Но союзники себя особенно подло показали в самое тяжелое для армии время, в декабре 1919 года, когда армия умирала от болезней и голода, стиснутая между большевиками и враждебно к нам настроенными эстонцами.
Конечно, наше командование сделало большую ошибку, что не смогло сговориться с Финляндией. Последняя требовала от нас признания своей самостоятельности, генерал же Юденич на это не шел. Генерал А.А. Мосолов мне лично передавал содержание своего разговора с маршалом Маннергеймом, который взял на себя роль посредника между финнами и нами. Единственным условием финнов было признание их самостоятельности. И тогда они бы добровольцами ударили на Петроград…
Светлейший князь А. ДивенЛивенцы и Северо-Западная армия244
Я, после двухдневного отдыха на пароходе «Princess Marguerite», 31 июля вечером приехал к Гунгербургу у устья Наровы. Навстречу мне был выслан катер под Андреевским флагом. Радость увидеть этот дорогой нам флаг была велика. Верстах в трех от Нарвы нас встретил катер с командующим армией генералом Родзянко, его супругой и моим помощником и заместителем полковником Дыдоровым, которого я отправил уже раньше для встречи наших частей при прибытии их в Нарву.
От него и узнал, что наш первый батальон, восторженно встреченный в Нарве, сразу был пущен в бой и тут же заработал себе славу захватом нескольких деревень, причем в наши руки попалась значительная добыча, особенно много пулеметов. От большевиков было получено известие, что появление новых частей, одетых в германскую форму и идущих в бой во весь рост, произвело ошеломляющее впечатление на красных.
Генерал Родзянко любезно пригласил меня остановиться у него на занимаемой им богатой даче Половцевых. С генералом Родзянко я виделся в последний раз в Либаве в феврале того же года. От него я узнал о Северо-Западной армии следующее:
Когда генерал Родзянко прибыл в Ревель, то Псковская, так называемая Северная, армия переформировалась в Северный корпус, которым командовал полковник Дзерожинский. Боевая деятельность была незначительная, но эстонцы устойчиво держались на противобольшевистском фронте, воодушевляемые сильно пробудившимся национальным чувством. Отношения к русским вначале были хорошие, но начали портиться, когда дошли слухи о нежелании Колчака и Деникина признать независимость Эстонии. Русские части стояли в феврале в двух группах. Одна действовала в районе Нарвы, другая южнее Юрьева в Псковском направлении, и продвинулись к концу месяца – первая до Нарвы на правый берег Наровы, а вторая подошла верст 18 до Пскова. После Пасхи Главнокомандующий эстонской армии генерал Лайд онер приказал сменить части 2-й бригады на Юрьевском фронте и перебросил их на Нарвский фронт.
В мае генерал Родзянко начал наступление на этом фронте, результатом коего было занятие станции Веймарн графом Паленом, а затем и Ямбурга. Таким образом, к концу мая было три боевых участка: южный (Гдовский) по реке Желчь до реки Плюссы, под командою полковника Балаховича, средний от реки Плюссы до Сабека под командою полковника Дзерожинского и третий от Сабека до Финского залива под командою графа Палена. Южнее расположения корпуса эстонцы самостоятельно заняли Псков. В начале июля левый фланг двинулся до Капорья и начал подходить к Гатчине.
В это же время произошло кончившееся неудачей восстание гарнизона Красной Горки. Давно уже доходили слухи о желании гарнизона Кронштадта и Балтийского флота перейти на сторону белых, но ими постановлено было не сдаваться ни англичанам, ни эстонцам, а лишь русскому Главнокомандующему. Первым восстал гарнизон Красной Горки, которому ингерманландцы обещали поддержку английского флота. Эту поддержку испрашивал также генерал Родзянко через капитана 1-го ранга К. Но англичане, очевидно имевшие план захватить в свои руки русский флот, Красную Горку не поддержали. Кронштадт и флот не примкнули к восставшим, а открыли огонь по фортам Красной Горки, уничтоживший и форты, и жилые дома. Два дня гарнизон держался, ожидая поддержки от Северо-Западной армии. Но все сообщения кем-то перехватывались, и, по причинам еще не разъясненным, поддержка не подоспела, и гарнизон сдался ингерманландцам, которые ограбили его и зря расстреляли тех коммунистических комиссаров, которые раньше передались восставшему гарнизону, получив обещание, что они не будут подвергнуты расстрелу.
Во время всех этих событий генерал Юденич, которому был подчинен фронт, находился в Финляндии. Вокруг него собралась масса русских офицеров, из которых он намеревался сформировать кадр для русской армии, долженствовавший с помощью Финляндии начать одновременно с армией Родзянко наступление на Петроград.
Переговоры между русским министром иностранных дел в Париже С.Д. Сазоновым и финляндским правительством и генералом Маннергеймом затянулись и не достигли цели. В июне генерал Маннергейм подал в отставку, и надежда на выступление Финляндии исчезла.
В конце июня генерал Юденич впервые прибыл в Нарву и посетил фронт вплоть до Пскова, здороваясь с частями и благодаря их за службу от имени Верховного правителя. В организацию армии он не вмешивался и на этот раз ограничился ознакомлением с положением, не давая никаких новых указаний.
Корпус в это время уже развернулся в армию, называвшуюся первоначально Северной и переименованную затем, по просьбе генерала Марча, в Северо-Западную – в отличие от Архангельской армии генерала Миллера.
Армия подразделялась на два корпуса: первый корпус генерал-майора графа Палена, занимавший северный участок фронта впереди Нарвы, а второй корпус генерал-лейтенанта Арсеньева, занимавший фронт впереди Пскова.
В конце июля генерал Юденич, потеряв надежду на выступление Финляндии, переехал со своим штабом в Нарву и с этого времени начал лично руководить действиями Северо-Западной армии.
Он нашел здесь положение чрезвычайно запутанным. С одной стороны, он находился в полной зависимости от союзников, которые при малейшем расхождении с ним во взгляде грозили прекратить снабжение, с другой стороны, он, как и армия, всецело зависел от эстонцев, обозленных тем, что русское правительство имени Колчака не желало признать их независимости. Наконец, в самой армии генерал Юденич, как совсем ей чужой, не пользовался необходимым авторитетом, психологический же момент играет в добровольческой армии гораздо более решающую роль, чем в войсках регулярной армии. К этому надо прибавить еще массу интриг, явных и подпольных, среди высшего командного состава и их многочисленных штабов.
Снабжение армии было самое плачевное. О теплой пище уже давно не было помина. Единственное, что выдавалось, – это было 2 фунта американского белого хлеба и полфунта американского сала. Жалованье не было выдано за два или три месяца. Можно ли удивляться тому, что при таких обстоятельствах армия, перешедшая к позиционной войне, начала добывать себе необходимое на местах, чем, конечно, возбудила против себя неприязненные чувства населения, еще недавно встречавшего восторженно Белую армию как освободительницу от ига большевиков.
Снабжение, обещанное еще в июне англичанами, все не прибывало, и настроение падало, в особенности когда в середине июля из Либавы прибыл первый эшелон ливенцев, великолепно одетых, обутых и снаряженных из германских источников и получавших, как всем было известно, свое жалованье совершенно правильно 1-го, 11-го и 21-го числа каждого месяца. Контраст между ними и войсками, снабженными союзниками, говорил не в пользу последних: англичане поняли это, и через 10 дней после прибытия ливенцев прибыл 5 августа первый пароход с оружием и снаряжением.
Во всех распоряжениях английских представителей чувствовалась сильная нервность под влиянием страха перед усилением германского влияния. Эта нервность особенно рельефно выразилась в приказании генерала Марча, переданном генералу Юденичу в ультимативной форме – о сформировании в Ревеле Северо-Западного русского правительства, причем дан был список лиц, долженствовавших войти в состав правительства, с угрозою, что, если это правительство не будет сформировано в течение 40 минут, всякая поддержка русской армии будет немедленно прекращена. Так создалось Северо-Западное правительство Лианозова.
Видя такое безвыходное положение Юденича, и эстонцы стали обращаться с ним все с большей неприязнью. Эстонская армия, за исключением нескольких хороших полков на фронте, недоброжелательно, даже враждебно смотрела на русских и творила им, где могла, неприятности. Доверия не было никакого. Благодаря ненадежности эстонских частей в конце августа нами был потерян Псков. За несколько дней до его падения Ямбург был занят большевиками.
Положение армии было весьма стесненное на небольшой территории Гдовского и Ямбургского уездов с угрозою справа от Пскова, с Чудским озером в тылу, с морем на левом фланге и с эстонцами в Нарве и за рекой Наровою. Как штаб Главнокомандующего в Нарве, так и правительство Лианозова в Ревеле находились на территории республики Эстонии.
Я лично, по состоянию своего здоровья, прибыв в Нарву, на фронт выехать не мог и прожил около месяца гостем у генерала Родзянко. Части, привезенные мною из Курляндии, вопреки данному мне обещанию, не были оставлены сплошной группою, а были разбиты и распределены между несколькими дивизиями. Почти ежедневно заходил я в штаб генерала Родзянко и генерала Юденича, чтобы оформить привезенный мною отряд как единицу Северо-Западной армии, будь то под названием корпуса или дивизии. Последнее, наконец, удалось. Отряд был переименован в дивизию, а именно в 5-ю (Ливенскую), вошедшую в состав 1-го корпуса генерал-лейтенанта графа Палена. Батальоны развернулись в полки, получившие следующие наименования:
1) 17-й Либавский (1-й Ливенский полк) – 850 штыков.
2) 18-й Рижский (2-й Ливенский полк) – 150 штыков.
3) 19-й Полтавский (3-й Ливенский полк) – 350 штыков.
4) Стрелковый дивизион – 250 штыков.
Тяжелых орудий – 1.
Легких – 6.