В 10-х числах на фронте волынцев перешел весь 2-й советский Конный полк и с ним взвод конной батареи. Весь конский и людской состав пошел на комплектование Конно-Егерского полка. В то же время передавались смутные слухи о занятии отрядом ингерманландцев Красной Горки и о их продвижении до Ораниенбаума, другие говорили, что лишь гарнизон этого форта перешел на нашу сторону, но что форт оставался в руках красных. Вина в том, как потом выяснилось, что момент перехода на нашу сторону гарнизона Красной Горки не был использован, лежала целиком на ингерманландцах. Вместо того чтобы немедля подойти к форту и, использовав общую растерянность большевиков, быстро продвинуться до Ораниенбаума, они два дня медлили и вели переговоры с гарнизоном форта, тогда, когда все коммунисты на Красной Горке были уже перевешаны и сомневаться в искренности этого перехода не было основания. В первый же день восстания Красная Горка сообщила Кронштадтским фортам о своем переходе на сторону белых и требовала их капитуляции; в Кронштадте поднялась паника, и, подойди в этот момент, как все рассчитывали, английский флот, Кронштадт бы пал. После этого первые искры сомнения в искренности помощи союзников запали в наши сердца. На некоторых фортах поднимался белый флаг, но потом был спущен, по-видимому, происходила борьба. Видя нерешительность ингерманландцев, красные осмелели: обстрелом форта с «Петропавловска» они заставили гарнизон покинуть Красную Горку, после этого обстрела отошли и ингерманландцы, пытавшиеся было продвинуться к Ораниенбауму.
Через два дня по всему фронту начались атаки красных, и для нашей малочисленной армии началось тяжелое время. Пока части были в движении, перевес был на нашей стороне, так как мы превосходили красных в тактическом отношении и духом. Инициатива оставалась в наших руках. Вынужденные остановиться, мы уступили инициативу красным, продолжать же движение было невозможно – части были слишком измотаны. Остановившись, мы растянулись в жиденькую цепь, не имея никаких резервов, а потому успех красных в любой точке фронта немедленно отражался на всей нашей линии.
21 июня красные повели атаку на Мурашове. С 6 часов утра начался обстрел деревни, в это время я уже находился в Медникове, где отдыхал после дежурства на наблюдательном пункте. Немедленно выехал в Мурашово. Пехота занимала окопы. За эти дни стояния было очень мало сделано в смысле укрепления позиции – окопы были только коленные, проволока натянута лишь местами. Обстрел деревни продолжался. Раскисшего Яницкого я отправил в обоз и взамен вытребовал прапорщика Андреева200, прибывшего 19-го числа ко мне на взвод и перебравшегося из Финляндии так же, как и я, парусом. Красные занимали деревню Болгову. Моя батарея находилась около дома лесничего. Вскоре показались цепи красных. По одному, прячась за кусты, люди начали перебежки влево от Болгова. Открыл огонь – залегли. Прошло некоторое время, они начали подниматься, пришлось их снова положить своим огнем. Такое вялое наступление продолжалось довольно долго, красные то вылезали, то снова прятались в кусты. Наконец показалась уже сравнительно большая цепь, ведущая наступление на весь восточный фас деревни. Застрекотали наши пулеметы, и выдержанными залпами пехота, раскинутая по всей окраине деревни, тоже открыла огонь. Цепь остановилась, залегла и поодиночке стала отходить. После этого усилился артиллерийский обстрел, загорелся сарай. Несчастные крестьяне начали тушить пожар, самоотверженно бегая под обстрелом, они ведрами носили воду из деревенского пруда и старались не дать распространиться огню. Как только показался огонь, красные прекратили обстрел, но стоило пожару приутихнуть, как немедленно они возобновляли стрельбу и зажигали опять какой-нибудь дом, сарай или баню. В четверти версты впереди и слева находилась роща, где талабцы держали заставу; около 4 часов красные сбили эту заставу, пришлось пристрелять эту новую цель, поручил для практики этим заняться Андрееву, исполнил он это превосходно, хотя, принимая во внимание отвратительную работу номеров, это была задача не простая. Во время одного из обстрелов взвод талабцев бросил свои окопы, я дал об этом знать Горику, но он не принял никаких мер. Это меня удивило, так как обстрел не был силен. Около 11 вечера красные успокоились. Под конец дня нам приходилось мало стрелять, у нас перегорел во время пожара телефонный провод, а кроме того, цепи красных не показывались, осыпая только изредка наших градом пуль.
Обходя во время боя позицию, познакомился с военным врачом Кривошеиным. Во время одного из набегов талабцы заняли деревню, в которой он скрывался вместе с знаменитым басом Филипповым, г-ном Чикиным и одним генералом, который из-за своей неосторожности был тогда же убит. Кривошеин был раньше корпусным врачом, теперь рядовым добровольцем в полку. Только впоследствии, когда Филиппов был назначен уполномоченным Красного Креста, он настоял на том, чтобы Кривошеин перешел в санитарное ведомство. У семеновцев была в тот день лишь демонстрация, но одновременно чуть не вышел большой скандал. Один из телефонистов, с перепугу, вместе со своим аппаратом прибежал в свой штаб и сообщил, что деревня Сельцо занята красными, а находящиеся там роты, вероятно, погибли. Все заволновались, передали об этом в штаб Перемикина, по всей линии это стало немедленно известно, так как почти все телефонные станции, для экономии провода, включались своими отростками в одну общую линию. Приходилось снимать какую-нибудь часть с фронта (резервов ведь не было), к счастью, через некоторое время это недоразумение выяснилось.
Неприятной особенностью нашего фронта было отсутствие видимой связи между соседними частями. Занимались за недостатком сил только деревни, в промежутках между ними изредка ставились заставы, в большинстве случаев ходили лишь дозоры. Между Мурашовом и Торосовом, например, несколько дней связи не было. На дороге между названными деревнями, оба конца которой были в наших руках, обыкновенно стояла красная застава, иногда же наши дозоры проходили до самого Торосова и связывались с волынцами. Ввиду возможности прорыва по лесу между Мурашовом и Торосовом прямо на деревню Медниково, в последней деревне стояла полурота талабцев, заменявшая в то же время и прикрытие взводу.
После описанной атаки на нашем участке красные держали себя пассивно, но на Торосово, где стояли волынцы, велись сильные атаки. Наступление велось матросами, стоявшими последние дни в деревне Горки в резерве. Выкатив 4 орудия на опушку кустов, находящихся впереди Торосова, они открыли сильнейший огонь по нашим частям. Один из снарядов влетел в господский дом, где было ранено и убито до 10 человек. Рассчитывая на крепость стен и сводчатого потолка подвала, они в нем укрылись, но укрытие оказалось мало надежным. Но волынцы выдержали этот ураганный огонь и, когда показались цепи, встретили матросов убийственным пулеметным и ружейным огнем. Матросы отхлынули, понеся сильный урон.
На другой день получены были сведения о передвижении батареи, находившейся за Волговом, в районе Ожогина. Пленные и перебежчики говорили, что красные решили на нашем участке вести наступление по двум направлениям: на Сельцо и далее на Кемполово, мыза Белая, а также на Торосово. Сведения эти подтверждались тишиной на участке Мурашова, тогда как у волынцев справа и у семеновцев слева продолжались атаки. На нашем участке были часты случаи перехода на нашу сторону красных, все их показания сводятся к следующему: страшное недовольство большевиками и расположение к нам, все пополнение из дезертиров, большое количество их сосредоточено в Красном, питание отвратительное, одни коммунисты едят хорошо, вчера во время атаки на Сельцо люди, пролежав всю ночь в лесу, наутро падали в обморок от слабости. Перед выступлением ропот среди солдат, но беспорядки коммунисты быстро прекращают, было арестовано два человека, которые к вечеру были расстреляны. Когда же их спрашиваешь, отчего так мало бегут, ответ все тот же: боятся, так как за побег семья отвечает. Другие местности не знают, вчера 12 человек ушло, но напоролись на свой же пост и были расстреляны. Наши прокламации с трудом доходят, за этим следят коммунисты и за их чтение арестовывают: «Вот когда вы наступаете, тогда дело другое, спрячешься в кустах и сиди, белые подойдут и заберут, а бежать опасно и трудно!» И невольно приходишь к убеждению, что главная причина редких побегов – инертность людей, «придут и возьмут» – тогда он не отказывается даже сражаться с нами, но чтобы самому решиться, рискнуть – никогда, уж лучше подчиниться, терпеть и плакаться о своей злой доле. Вся Россия в кустах!
Вследствие непрекращающихся атак красных, настроение на фронте продолжало быть напряженным. Все чувствовали, что стояние на месте для нас зарез, но для перехода в наступление не было достаточно сил, а потому все с нетерпением ждали обещанных союзниками танков. Белый хлеб вот дали, это очень подбодрило солдат. Может быть, и танки придут. Каждый день распространялся слух, что танки выгружены или выгружаются в Ревеле. Приезжие утверждали, что видели их на станции Волосово. «Большущие, как сараи», – говорили они, потом слух опровергался – танк на станции оказывался вагоном бронепоезда.
В Мурашове часто беседовал с местными крестьянами. Особенно любил говорить с 70-летним стариком, с 1873 года промышлявшим извозом в Петербурге. Начал он свой рассказ с перечисления градоначальников и разбора их качеств, причем больше всего он одобрял наиболее строгих. Потом передавал случаи из своей извозчичьей практики: «Стоял я раз у «Северной» гостиницы, тогда она «Знаменской» называлась, выходят два инженера, собирают всех нас, извозчиков, и говорят, что побились об заклад, можно ли от Николаевского вокзала, не выезжая из города, проехать до 8-й линии Васильевского острова, ни разу не переехав через рельсы конки (это было в 1883 году). Кто возьмется и проедет, тому 50 рублей, и все штрафы за езду по левой стороне на их счет. Долго думали, наконец, один из нас вызвался и действительно провез, инженер не знал одного проезда между линиями на острове, им и воспользовался извозчик. А все же 8 рублей штрафов наездил». Или начнет рассказ о том, как рота Павловского полка волочила камень на фундамент Храма Воскресения-на-Крови. Камень этот с давних пор лежал на Аптекарском переулке, против Круглого рынка. При Павле I еще его хотели взорвать и начали даже долбить, но тут как раз проезжала коляска Императрицы, лошади испугались, посему приказано было работу остановить, так до последнего времени долото и оставалось в камне. Узнав мою фамилию, он вспомнил моего деда. Часто маневры Петербургского военного округа заканчив