиллеристы прямой наводкой пытались подбить бронепоезд, но ничего из этого не выходило. Сильно развитая железнодорожная сеть давала противнику возможность, в каком бы направлении мы ни повели наступление, противопоставить нам бронированный поезд, которого мы не имели. Левый наш фланг постоянно подвергался фланговым ударам противника, который беспрепятственно по железной дороге подвозил подкрепления к Петрограду и неоднократно пытался обойти или прорвать наш фланг, что ставило бы всю армию в безвыходное положение. Таким образом, наш блестящий, полный порыва удар поневоле замер. Видя, что у Царского Села мы больше уже не можем продвинуться вперед, штаб корпуса перешел в этом направлении к обороне и главное свое внимание сосредоточил на левом фланге. Было предположено перейти в наступление для очищения Петергофа и Ораниенбаума, но операцию эту не удалось выполнить, так как красные предупредили нас и заняли деревню Капорскую, захватив в ней два орудия и сильно потрепав 1-й Ливенский полк, причем был убит ружейной пулей командир полка. Образовался прорыв нашего фронта, и части Ливенской и 2-й дивизий заняли фронт перед Гатчиной, а 3-я уперлась правым своим флангом в станцию Владимирская. Таким образом, мы заняли фронт: станция Владимирская, Вярля, Новый Бугор, Верево, Пегелево, Малкино.
Желая поправить положение, Главнокомандующий приказал перебросить в Гатчину Конный полк Булак-Балаховича и два полка 4-й дивизии. Прибыл в Гатчину генерал князь Долгорукий и предлагал, сосредоточив свою дивизию, взять Тосно; но этот сам по себе совершенно правильный план являлся уже запоздавшим и по общему состоянию армии невозможным.
Для ликвидации грозившего катастрофой прорыва на левом фланге были сняты с фронта 2-й дивизии Талабский и Семеновский полки, замененные прибывшими полками 4-й дивизии, и отправлены под общей командой генерала Пермикина на левый фланг.
Таким образом, сняв с Лужского направления 1-ю дивизию и большую часть 4-й, главнокомандование наше само открыло большевикам полную возможность для нанесения удара по нашему правому флангу: в распоряжении генерала Арсеньева оставалась одна бригада генерала Ижевского, а у Луги оперировали всего два полка 4-й дивизии под командой полковника Григорьева177. Конечно, такие силы на таком большом фронте могли вести только наблюдение и никакому нажиму противника противостоять не могли.
Между тем большевики после упорного боя заняли с севера Ропшу и Кипень и угрожали перерезать железную дорогу Гатчина – Ямбург. Генерал Юденич находился в Нарве, связь со штабом корпуса была у него очень слабая и постоянно прерывавшаяся, а между тем в 1-м корпусе сосредоточилась почти вся Северо-Западная армия. В планы свои генерал Юденич меня по-прежнему не находил нужным посвящать, да я думаю, что в штабе Главнокомандующего и не было никаких планов, так как он слишком слабо ориентировался в том, что делалось на фронте. Я советовал графу Палену не удерживать Гатчины, а, не теряя времени, отойти и тем спасти армию и дать возможность выделить ударные группы для обороны. Оборона Гатчины связывала армию и не давала ей возможности свободно маневрировать, а я уже говорил, что в гражданской войне залог успеха в искусных, быстрых и решительных маневрах.
За весь этот период деятельность моя сводилась главным образом к тому, что я, по долгу своей совести, всячески пытался поддерживать настроение в войсках. Эта задача более или менее мне удавалась, так как войска знали меня хорошо и привыкли видеть всегда на передовой линии. Но одного хорошего настроения недостаточно, и в воздухе начинало определенно пахнуть катастрофой.
Одновременно с приездом генерала Юденича приехал в Гатчину и генерал-губернатор генерал Глазенап со штабом, в котором было более шестидесяти офицеров. Колоссальный штаб этот никакой пользы общему делу не принес, а существование его под таким громким и несвоевременным названием («Штаб генерала-губернатора и командующего войсками на театре военных действий») было только смешно, тем более что было совершенно неясно, какими именно войсками должен был командовать генерал Глазенап, так как все войска были подчинены командирам корпусов, а командиры корпусов – ранее мне, а после назначения меня помощником Главнокомандующего – непосредственно Главнокомандующему. Я полагаю, что пресловутый штаб этот принес бы гораздо больше пользы, если бы чины его были направлены на пополнение полков, где нужда в офицерах была острая. Как пример того, насколько штаб Главнокомандующего не был осведомлен о положении на фронте, могу привести следующий факт: через несколько дней после взятия Гатчины, когда уже было видно, что противник успел подвести большие резервы, инициатива стала постоянно переходить в его руки, была получена от Главнокомандующего телеграмма с приказанием: «Генералу Родзянко с 3-й дивизией взять Петроград». При всем желании точно исполнять приказания высшего начальства, мы с графом Паленом, прочитав эту телеграмму, только посмеялись.
Между тем положение в Гатчине становилось серьезным. По данным разведки и по сведениям от местных жителей, большевики, заняв Кипень, начали распространяться по Ямбургскому шоссе. Для ликвидации этого отхода был послан Конно-Егерский полк. Забрав с собою мою личную сотню, которая была сильно потрепана в последних боях, выбрав на станции Кикерино всех лучших людей из запасных полков, взяв воздухоплавательный отряд и вызвав, с разрешения Главнокомандующего, из Ямбурга танковый ударный батальон, я двинулся во главе этого сборного отряда со станции Кикерино на Кемполово и Кипень, направив колонну на Переярово. Прибыв в Витино, я застал там части Конно-Егерского полка и узнал от них, что Дятлицы заняты эстонцами. Кипень была уже занята генералом Пермикиным. Соединившись с ним, я на следующий день перешел в наступление и после упорного боя занял Ропшу, причем танковым батальоном был захвачен бронированный автомобиль с пушкой. Далее благодаря исключительно удачным действиям генерала Пермикина нами было занято Высоцкое, и обход нашего левого фланга был совершенно ликвидирован. Должен отметить, что в ликвидации этого отхода значительную роль сыграла 1-я Эстонская дивизия, ударившая во фланг красным и помешавшая их движению на Волосово.
Передав составленный мною отряд генералу Пермикину, я поехал в Гатчину, где узнал, что большевики значительными силами наступают на Лугу. Наши силы в Луге были весьма незначительны, и положение становилось критическим. Между тем никаких указаний от высшего командования не поступало, и я, переговорив с графом Паленом, поехал к генералу Юденичу объяснить, что такое положение является недопустимым.
В Ямбурге я нашел полную неурядицу и неразбериху. Мост, между прочим, все еще не был готов. Обрисовав Главнокомандующему тяжелое положение на фронте из-за перевеса сил у большевиков и недостатка у нас патронов, снарядов, продовольствия и т. д., я доложил ему о необходимости немедленно принять то или иное решение и сказал, что наиболее правильным исходом, дающим возможность спасти армию, считаю немедленное оставление Гатчины и постепенный отход, обеспечив свой правый фланг. Рапортом на имя Главнокомандующего я просил назначить следствие по делу о неисполнении генералом Ветренко моих боевых приказов. Главнокомандующий согласился, но следствие так и не было назначено, а впоследствии выяснилось, что все мои приказы исчезли из дел штаба 3-й дивизии. На мой доклад и предложение Главнокомандующий не дал решительно никакого ответа. Поняв это как нежелание с его стороны разговаривать и считаться со мною, я решил, что ничего более для армии сделать не могу, и, еще раз предупредив Главнокомандующего о надвигающейся катастрофе, остался впредь до дальнейших распоряжений в Нарве. В штабе Главнокомандующего начальник штаба генерал Вандам и генерал-квартирмейстер генерал Малявин рассказали мне, что никаких точных указаний и распоряжений от генерала Юденича добиться им не удается. В результате в штабе царили полная растерянность и недоумение. Случайные, разноречивые приказания штаба армии, не связанные никакой общей идеей и планом, еще ухудшали безвыходное положение нашей бедной армии.
А на фронте катастрофа приближалась с каждой минутой, и избежать ее уже становилось невозможно. Части полковника Григорьева, подчиненные непосредственно Главнокомандующему, не получив никаких приказаний ни от него, ни от его штаба, оставив Лугу, отошли на Мшинскую, а не на Красные Горы – Осмино, чем окончательно обнажили правый фланг армии, и неприятель, не задумываясь, из Луги и со станции Преображенская принял движение в тыл корпусу графа Палена. Может быть, еще можно было спасти армию, выделив быстро ударную группу для ликвидации прорыва у Луги; но действовать надо было решительно и энергично, все время сообразуясь с местными условиями и передвижениями противника и парируя каждый его маневр своим контрманевром. К сожалению, генерал Юденич совершенно не понимал гражданской войны и ни в какой мере не обладал качеством, являющимся прямо необходимым для начальника, ее ведущего, то есть решительностью и энергией. Не имея никакого общего плана и не получая никаких указаний, части армии отступали на Ямбург, совершенно не представляя себе, что они будут делать дальше. К поспешно отступавшим войскам примкнула масса беженцев, внесшая в отступление еще больший беспорядок. И все-таки наши отступавшие войска продолжали вести бои со значительно превосходящими силами противника, переходов на сторону красных почти не замечалось, случаи потери обозов и пулеметов были очень редки.
Вместо того чтобы от Волосова двинуть 4-ю дивизию через реку Лугу во фланг наступающим большевикам, как предлагал я, генерал Юденич, совершенно не понимаю почему, предпочел и ее, и 1-ю дивизию провести через Ямбург и Нарву и занять ими позиции впереди реки Плюссы, что дало возможность большевикам без всяких потерь двигаться в тыл нашей армии. Начальник штаба генерал Вандам и генерал Малявин, не получая никаких указаний, совершенно не знали, что им делать и что отвечать на запросы с фронта. Тогда фронтовые начальники стали сами приезжать в Нарву к генералу Юденичу, надеясь таким способом добиться ориентировки и определенных указаний. Но и это не помогло, все приказания шли вразброд, и в армии водворился полный хаос. Когда же около 7 ноября обнаружилось наступление советских войск со стороны Струг-Белы и от Пскова, – в штабе Главнокомандующего началась полная неразбериха. 8 ноября под напором превосходных сил противника генерал Арсеньев сдал Гдов, а 14 ноября большевики обходом заняли Ямбург, и Северо-Западная армия оказалась прижатой к реке Нарове и к эстонской проволоке против города Нарвы. Тем временем изменилась погода и сразу наступили морозы, доходившие до 20 градусов.