К вечеру добрался до станции Молосковицы, где явился капитану Голенкину. Оказалось, что, вопреки приказу по дивизии, порядок расстановки взводов был изменен, вместо моего 2-го взвода у деревни Молосковицы становилась Конная батарея, так как командир Ревельского полка не пожелал расстаться со своей «артиллерией» и увел мой взвод на свой участок к деревне Смолеговицы. Перечисленные выше артиллерийские позиции могут дать понятие о новом направлении нашего фронта.
Вечером прапорщик Андреев доложил мне о проступке подпрапорщика Винка, не исполнившего мое приказание о дежурстве на позиции батареи. Этот Винк мне не нравился, кроме того, у меня было подозрение, что многие отдаваемые мною распоряжения относительно внутреннего порядка батареи им в точности не исполнялись, а потому я приказал его арестовать и, с просьбой отдать его под суд, отправил его в штаб. Этот небольшой эпизод поднял дисциплину в батарее, но она снова осталась без старшего начальника из нижних чинов.
Позиция была выбрана для взвода на дороге Хотыницы – Княжево. Наблюдательный пункт в деревне Княжево, занятой двумя ротами волынцев (6-й и 7-й). Здесь были заранее подготовлены окопы, но ни один не мог быть использован для обороны, так как их расположение было крайне неудачно. Рота ставилась повзводно, а потому расположение взводных окопов должно было непременно удовлетворять требованию перекрестного огня, что давало возможность взаимной поддержки. Отдохнув немного, волынцы начали трассировать окопы. Оборона деревни была нелегкая, так как к ней близко подходили кусты, по которым противник мог незаметно подойти. Особенно меня беспокоила одна группа кустов, расположенная непосредственно перед моим наблюдательным пунктом, но волынцы ее заняли заставой. Лишь к вечеру второго дня показались красные разведчики.
В 5 часов утра 7 июля я был разбужен моим телефонистом Кащеевым, которому я приказал это сделать при первом же услышанном им выстреле. Я спал, конечно, не раздеваясь и очень чутким сном, а потому я немедленно взобрался на мой наблюдательный пункт на крыше и увидел выбегающую из кустов заставу и за ней цепь красных, преследующих наших с криком «Ура!». Терять время нельзя было, я кубарем слетел с крыши, приказал уводить лошадей и, забрав телефон, начал отходить. Было как раз время, так как красные вбегали в деревню. Из соседних окопов выскакивали ошалелые солдаты и спросонья, видя бегство своих, удирали тоже, офицерам не было возможности их остановить: рассыпавшись по полю, 60 человек, составлявших роту, ускользали немедленно из рук офицеров, так что через несколько минут все поле опустело. Предупредив батарею, включившись по дороге в провод, я со своим единственным оставшимся при мне телефонистом Федоровым стал собирать провод и отходить на Хотыницы, изредка останавливаясь и давая одиночные выстрелы. Два других моих телефониста исчезли, я думал, они запутались в лесу. Часа через два положение было восстановлено контратакой 7-й роты волынцев, задержавшейся на северо-западной окраине деревни Княжево. К вечеру собралась и вся 6-я рота, недоставало лишь нескольких человек. Мои два телефониста Кащеев и Коробов тоже пропали – верно, перебежали к красным.
Вторую половину дня волынцы укрепляли позицию и успели натянуть ряд проволоки, застава из кустов передо мной была снята. На другой день, около 2 часов, мой наблюдатель Худиков крикнул мне: «Бежит цепь красных», пехота тоже заметила их появление и открыла огонь. Поднявшись на свою крышу, я увидел красноармейцев, выбегающих все из тех же кустов против моего наблюдательного пункта. Волынцы их встретили дружным залпом, один из первых показавшихся красноармейцев перевернулся через голову, точно подстреленный заяц, следующие тоже падали, другие залегали в кустах и открывали огонь. Передал команду на батарею, но телефон, как всегда неисправный, часто прерывался, что мешало управлению огнем. Но все же моя команда дошла, и вскоре я услышал беглый огонь моих двух орудий. Снаряды один за другим со свистом пролетали над нами и с ухающим треском рвались в заранее пристрелянных мною кустах. Из них вскоре начал подниматься густой черный дым от разрывов гранат, которыми я почти исключительно стрелял. А стрелял я ими, так как шрапнели почти не было на взводе.
Стрельба противника смолкла, но прерванный телефон не давал мне возможности остановить огонь и перенести его по убегающим цепям. Немедленно после отбитой атаки наши разведчики бросились в контратаку. В этот момент я увидел, как один мнимый убитый пошевелился и побежал в кусты, я немедленно послал своего Званцова предупредить пехоту. Схватив винтовку, он бросился вместе с пехотой шарить в кустах. Скоро начали приводить пленных, оживший красноармеец оказался командиром атакующей роты 148-го коммунистического полка, на нем было найдено 15 тысяч нерозданного жалованья и некоторые приказы. Было несколько раненых и порядочно убитых. Раньше, чем переносить или оказывать помощь раненому, наши солдаты добивались ответа: не доброволец ли он в коммунистическом полку, и если да, то сбрасывали с носилок. Одного коммуниста мой разведчик пристрелил, как потом доложил мне, за то, что красноармеец хвастал, будто их полк вчера братался с семеновцами. Сам бывший семеновец, Званцов оскорбился и пристрелил его. Но думаю, что это была лишь придирка: у красноармейца были хорошие сапоги, а у Званцова дырявые. Я подобрал 10 винтовок, которые пошли на вооружение людей моей батареи. Как я уже говорил, за последнее время в батарею стали являться в большом количестве добровольцы, многие – родственники уже служивших у меня людей. Количество чинов сильно росло, а потому, пополнив орудийный расчет, я принялся за формирование команды телефонистов и пеших разведчиков. Телефонисты были нужны в большом количестве, так как их служба требует большого напряжения, я к ним был очень требователен, а потому для отдыха им необходима была смена. Пешие разведчики несли дежурство на наблюдательном пункте, кроме того, необходимо было иметь несколько человек для охраны наблюдателей или захвата одновременно с пехотой имущества, оставляемого при отступлении красными. К несчастью, мне до самого конца не удалось вполне осуществить этот план за неимением офицеров, могущих этим специально заняться.
Ночью красные неожиданной ночной атакой заняли деревню Ильеши. Семеновский полк сильно пострадал. Как мне писал Навроцкий, почти весь 1-й батальон уничтожен, и он сам потерял три четверти своей команды. За последний месяц семеновцы сильно пострадали (16 офицеров, 300 солдат убитыми и ранеными). Теперь стало ясно, что красные попытаются использовать выдвинутое положение Княжева для атаки его со стороны Лаговиц или прямо по дороге Ильеши— Княжево. Перебежчики подтверждали это предположение. И действительно, все последующие дни прошли в ожидании или отбитии атак красных из этого направления: все пространство от Лаговиц до северной окраины Княжева покрыто мелкими кустами, этим кустарником красные и подходили, но благодаря энергии команды разведчиков, которые неизменно этими же кустами обходили цепи красных и фланговым огнем рассеивали их, противник ни разу не доходил до Княжева. Каждый день брались пулеметы и пленные. Все это время красные обстреливали с двух направлений деревню и, наконец, окончательно ее выжгли. Особенно доставалось нашему концу, так как после бегства телефонистов положение моего наблюдательного пункта не было тайной для красных. В один из таких обстрелов, во время дежурства Яницкого, наш наблюдательный пункт был перенесен на другое место. Этот поступок, не имевший достаточно оснований, заставил меня окончательно отказаться от попыток извлечь из Яницкого пользу как из строевого офицера, и я назначил его заведующим хозяйством. В конце концов и наш сарай, куда я снова перебрался, сгорел, и нам пришлось перекочевать прямо в поле. Безрезультатно атаковывая левый фланг нашего участка у Княжева, красные на правом фланге тоже переходили в наступление и заняли деревни Сирковицы и Ляпицы, но дальше пока не пытались продвигаться. Для восстановления положения на правом фланге 12 июля ревельцы должны были перейти в наступление и вернуть потерянные деревни. Нам было в этот день приказано демонстрировать активность на нашем участке, высылать разведчиков и попытаться захватить контрольных пленных. Артиллерийская демонстрация была непродолжительна, так как секретная телефонограмма предупредила командиров батарей, что снаряды в армии на исходе и отпуск их, до прибытия транспортов из Англии, будет минимальный. Атака на Аяпицы и Сирковицы удалась вполне. 13 июля была произведена перегруппировка артиллерии.
Конная батарея перешла на правый участок, вследствие порчи орудия у меня и в Конной, оба остающиеся целыми были переданы в Конную, люди же моего второго взвода должны были перейти в Молосковицы, куда приходил 2-орудийный взвод образца 1900 года с поручиком Каратаевым.
Неприятности с присоединением ко мне второго взвода все продолжались. На мой рапорт из Волосова полковник Афанасьев ответил, что примет все меры для окончательного присоединения взвода, а пока приказывает действовать так, как будто взвод присоединен, не обращая внимания на заявления командира Ревельского полка, так как скоро последний получит бригаду и тогда вопрос сам собою уладится. Я со своей стороны настаивал на необходимости вопрос этот выяснить и определить, указывая на то, что командовать батареей при таких условиях становится совершенно невозможно. Посланный мною, по приказанию Голенкина, для принятия взвода прибывший 9 июля подпоручик Айон211 доложил мне, что командир Ревельского полка не допустил его до взвода. В результате, по распоряжению штаба корпуса, штабс-капитан Квятковский был арестован и препровожден на станцию Веймарн. Вся эта история показывает, насколько несовершенной была организация нашей армии. Генерал Родзянко дает будто бы обещание, противоречащее приказу штаба корпуса, командир полка просто отказывается исполнять этот приказ. В результате генерал Ижевский нисколько не пострадал от всей этой истории, а был арестован штабс-капитан Квятковский, положение которого было действительно глупое: он получает приказания своего артиллерийского начальства, которые командир полка требует не исполнять.