16-го утром было предположено атаковать укрепленную позицию, которая в этом месте проходила в полутора верстах от Сивориц. Когда накануне вечером я вошел в отведенный офицерам дом, еще не все спали, и Лион мне указал на кушетку, покрытую простыней и приготовленную хозяйкой для меня. Я заснул как убитый, и только проснувшись на другое утро, заметил, что ложе мое пахнет какой-то кислятиной. Во время утреннего чая разговорился с хозяйкой, и она мне со слезами рассказала, что на этой кушетке недавно умер ее единственный сын от тифа. Через несколько дней это на мне и сказалось.
Ожидая выступления пехоты, мы выбрали позицию для всей батареи, так как накануне ко мне присоединился, вернувшись из Луги, мой 2-й взвод. Я стоял на шоссе и изучал расположенные по гребню окопы и считал ряды проволоки, позиция была, по-видимому, серьезно подготовлена. В это время мы увидали спускавшиеся с бугра крестьянские повозки, они возвращались домой из Гатчины, мужики сообщили нам, что окопы не заняты красными. Оказалось, что еще ночью волынцы заняли село Воскресенское на шоссе Сиверская – Гатчина. Таким образом, великолепно укрепленная позиция у Гатчины была сдана без боя, и двери к Петрограду были открыты для нас.
Все же мы двинулись дальше с большим опозданием, люди были сильно утомлены. Через три версты мы наконец увидели Гатчину и одновременно заметили дымки поездов, уходящих в сторону Петрограда и Тосно со станции Гатчино-Варшавская. Прибавили ходу, и батарея, запряженная свежими лошадьми, покатила на рысях по шоссе. Орудия поочередно перекатами снимались с передков и обстреливали уходящие поезда, другие же, перегоняя друг друга, опережали стреляющее. Таким образом, подошли к городу на две версты, дальше надо было быть осторожными, так как появился красный броневик. Все же благодаря панике и частичному разрушению полотна красные оставили на станции пять паровозов и порядочное количество вагонов. Даниловцы заняли деревню Колпаны и приостановились. Город был занят немногочисленными курсантами и 1-м запасным красным полком. В это время слева к нам подошли разведчики Семеновского полка во главе с Навроцким, который через несколько дней был убит под Царским Селом. Левее нас на Гатчину шел Семеновский полк.
Почти одновременно на автомобиле подъехал Родзянко и приказал двигаться вперед. «Что вы ждете, – кричал он, – опять будете в темноту занимать город, надо идти вперед!» Выслали разведку и двинулись дальше. Короткие осенние сумерки уже наступали, когда мы подошли к полотну железной дороги. Подбадриваемые Родзянко, части шли одна за другой и начали втягиваться в город. Шли с песнями. Красивый тенор в личной сотне Арчаулова затянул: «Взвейтесь, соколы, орлами…», даниловцы запели: «Во ку-, во кузнице…», а мой неугомонный Никифораки выводил: «То не тучки, тучки понависли, на поле пал туман, скажи, о чем задумался, скажи нам, Гершельман…» Меся большими шагами грязь, под дождем с головной ротой шел Родзянко. Неожиданно из канавы, из-под самых ног его раздался выстрел, несколько человек бросились туда и извлекли дрожащего от страха красноармейца, который сообщил, что в доме сидят двое курсантов. «За мной!» – крикнул Арчаулов и ринулся в дом, вскоре оттуда с криком и бранью извлекли еще двоих людей.
В этот момент из темноты вынырнул командир 4-й роты, бывшей в разведке. «Тише, ради бога, тише, – шепотом молил он, – наткнулся на курсантов, сейчас их атакую. Не дай бог, огонь откроют – всю колонну перекосят». А ничего не подозревающие полки продолжали с песнями втягиваться в Гатчину. Впереди пылал пожар, говорили, что это горело собрание Кирасирского Ея Величества полка, где помещался совет собачьих депутатов. На пролетке подъехал Данилов. Ко всей этой неразберихе – тьма осенней ночи и мелкий нудный дождь. Поставив трех разведчиков в ближайший двор и видя, что очищение города от противника может затянуться, я приказал батарее отойти немного назад и встать на ночлег в деревне Копаны. Ночевать с пушками в незнакомом и еще не вполне занятом городе мне не улыбалось.
Зашел в дом, где временно поместились Родзянко, Рыльский и Данилов. Скоро раздалось «Ура!» 4-й роты, которая штыками рассеяла курсантов, не успевших приготовиться к обороне. Хозяйка дома тщетно хотела нас соблазнить испеченными ею из картофельной шелухи лепешками и чаем, настоенным на тут же на стене сушившейся траве; пара бледных детей сидела на скамье и с испугом прислушивалась к ружейным выстрелам. Рядом в избе Никифораки попал в объятия какой-то старухи, которая при виде его погон непременно хотела его поцеловать.
Одно за другим приходили донесения о постепенном очищении города. Входит доброволец и докладывает: «Почти уже доехал до вашего дома, как встретил человек сорок, кричу «Кто идет?» – но и офицеры. В бедных окрестностях Петербурга было мало что грабить, но когда мы покидали Гатчину, упорно ходили слухи про одного штабного офицера, который будто бы увез ценности из местного дворца. У себя в батарее я всячески боролся с грабежом и должен сказать, что мои люди в этом отношении держали себя прилично.
На другой день с утра 2-й взвод выступил с Вятским полком. Согласно вечерней сводке, противник начал оказывать сопротивление, и огонь его броневиков наносил сильный урон не только пехоте, но и нашим батареям. 18-го выступили из Гатчины в направлении на Павловск даниловцы, волынцы и Конная батарея. Красногорцы с моим 1-м взводом двинулись по Тоснинской ветке с целью захватить Тосно и Вырицу и прикрыть наш правый фланг. 4-я рота красногорцев дошла до Вырицы, где захватила два воинских эшелона (около 300 человек), при этом один из них был вызван с соседней станции по телефону. Там же был пленен и пассажирский состав. Благодаря помощи местного населения, красногорцы успешно удерживали свой район. Партизанскими набегами они уничтожали отдельные отряды красных, не давая им сосредоточиться. В то же время 1-й батальон красногорцев продолжал свое продвижение, но дошли они лишь до станции Владимирская, так как у Лисина уже сосредотачивались московские курсанты. Все же благодаря болотистой местности им удалось там удержаться, успешно отражая все атаки красных. За время стояния у Вырицы 2-й батальон сильно разросся, благодаря постоянному притоку добровольцев, кроме того, на лесных и торфяных разработках скрывалось несколько офицеров. В отличие от этой лесистой и болотистой местности окрестности около Петербурга не давали никаких преимуществ.
При наступлении волынцев, даниловцев и вятцев на Павловск, они особенно упорное сопротивление встретили у Царской Славянки. Прибывшие из Петрограда свежие коммунистические и курсантские части не только оборонялись, но и пытались переходить в наступление и яростные атаки. Находившийся на северной оконечности деревни Царская Славянка дворец несколько раз переходил из рук в руки. Верхами, комиссары револьверами и нагайками подгоняли цепи и как звери лезли на наши части. Но все же они успеха не имели благодаря отсутствию у них артиллерии и кипучей энергии Ветренко, который вместе с Даниловым лично водил цепи в атаку. Для поднятия духа нашей пехоты пришлось орудия 2-го взвода выкатывать прямо в цепи и тащить их непосредственно за продвигающейся пехотой. После первых же боев сказался недостаток снарядов, так, например, у Царской Славянки мой 2-й взвод выезжал на открытую позицию, имея всего-навсего 8 снарядов. Счастье, что красные не выдержали меткого огня взвода и отошли. Вспоминая этот бой, Ветренко говорил Лиону: «Помните, как я ваши пушки вместо пулеметов за цепью тащил!»
Командиры моих взводов слали мне отчаянные донесения с просьбой выслать им поскорее снаряды, но на все мои требования из склада отвечали, что снарядов нет. Говорили, что на днях будет готов мост в Ямбурге, и тогда все будет. Но в отсутствии снарядов был виноват не только мост, который наши инженеры, за отсутствием материала, достроили лишь к моменту начала отступления нашей армии. Вина в недостатке снарядов лежала целиком на нашем гнилом и неустроенном тыле. Мне передавали, что наш тыл начал готовиться к наступлению лишь тогда, когда наши части, сломив сопротивление красных, перешли Лугу и подходили к Гатчине. Когда части требовали боевое снаряжение и продукты, оказалось, что ничего не было подготовлено, что все надо было еще собирать, а тут еще этот мост, который никак не могли починить. Все же, еще не истощенные наши части продолжали сламливать теперь уже серьезное сопротивление красных и шаг за шагом продвигались вперед. 21-го было занято Царское Село Талабским полком, и одновременно наша дивизия заняла Павловск.
Температура у меня подкатывалась к 40 градусам, но никто не догадывался, что у меня тиф, а потому меня пичкали жаропонижающими, которые, конечно, не могли сбить жар. Совершенно неожиданно в Гатчину со своим санитарным отрядом приехала жена. Я не мог встать, а в то же время, после занятия Царского, являлась возможность снестись с нашей семьей. В свое время мы имели через Финляндию сообщение, что старшая сестра жены вместе с нашей дочерью Иринкой из Киева перебрались в Петроград и жили в Царском. Туда на извозчике был послан Званцов. Он вернулся с грустным известием, что сестра жены с нашей дочерью за три дня до занятия нашими войсками Царского Села вернулась к матери в Петроград.
Продвижение наших войск становилось все затруднительнее, и не столько из-за растущего сопротивления красных, сколько из-за отсутствия снарядов на батареях и патронов в ротах. Так, после занятия Павловска и закрепления севернее его, батальон волынцев был двинут на Колпино, занятие которого давало нам в руки Николаевскую железную дорогу. Одновременно взрыв моста на Ижоре лишал бы красных возможности подвозить подкрепления из Москвы. Но, под ой-дя почти вплотную к Колпину, волынцы были принуждены отойти, так как расстреляли все свои патроны, а подвоза не было. Оставалось им лишь издали любоваться, как один за другим красные эшелоны подходили из Москвы, все более и более увеличивая перевес красных сил на нашем фронте.
Одновременно с перебросками из Москвы, красные подвозили части с Карельского перешейка и с Северного фронта. Конечно, наступление незначительного отряда ингерманландцев под командой полковника Эльвенгрена на Токсово не могло создать серьезной угрозы Петрограду с севера, а поэтому для ликвидации нашей группы красные не побоялись обнажить все фронты на севере. До сих пор остается загадкой, почему генерал Юденич поскупился уступкой Карелии добиться активного участия Финляндии в нашем наступлении на Петроград. Из достоверных источников знаю, что при более удачном ведении переговоров это было бы возможно. В таких случаях надо идти на все, лишь бы главная цель была достигнута.