Большинство пуль пролетало высоко над головами, по-видимому, красноармейцы стреляли не целясь – «через сосенку», как острили солдаты, то есть уткнувшись для безопасности головой в землю, отчего дуло ружья поднималось кверху и пуля описывала высокую траекторию. Часто от этой стрельбы страдали тылы, где бывали убитые и раненые. К вечеру пошел дождь, который продолжался всю ночь и все следующие дни.
3 июля, согласно предписанию полковника Афанасьева, поехал принимать взвод, находящийся при Ревельском полку. Командира взвода штабс-капитана Квятковского нашел в деревне Захонье (южнее Волосова), он знакомился с участком. Тут же на чердаке школы, где он установил свой наблюдательный пункт, объяснил ему цель моего приезда и просил вкратце познакомить меня со взводом. Взвод был составлен из мобилизованных Псковской, Новгородской и Петроградской губерний; во время стоянки в столице в батарее вспыхнул бунт, на усмирение которого были посланы артиллерийские курсанты, несколько человек было расстреляно, это обстоятельство поддерживало в солдатах антибольшевистский дух. Во время стоянки на финской границе, после мобилизации слушателей Михайловской артиллерийской академии, во взвод попал Квятковский. С началом нашего наступления на Петроград батарея попала на наш фронт. Офицеры батареи, пользуясь глупостью батарейного комиссара, делали все, чтобы не участвовать в боях с белыми, или же ставили батарею в такое положение, чтобы она легче могла попасть в руки белых. Несколько раз попытки не удавались. Наконец один из взводов, в котором был Квятковский, узнав о восстании на Красной Горке, тоже поднял бунт. Перерезав своих коммунистов и выдержав бой с красными, взвод перешел на нашу сторону. После перехода к нам, ко взводу было присоединено одно захваченное орудие с 30 человеками курсантов, оказавшимися теми, которые усмиряли батарею во время бунта в Петербурге. Две недели длилось сплошное мордобитие – солдаты вымещали свою злобу, в результате 7 курсантов бежали обратно к красным. Таким образом, состав людей, если не считать курсантов, хорош, лошади в отличном состоянии. Под конец Квятковский мне сообщил, что командир Ревельского полка генерал-майор Ежевский против присоединения взвода к моей батарее, считая орудия неотъемлемой собственностью полка.
Пришлось ехать к Ежевскому, который мне повторил то же самое, когда же я ему предъявил свое предписание и заметил, что оно, вероятно, послано мне с согласия начальника дивизии полковника графа Палена, он мне заявил, что это ничего не значит, так как он беседовал с Родзянко, который ему разрешил оставить взвод при себе и обещал назначить командиром взвода кандидата Ежевского, штабс-капитана Гизетти. Не желая ставить себя в глупое положение, я заявил Ежевскому, что принужден подать обо всем этом рапорт, объясняющий причины, мешающие мне исполнить предписание полковника Афанасьева.
Рядом стояла Конная батарея, командиром которой был назначен мой брат и в которую, как конную, пошло большинство наших офицеров л. – гв. Конной артиллерии.
Последние дни красные вели яростные атаки на деревню Заполье, образующую правый фланг нашей группы. Особенно сильной была атака третьего дня, когда, после длительной артиллерийской подготовки, красные густыми цепями пошли в наступление. Колокольня церкви, где был наблюдательный пункт Конной батареи, сильно пострадала, в ней насчитывалось до 50 попаданий, мой брат был контужен в ухо, его старший офицер штабс-капитан Тихонов208 ранен в губу осколком снаряда. Но все атаки красных были блестяще отбиты батареей и выдержанным огнем балтийцев. Трофей моего брата – пулемет, подбитый им в момент, когда его устанавливали против его наблюдательного пункта. Интересно, что атаки красных велись прямо на болотистое озерцо, расположенное в 100 метрах от наблюдательного пункта. Таким образом, даже если им удалось бы достигнуть это место, красные были бы принуждены остановиться и обходить озерцо, что было бы под огнем задачей нелегкой. Это показательный пример того, насколько у красных не хватало тактических руководителей.
Безусловно, работа в штабах велась людьми, знающими свое дело, офицерами Генерального штаба, перешедшими на службу Третьего интернационала и находящимися под надзором штабных комиссаров. Примером правильной работы штабов было предпринятое наступление с целью захвата города Ямбурга. Направление движения было вдоль Нарвского шоссе, причем, постепенно опускаясь к югу, шоссе это у 15-й версты перед Ямбургом близко подходило к железной дороге, чем давалась возможность перерезать и последнюю. Имея броневые машины, которых у нас не было, красные на шоссе получили все шансы взять над нами перевес. Отлично учтя это, они неуклонно развивали этот план.
Конная батарея была интересным явлением в рядах Красной армии и показателем того, что, если план генерала Шварца (если таковой правда существовал) о формировании в Совдепии целого ряда антисоветских частей с целью перехода их к белым осуществился бы в более крупных масштабах, он мог бы принести большую пользу белым отрядам. Лично считаю, что такие части, как Конная батарея, могли быть лишь единичными явлениями. Нужно принять во внимание, что в то время общественное мнение считало службу в Красной армии позором для офицера, а потому многие для обеления себя не сумели бы скрыть истинной цели своей работы, следствием этого неминуемо вся организация была бы раскрыта, и коммунисты не остановились бы перед суровыми мерами для ее уничтожения.
Конная батарея была сформирована штабс-капитанами Васильевым и Тихоновым, первый из них, не успевший вовремя перейти к нам, был расстрелян после ухода Тихонова с одним из взводов на нашу сторону. Вся батарея была почти исключительно составлена из кадровых солдат старых частей, большинство кавалеристов, солдат старых гвардейских полков. Одеты они были в мундиры л. – гв. Гусарского Его Величества полка, и форму эту они берегли, и возили с собой в походе, и во время стоянок или отпусков непременно в нее наряжались. Настроение у них было отличное, крайне антибольшевистское, многие из них пострадали от коммунистов, у некоторых кто-нибудь из членов семьи пал жертвой террора. Мой брат был чрезвычайно доволен своей батареей и надеялся создать из нее крепкую и верную часть.
Рано утром 4 июля пришел приказ об отходе. Нам предстояло отойти верст на 25, почти до станции Молосковицы. Отход этот объяснялся неудачей на левом фланге. Новые наши позиции назывались «второй оборонительной линией». Моя батарея была назначена в правый артиллерийский участок, начальствование над которым было возложено на капитана Голенкина209 (курсовой офицер), кроме моих 4 орудий, расположенных повзводно у деревень Молосковицы и Княжево, на участке должна была стоять Конная батарея у деревни Смолеговицы. Средний артиллерийский участок подчинен был капитану Быкову, в состав его входили: 3-я батарея – 4 орудия у деревни Ильеши; 57-мм взвод – 2 орудия у деревни Карганы; 1-я тяжелая батарея 42" – 2 орудия у поселка Ливенского. Левый участок – штабс-капитана Тенно210: 2-я – 6 орудий у деревень Перелесье, Накково, Урмизно стояли повзводно, 3-я тяжелая батарея 6" – 2 орудия у деревни Щепино. Далее в приказе напоминалось о поддержании связи и предоставлялось право отрешать командиров батарей «в случае нерадивого отношения к связи», как «непонимающего важность поддержания связи». Назначались часы и формы срочных донесений. Вообще, это был первый мне известный документ, который показывал желание командования ввести некоторую регулярность в армию.
К несчастью, кроме столь тяжко караемого нерадения командира батареи, были еще очень важные причины, делающие это поддержание связи почти невозможным, а именно отсутствие средств связи. Надо помнить, что батареи совершенно не получали никакого снабжения. Всякими правдами и неправдами мне удалось набрать провод для связи батареи с наблюдательным пунктом; аппараты я раздобыл у пехотных полков под угрозой бездействия батареи за отсутствием связи. Батарее разрешалось также вместо телефонной связи посылать ординарца, но опять же – за неимением седел и лошадей, такая роскошь для меня была неосуществима.
Отход производился постепенно, начиная с левого фланга. От Клопиц мы отошли около 2 часов, от Волосова лишь в 7 часов, и сам Ветренко на бронепоезде ушел около 8 часов. На нашем участке была полная тишина, противник нас даже не преследовал. В день отхода мы узнали от жителей, что на фронте Волосова у красных происходили беспорядки в тылу. Тем более тяжело было отходить. Батарея шла от Ронковиц через Терпилицы (имение барона Врангеля), Коноховичи, Малую Вруду, Полобицы на Молосковицы и остановилась на перекрестке дорог Хотыницы – станция Молосковицы, деревня Молосковицы – деревня Коложицы, тут на хуторе и заночевали. Трудный был поход, слабые крестьянские лошади под конец похода выбились из сил и еле волочили ноги, рядом с ними шли их хозяева, бросившие все свое имущество и семьи в оставленной нами местности. Один из них, на деревянной ноге, ехал за ездового в переднем уносе орудия. К батарее присоединились две-три семьи служивших у меня солдат, они везли свой скарб и вели скот. По дороге тянулись обозы беженцев, не желавших оставаться под большевиками, по большей части зажиточные чухонцы-хуторяне. Все они обращались с вопросами, куда им идти, что делать. Мы отходили с тяжелым чувством, было как-то стыдно, а в то же время брала злость, когда думал, что отходили лишь оттого, что наша небольшая горсть белых не в состоянии была выдержать напора красных полков, составленных из людей нам безусловно сочувствующих, но как бараны подчиняющихся своим случайным властелинам-коммунистам. Под конец похода выяснилось, что 7 человек из 12 коренных людей первоначального взвода ушло к красным. Нельзя сказать, чтобы это меня очень огорчило, скорее озлобило, а в сущности, я предпочитал знать их у красных, нежели иметь в батарее скрытых противников. В результате бегство их имело хорошие последствия, замена этих мерзавцев добросовестными людьми немедленно отразилась на качестве стрельбы. К этому времени я уже недостатка в людях не испытывал – из окрестностей наших Анташей ко мне начали стекаться добровольцы. Из уст в уста передавалось, что командир батареи из семьи владельцев мызы Анташи. Я смог даже позволить себе роскошь иметь денщика, рядового одного из гвардейских полков Койти, явившегося ко мне аккуратно и чисто одетым. Он был уроженцем одной из деревень недалеко от Анташей.