Итак, красные сосредотачивали все большее и большее количество войск против нас, число их дошло до 53 тысяч. Вместе с тем, за неимением достаточного количества технических средств для борьбы с их броневиками, без снарядов и патронов, наши части были принуждены остановиться, а одновременно с нашей остановкой инициатива действий перешла в руки противника. Поэтому весь последующий период боев под Петроградом свелся для нас к отражению наступательных действий красных. И повторилось то, что было уже раз во время нашего весеннего наступления: не имея резервов, нам для ликвидации наступательных успехов красных приходилось снимать части с фронта. Но как снять уже введенные в бой части, чем их заменить при больших потерях последних дней?
Первый удар красных был направлен на наш левый фланг, который, собственно говоря, из-за наличия Красной Горки висел в воздухе. Наши броневики в этом направлении доходили до Лигово и захватили даже трамвай городской железной дороги, но фактически левый фланг наш опирался на Ропшу. К счастью, эстонские части, не принимавшие до этого времени участия в нашем наступлении, наконец двинулись. Энергичной атакой они опрокинули обходную колонну красных, опиравшуюся на Петергоф – Красную Горку и двигающуюся на Гостилицы – Кипень. Большевики временно отказались от своего плана, а эстонцы, продолжая свое наступление, окружили полукольцом форт Красной Горки.
Наши атаки под Царским продолжались, и к вечеру 23-го 2-я дивизия начала угрожать Пулкову, но в это время Вятский полк, не вы держав атаки красных на линию Павловского парка, бежал в направлении на Царское Село, создавая панику в тылу наступающих частей 2-й дивизии. Как следствие этого прорыва, Павловск и Царское были нами очищены, и, несмотря на поддержку прибывших танков, наши части не смогли восстановить положение.
Контратаки красных усиливаются благодаря вновь прибывшим к ним частям. Нами оставляется Красное Село, и мы были принуждены отойти ближе к Гатчине, сначала к Онтолово, а затем на линию Петелево – Верево – Н. Бугор – станция Владимирская. К этому времени для укрепления нашего фронта и для создания маневренной группы из-под Луги была вызвана 1-я дивизия. Для ликвидации же нового обходного движения нашего левого фланга красными с фронта снимаются Талабский и Семеновский полки, которые вместе с конноегерями и Конным полком Булак-Балаховича233 (Юзика) успешно ликвидируют обходное движение и в результате нескольких дней боев заставляют красных отойти почти к самому Красному Селу. Одновременно с обходным движением нашего левого фланга, красные продолжают упорные атаки по всему фронту. Позиции по несколько раз в день переходят из рук в руки. Несмотря на подход 1-й дивизии, отсутствие резервов продолжает чувствоваться, поэтому штаб решается вызвать одну бригаду 4-й дивизии, заменившей около Луги места 1-й. Таким образом, укрепляя одно место фронта, мы ослабляем другое. При перевесе сил противника это не могло не сыграть роковую роль в исходе нашей операции. Действительно, с приходом подкреплений (к 30 октября) мы утвердились, но зато наш правый фланг, имеющий особое значение, принимая во внимание, что вся наша операция носила характер флангового марша, сделался крайне слабым. Достаточно сказать, что на всем протяжении от Чудского озера до правого фланга нашей группы у Вырицы стояло всего-навсего: Отдельная бригада, Запасный полк 2-го корпуса и одна бригада 4-й дивизии. При таком положении всякое движение красных от Пскова, или от Струг Белых, или из района Луги выходило в тыл группы, стоящей на подступах к Петрограду.
К 23 октября я настолько оправился, что смог встать, но сильная слабость мешала мне сразу вернуться на батарею. Пошел в штаб 1-го корпуса, который помещался в здании гимназии. Все работающие там офицеры не спали несколько ночей, бледный и измученный Неведомский, к которому я зашел, сильно осунулся за это время и на мой вопрос: «Как дела?» – отвечал: «Не выгребаем!» – и перечислил все трудности работы: неналаженность тыла, который не смог вовремя поправить мост через Лугу, из-за этого отсутствие подвоза боевого снаряжения войскам, не говоря уже о населении Гатчины, которое ничего не получало уже несколько дней. В только что начавшей издаваться в Гатчине приехавшим с юга бывшим атаманом Войска Донского Красновым газете «Приневский Край» Куприн советовал жителям затянуть еще на одну дырочку свои кушаки и вооружиться терпением. Но жители уже давно только этим и занимались, что постепенно все больше и больше затягивали свой кушачок. Для многих долгожданные белые войска не принесли с собой ожидаемого хлеба, уверенности же в своей безопасности тоже не было. Всякое колебание фронта немедленно становилось известным в городе, часто сея панику среди населения. Особенно печальна была картина, когда через город бесконечной вереницей потянулись обозы беженцев из оставляемых нами Царского и Павловска. Лишь под самый конец нашего пребывания в Гатчине американским Красным Крестом было налажено питание детей. «А где же английский обещанный флот?» – допрашивал я Неведомского, он лишь махнул рукой. Англичане снова, и не в первый раз, оказались изменниками, вполне сознательно посылая на истребление своих недавних союзников. Неудача нашего «набега» на Петроград становилась ясной, главной причиной того, что мы не «выгребали», было отсутствие резервов, которые мы могли бы противопоставить напирающим лавинам красных. А откуда было взять эти резервы?
В местном соборе шла служба, после которой священник сказал «нейтральную» проповедь, чувствовалось, что люди, не могущие с нами уйти, боялись открыто выражать свои чувства. В церковной ограде виднелись две свежие могилы, украшенные белыми цветами. На одном из крестов значилось имя убитого под Царским Навроцкого. Рядом с ним безымянная могила графа Павла Шувалова, убитого в рядах Талабского полка там же. Я его помнил студентом в Петербурге, в первое время эмиграции он сразу начал работу по созданию антибольшевистского фронта. Сознание, что эти жертвы напрасны, что эти люди погибли зря, меня грустно настроило. По улицам заметно было оживление, присущее всякому месту, где сосредоточивался тыл армии. Кроме возникшего управления генерал-губернатора (генерал Глазенап), местного комендантского управления, в Гатчине оказалась неизвестно для чего созданная «комиссия по сбору трофеев» (генерал князь Оболенский234) и другие организации, роль которых мне была вовсе неясна. Такие учреждения были прямо вредны, давая возможность нежелающим сражаться – отсиживаться в тылу. Количество лиц, прибывших «на фронт» со специальной целью участвовать в нашем победоносном шествии на Петроград, было настолько велико, что конвойная рота штаба была вся в разгоне по всевозможным почетным караулам и постам. Все это дало возможность эстонским и красным газетам издевательски объяснять наши неудачи присутствием 53 генералов в армии, насчитывающей 20 тысяч штыков.
25 октября выехал на 2-й взвод батареи, расположенный у деревни Малое Руссолово, наши части тогда только что отошли от Царской Славянки и стали на позиции перед Гатчиной. Пренеприятное ощущение въезжать в сферу огня без определенного дела и когда не знаешь обстановки. Большинство наших батарей поддерживало редкий огонь, противник отвечал тем же. Свернув от Романовки с Царскосельского шоссе на Павловское, въехал в деревню Горки, где встретил Данилова, наблюдающего за постройкой моста через Ижору у Большого Руссолова. «Для ваших пушек мост строю», – сказал он мне. «Благодарю, господин полковник, мост здесь совершенно необходим. Если противник займет Новые Бугры, и мои пушки, и пехота будут отрезаны и могут быть загнаны в воду». Расспросив его о положении на фронте и состоянии полков, узнал мало утешительного. Хотя новая позиция очень удачна, но зато количество штыков сильно поубавилось, особенно большие потери у волынцев из-за отсутствия снарядов и патронов, полки сильно потерпели от броневиков. «Хотел, забрав одну из своих рот, идти в Гатчину наводить порядок в тылу, – продолжал Данилов, – и заодно повесить Сулковского за нераспорядительность, из-за которой мы потеряли столько людей». В кратких словах он мне рассказывал о боях под Царским, о геройских и неравных схватках на подступах к Петрограду, стоивших столько лучших жизней. Он мне говорил, что на одном из совещаний кто-то ругал артиллерию за слабую борьбу с броневиками, но представители 3-й дивизии заявили, что своими батареями они вполне довольны. Данилов еще раз мне пересказал о действиях Лиона под Царской Славянкой, о сбитии Жадимеровским прямой наводкой пулеметов красных и о лихом поединке орудия Конной батареи с красным броневиком «Черномор». Губительным огнем бронепоезда наши части были сбиты со своих позиций и, кроме одной роты даниловцев, бежали. В это же время наши две батареи, за отсутствием снарядов, молча наблюдали, как в упор расстреливались наши роты. Все побежало. Но в это время из Гатчины на грузовике прибыла незначительная партия снарядов. На галопе выдвинутое орудие Конной батареи открывает огонь прямой наводкой, броневик отходит и положение восстанавливается. Больно и стыдно было слушать повествование о том ужасном положении, в котором очутилась армия вследствие недостатка подвоза, а поэтому неудивительно, что строевое офицерство, на глазах которого гибли лучшие люди и сотоварищи, кричало об измене. Действительно, то, что творилось в тылу, и бездействие начальства для искоренения этого зла было близко к измене.
Во взводе меня встретил Лион. Раненый несколько дней тому назад Андреев был эвакуирован в тыл. Жадимеровского я отправил в тыл отдохнуть, так как нестерпимая боль раненой руки не давала ему покоя ни днем, ни ночью. На взвод был прислан новый офицер, поручик Степанов, вскоре откомандированный по моей просьбе в другую батарею, как малопригодный офицер. Он принадлежал к партии офицеров, высланных на фронт после чистки тылов, произведенной особо назначенной комиссией. Кроме множества укрывшихся сухопутных офицеров, в тылу было сосредоточено порядочное количество морских офицеров в так называемом морском управлении, флот же весь состоял из одного «Китобоя». Лучшие элементы, конечно, нашли себе применение, служа на бронепоездах, а также в полевых штабах и пехотных ч