2. Отношение к армии эстонцев. Меморандум эстонского правительства Верховному совету от 16 декабря 1919 года не нуждается в комментариях и служит лучшим материалом для оценки отношения эстонцев к нашей армии. Каждому бывшему в Северо-Западной армии и видевшему освобождение Эстонии от большевиков достаточно прочесть его, чтобы убедиться, насколько изложение фактов в этом меморандуме не соответствует действительности. Я уже говорил о стремлении эстонцев создать рознь в рядах Северо-Западной армии. У Северного корпуса, участвовавшего в освобождении Эстонии от большевиков и имевшего, как и впоследствии Северо-Западная армия, единственную цель – борьбу с большевизмом, не было абсолютно никаких агрессивных намерений по отношению к Эстонии. Лучшие представители эстонского народа, как, например, Главнокомандующий генерал Лайдонер, знали это, ценили наше отношение к их стране и охотно поддерживали Северо-Западную армию в ее тяжелой борьбе; но часть эстонского народа, его правительство и пресса, несмотря на полную лояльность армии и все мои заверения, упорно относились к нам с недоверием, видя в усилении нашей армии угрозу самостоятельности Эстонии. Надо отдать справедливость большевикам, что пропаганда их в Эстонии была поставлена хорошо; большевистские тенденции и в рабочих и в армии не ослабевали, и, само собой разумеется, большевистски настроенные элементы являлись злейшими нашими врагами. Зависимость наша от них была велика, так как тыл наш был в Эстонии, что и дало возможность недоверчиво к нам относившимся элементам создать на нашем левом фланге ингерманландский вопрос, на правом – Балаховича с его партизанами и сепаратистскими стремлениями, а в тылу – успех и политическое значение присяжного поверенного Иванова и компании. О вреде, принесенном армии этими явлениями, и о мерах борьбы, которые я вынужден был принимать против них, я уже говорил подробно выше. Говорил я и о том, что особенно возросло недоверие к нам эстонцев после неудачного прилета на аэроплане сенатора Нейдгардта и после еще более неудачного выступления Бермондта. О том, какой вред принесло белому делу поведение эстонских частей, работавших вместе с Балаховичем у Пскова, я тоже уже говорил подробно. Конечно, если бы эстонский народ и его правительство оценили услугу, оказанную Эстонии Северо-Западной армией, и поняли необходимость общей дружной борьбы с большевиками, – вся история наступления на Петроград была бы другая, особенно при условии выступления Финляндии. Характерна та быстрота, с которой Эстонская армия переменила свое отношение к нам, как только начала сказываться наша неудача: те же полки, которые только что сражались бок о бок с нами под Красной Горкой, стали грабить наши обозы и разоружать отходящие части. Что же касается моих личных отношений с генералом Лайдонером, то они всегда были самые лучшие, и назначение мое было сделано им как Главнокомандующим, причем он определенно мне говорил, что доверяет армии в моем лице в том, что она ничего не предпримет против Эстонии. Поддержка ингерманландцев адмиралом Нитка, стремление некоторых членов эстонского правительства создать из Ингерманландии буферное государство между Эстонией и Россией, снятие, по приказанию эстонского командования, Андреевского флага с Чудской флотилии, перешедшей на нашу сторону, и избиение в тылу наших офицеров и солдат эстонскими солдатами произвело самое грустное впечатление на армию. Весьма возможно, что вследствие этого некоторые герои тыла в частных разговорах грозили, что Северо-Западная армия, после взятия Петрограда, повернет штыки против Эстонии, но командование этого не только никогда не говорило, но и не думало.
3. Отношение представителей Англии. После удачного расширения в мае месяце плацдарма Северного корпуса мне впервые пришлось познакомиться с различными иностранными миссиями, которые в большом количестве начали прибывать на наш фронт, желая ознакомиться с общим положением. Я старался поддерживать с ними наилучшие отношения и полнее посвящать их в наше положение и нужды. По-видимому, миссии эти нашли положение корпуса настолько упрочившимся, что сочли возможным оказание ему фактической помощи. Как раз в то время, когда эстонцы перестали выдавать нам все виды довольствия, прибыли к нам два американских представителя и после переговоров с нами заявили, что американское продовольствие для армии прибудет такого-то числа; обещание это было выполнено с поразительной точностью. Точно так же обещали свою помощь и английские представители и даже назначили числа прихода пароходов, но, к сожалению, ни одно из их обещаний не было выполнено в указанный срок. Только после сдачи Ямбурга, в начале августа, то есть с опозданием почти на два месяца, прибыл первый пароход, причем прибывшие танки оказались не в порядке, огромное количество орудий пришло без замков, комплекты обмундирования неполные и разрозненные. Еще в мае, при первом расширении плацдарма, нежелание английского флота вступить в связь с армией сыграло пагубную роль. Покажись только английская эскадра, когда Красная Горка была в наших руках и три форта Кронштадта и часть большевистского флота готовились к сдаче, – участь Кронштадта была бы решена тогда же. 15 сентября англичане потребовали перехода в наступление, обещая, что одновременно с нами перейдут в наступление и армии вновь образованных республик; на самом же деле, когда мы в южном секторе, в районе Гдова, отбросили большевиков за реку Желчу, – никто не двинулся с места. При втором наступлении нашем я также никак не мог добиться связи с английским флотом, несмотря на все старания мои и полковника английской службы Шербрука. Флот этот никаких серьезных действий против Кронштадта не предпринимал, несмотря на определенные обещания. Отказ полковника Карсона пустить на Пулковские высоты танки, находившиеся всего в пяти верстах от этих позиций, лишил нас возможности занять их и имел для армии самые печальные последствия. Письмо генерала Гофа к генералу Юденичу произвело на армию самое тяжелое впечатление и окончательно подорвало в ней авторитет представителей Англии. Поспешное создание генералом Марчем Северо-Западного правительства, не имевшего территории, произвело своеобразное впечатление. Отношение же к нам представителей Англии при отходе армии к пределам Эстонии имело для нее пагубные последствия: энергичное их требование, обращенное к эстонцам, дало бы армии возможность выйти из создавшегося положения для продолжения борьбы или же для спокойного разоружения. Не могу не добавить, что личные мои отношения со многими английскими офицерами были хорошие и сердечные.
4. Допущенные стратегические ошибки. Северный корпус перешел 13 мая в наступление отнюдь не задаваясь целью занять Петроград, а лишь желая расширить плацдарм для будущих формирований. Эту задачу он выполнил блестяще и отошел 3 августа за реку Лугу, увеличившись во много раз. После уничтожения партизанщины и сведения армии в регулярные полки Северо-Западная армия представляла грозную по своей беззаветной храбрости и сплоченности силу, что и доказала при наступлении своем на Петроград, вопреки мнению генерала Гофа и совещания при генерале Юдениче. Первая стратегическая ошибка – это наступление по кратчайшему направлению: при приближении к Петрограду армия встретилась с колоссальными техническими силами большевиков (бронепоездами, подвижными батареями, тяжелой артиллерией и т. д.), которыми противник легко мог пользоваться, имея у себя в тылу хорошо развитый железнодорожный узел. Большой ошибкой Главнокомандующего было то, что он не пожелал перевести армию в Псков, пока он был еще в наших руках, и, сосредоточив ее, действовать на Новгород – Чудово и далее на Ладожское озеро. Кроме того, что Псков и Новгород для каждого русского имеют особое историческое значение, наши стратегические преимущества были бы огромны, а население Псковской и Новгородской губерний, по имевшимся сведениям, питало к нам большие симпатии и, наверное, принесло бы армии больше пользы, чем рабочие и потерявшие человеческий облик интеллигенты Петрограда. Конечно, в Пскове нужно было организовать твердый и прислушивающийся к нуждам армии тыл. Разработанный мною, согласно приказанию Главнокомандующего, план наступления на Петроград по кратчайшему направлению был армией выполнен в точности, и все чины ее работали напряженно и самоотверженно, но по занятии Гатчины Главнокомандующий, оставшийся в Нарве, выпустил управление из своих рук из-за плохой связи; желание же отдельных генералов возможно скорее достичь Петрограда привело к тому, что почти вся армия была сосредоточена в районе Гатчины, и правый фланг ее оказался оголенным, что позволило большевикам почти беспрепятственно вывалиться ей в тыл. Генерал Ветренко неисполнением приказания о занятии Тосно нанес всей армии стратегическое поражение. Когда же армии пришлось отступать, главнокомандование совершенно потеряло голову, тем более что письменного договора с эстонцами, который мог бы гарантировать ей спокойный отход, не существовало. Договор этот был заключен генералом Нефом и истек в мае 1919 года. Я с генералом и подполковником Крузенштернами подготовил к подписи новый договор, которым устанавливалось соглашение с эстонцами, но генерал Юденич, по причинам для меня не ясным, отказался от его подписания. Генерал Юденич, по-видимому, совершенно не сознавал, что армия гибнет, и думал, что назначением неизвестного ей и неспособного к этой роли генерала Глазенапа можно спасти положение. Генерал Глазенап принял на себя непосильную задачу, что объясняется его честолюбием и желанием быть командующим армией. Многие части стойко держались до последней минуты и были брошены неожиданно уехавшими Главнокомандующим и новым командующим на произвол судьбы.
Огромная ответственность за гибель армии лежит на самом генерале Юдениче, человеке безвольном и упрямом, которому были совершенно чужды стремления и желания борцов за правое дело. Этот дряхлый старик не имел права брать на себя столь ответственную роль; большими преступниками перед погибшими борцами являются те русские общественные деятели, которые выдвинули эту мумию на столь ответственный пост.