6-го утром начались занятия в батарее, необходимо было выяснить наличие людей, сделать расчет, произвести занятие при 4-ору-дийном составе. Но отдых наш продолжался недолго, и вообще это был первый и последний за все существование батареи. Около трех часов пришло приказание выступать на фронт, батарее приказано было присоединиться к 1-му батальону волынцев. Положение на фронте было неважное: застава Ревельского полка, выставленная к востоку от деревни Липы на реке Сабе, целиком с пулеметами перешла к красным, после чего последние, без всякого сопротивления, заняли деревню Липы. Одновременно они повели наступление и у Осьмино, причем заняли эту деревню и Чудиново. Один батальон ревельцев оставался в Сваткове, но его положение было весьма незавидное. Он спасся лишь благодаря неумению красных развивать свой успех. Так и на этот раз, заняв Липы, они расположились в деревне, красноармейцы разбрелись по избам, начали копать картошку и варить ее в котелках. С даниловцами, стоящими в Сабеке, связь была прервана, если не считать тропинки на Дубы, ведь дорога на Липы была единственной, по которой они могли отступить.
Вся 3-я дивизия была поднята на ноги для восстановления положения. Лихим ударом 1-й батальон красногорцев под командой гвардии капитана Джаврова (Николая Соломоновича, офицера л. – гв. Петроградского полка) занял Липы, захватив пулеметы, пленных и рассеяв весь 169-й стрелковый полк. Вятский полк, вместе с Конной батареей, занял Ставотин и Соколки. 1-й батальон волынцев с моей батареей был направлен в Липы. 2-й батальон того же полка пошел на Вяпо.
Наш участок тянулся от Сабека на юг по реке Сабе до выхода на нее дороги из Лип, командиром 1-го батальона был штабс-капитан Миронович221, считавшийся самым выдающимся офицером полка. В деревне Тарасова Гора вместе с Мироновичем зашли к командиру Красногорского полка полковнику Будзиловичу222, надо было выяснить положение. Перед занимаемым им домом стояло около 60 человек только что пойманных пленных, некоторых допрашивали, других, подозрительных или явных коммунистов, отводили в поле и пристреливали. Среди пленных было два красных офицера.
В темноту приехали в Липы и зашли к Джаврову, он нам рассказал о сегодняшнем деле: подойдя к Липам, он заметил, что красные беспечно разгуливают по деревне, не выставив впереди никакого охранения, а потому, пробравшись по кустам с южной стороны деревни почти вплотную, красногорцы бросились на ура. Захваченные врасплох красные бежали, не оказывая никакого сопротивления. Их было, по словам пленных, до 300 человек, не захваченные в плен разбежались по лесу, и часть ушла за Сабу, но многие еще до сих пор бродили около деревни, и посланные дозоры приводили небольшие партии в два-три человека. При нас привели двух человек, из которых один оказался командиром роты. Его фамилия была Доценко, и он был известен волынцам, так как под Волосовом два взвода его роты попались в плен, и на другой день его же люди вызывали его, приглашая тоже перейти к нам. На нем было найдено около 17 тысяч денег, преимущественно царских, – видимо, плод его грабежей. Немедленно деньги, по заведенному обычаю, были распределены между офицерами и солдатами захватившей Доценко роты. Доценко был поначалу определен в запасный батальон, но, заподозренный в большевизме, приговорен к расстрелу, но бежал в момент, когда уже раздетый стоял под дулами винтовок.
Мой наблюдательный пункт в Липах таковым назвать нельзя. Вся деревня почти сплошь окружена лесом, лишь на юго-восток можно наблюдать район в сторону Сваткова. Это скорее был пункт нашей связи с пехотой, с начальником участка занимаемого нашим батальоном отрезка фронта. С утра вместе с Мироновичем поехал для разведки участка по Сабе до Сабека, который был скрыт от наблюдательного пункта лесом. От Лип до Сабека идет большак, река разделяла наши позиции от красных, по берегу стояли редкие заставы волынцев. В этом месте Саба благодаря запруде у Сабека глубока, а потому опасности перехода ее со стороны красных не было, да и большевики, по-видимому, не ждали нас на этом участке и его не охраняли. Мы с Мироновичем ехали все время открыто в дрожках и ни одного выстрела не получили. Зато Сабек красные держали крепко, и высовываться из окопов без нужды не рекомендовалось. Луга в этом месте неширока, и наблюдение за нами было очень тщательное. На лесопильном заводе, стоящем на правом берегу Сабы у ее впадения в Лугу, стоял взвод волынцев, там же жил командир роты, угостивший нас чаем с ворованным из разграбленного пчельника медом.
Приехавший со мною Лион произвел пристрелку, но Сабек на дистанции 7 верст. На другое утро поехал в Сватково, где стоял батальон ревельцев под командой капитана Алексеевского223, там оказался наблюдательный пункт 3-й батареи 1-го дивизиона, бывшая 4-я батарея, в состав которой я когда-то входил. Штабс-капитан Берков просил меня облегчить их работу, взяв на себя наблюдение у Сваткова. Сделав пристрелку, я послал туда Андреева, сам же после обеда поехал для разведки участка к востоку от Лип. Саба здесь была проходима повсюду. Покрытый мелким лесом, болотистый и в то же время пересеченный оврагами берег реки лишь наблюдался красногорцами, которые, за неимением людей, стояли отдельными заставами, почти не имеющими между собой связи. Шел дождь, я с трудом нашел в лесу ютившегося в шалаше командира 1-й роты поручика Воронова, рядом с ним сидели, кутаясь в шинели и тщетно пытаясь развести костер, люди его заставы. Вместе с Вороновым пошли к берегу. На противоположном берегу из леса местами поднимался, обозначая заставы противника, дым. Из секрета, к которому мы подошли, хорошо виден был противоположный берег, река была узкая, немного от нее отступя, начинался высокий смешанный лес. «Никаких происшествий не было, – шепотом доложил часовой. – Иногда слышны их голоса, а там вон часовой ихний». – «Где?» – «А вон, под кустом». – «Да где же?» Шинель красного сливалась с местностью, и мы не сразу его различили. «Надо его снять», – решил Воронов и стал прицеливаться. Вооружившись биноклем, я стал разглядывать красного. Он сидел почти открыто, положив винтовку на колени, когда он взглядывал в нашу сторону, я ясно видел его лицо. Воронов долго целился – кусты и дождь мешали ему. Наконец он выстрелил, и красный, не меняя положения, подался вперед, будто осел, и больше не шевелился. В это время из леса к часовому подбежал другой красный, Воронов снова выстрелил, и немедленно из леса раздались ответные выстрелы. Мы притаились.
Когда я садился на лошадь, чтобы выбираться из леса, пришло донесение, что дозор, ходивший на соседнюю заставу для связи, наткнулся на переправившихся на нашу сторону красных. «Вот все время так, – жаловался Воронов, – связи между заставами нет, установить постоянное наблюдение нет возможности – людей нет. Вот так сидишь и каждую минуту ждешь, что обойдут лесом и захватят тепленькими».
Вернувшись в Липы, прямо пошел к Джаврову, он мне сообщил, что действительно, красные перешли на наш берег Сабы и сбили заставу 2-й роты; вчера подобная попытка была ликвидирована контратакой 3-й роты, но сейчас нет чем восстанавливать – все люди в расходе. Подошли люди 2-й роты. В роте было всего двадцать человек, но за эти два дня были потери и больные, и в роте осталось только 14 бойцов. Попытка восстановить положение не удалась, так как красные успели укрепиться на нашем берегу. К вечеру отошли 1-я и 3-я роты, для которых дальнейшее пребывание в лесу было небезопасно. Пошел в батальон волынцев, там было тоже волнение, так как красные могли перерезать дорогу Сабек – Липы, и тогда 1-му батальону оставалась единственная дорога на Дубы, по которой из-за малопроходимости пройти ни повозки, ни кухни не могли. Миронович только что вернулся из Сабека и рассказывал о печальном случае перехода целого взвода 1-й роты к красным. Этот взвод почти весь состоял из коренных волынцев, набранных из состава 85-го и 86-го красных пехотных полков, перешедших к нам еще зимой. Это были уроженцы Вятской губернии, сделавшие весь поход в полку и на которых, казалось, можно было вполне положиться. «Я в них был вполне уверен, – говорил Миронович, – и ведь как ушли, прямо из-под носа, средь бела дня. Взвод стоял на лесопильном заводе, и мы все, офицеры, сидели тут же, почти рядом в доме. Прибегает часовой, единственный оставшийся, и докладывает, что взвод весь ушел. Выбегаем. Действительно, никого нет, и ружье-пулемет с собой уволокли». – «Какая причина такого ухода, чем он объясняется?» – спросил я. «Да тем, что люди начинают сомневаться в нашем успехе». – «Да и понятно: отступили, половина солдат без сапог, погода вы сами видите какая, а многие без шинелей, жалованье не платят, табаку нет. Часовой рассказывал, что один из солдат плакал, уходя, говорил, что по дому соскучился, не надеется больше побывать в нем: «пускай хоть расстреляют, а родных повидаю».
Воцарилось молчание, мы все понимали эти тяжелые вопросы. Действительно, положение армии было тяжелое. Обещанного обмундирования, сапог, белья не выдавали. Я это знал по своей батарее, знал, что число бессапожных росло, и мне приходилось держать в обозе их, многие солдаты были одеты в платье, бывшем на них при выходе из дому, кто в пиджаках, кто в длинных штанах и городских ботинках, не говоря уже про головные уборы, – встречались фетры, шляпы ит. д. В то же время осень уже надвигалась, начинались дожди, холодные ночи. Жалованье не выдавали из-за отсутствия денег. С табаком было совсем плохо, вернее, его вовсе не было. Счастливые обладатели папиросы выкуривали ее наедине, иначе она делилась чуть ли не по затяжкам. Курили местный табак – самогон, листья ольхи, яблони, клевер, курили мох, выдергивая его из стен изб.
Питание было тоже не идеальное, кроме 2 фунтов хлеба и четверти фунта сала, другие продукты выдавались лишь изредка. Приварка вовсе не было, а потому суп имел вид горячей сальной воды. Ведение батарейного хозяйства отнимало у меня много времени, особый офицер штабс-капитан Демидович занимался исключительно лишь питанием людей. Благодаря его энергии удалось все же кое-как наладить этот вопрос путем безвозмездной реквизиции (денег ведь не было) картофеля у местного населения. Пришлось заняться хлебопечением в батарее, так как выдавали не хлеб, а муку. Мука давалась крестьянам, и они за уплату натурой (мукой) выпекали хлеб для батареи.