как ваш покорнейший слуга.
Как могут этот исторический день столицы Латвии забыть все те, кто в этот день был вырван из когтей смерти, из когтей страха за свое будущее существование, из когтей произвола?
Никогда не забудут этот день и все участники быстрого наскока на большевиков, те добровольцы всех национальностей, которые во имя любви к ближнему выкинули белое знамя с лозунгом: вон отсюда большевиков, дайте нам мирно жить.
Были и павшие смертью храбрых, не искавшие себе славы, награды и материального благополучия; не дождавшиеся дня освобождения своих близких, но верившие в возможность истинной свободы, верившие в Бога и его заповеди; вот этим павшим за наше благополучие я просил бы оказать ваше внимание, почтив их память вставанием…
Я часто слышал такой вопрос: «Как это случилось, что вы так неожиданно, так быстро вошли в город Ригу, когда еще около 1 часа дня нам, рижанам, было хорошо известно, что вы все еще стоите на линии Туккум – Митава – Бауск?» Вот на этот вопрос я бы хотел сегодня ответить, но начну несколько издалека. С середины января 1919 года продвижение большевиков к Либаве было приостановлено, а с конца января преимущества стали переходить на нашу (белых) сторону. Освобождением Шрундена, Гольдингена и Виндавы начался успех добровольцев. Период первых успехов закончился рекой Виндавой. После больших дипломатических переговоров между союзниками, германцами и латвийским правительством к марту месяцу нам удалось достичь линии Шлок – Кальнецем – река Аа Курляндская (Лиелупе) и далее по ней, Митава – Бауск.
Здесь, несмотря на то что порыв добровольцев все увеличивался и всем хотелось скорее быть в Риге, военное командование принуждено было остановить дальнейшее свое продвижение в силу очень сложной политической обстановки, о каковой в прошлом, 1929 году, тоже 22 мая, сделал свой доклад князь Айвен. Я только кратко вам напоминаю, что не только германцы не могли в это время сговориться с союзниками, но и у нас начались политические счеты, в результате чего получилось одновременно два правительства: правительство Ульманиса и Ниедра.
Вследствие этого рижане, которые ждали своего освобождения с момента, как была освобождена 18 марта 1919 года Митава, начали уже терять надежду на успех добровольцев.
На два месяца затянулась разными переговорами военная операция.
Так как, за исключением отдельных лиц, добровольцы оказались совершенно в стороне от политики, что я приписываю заслугам генерала Баллода и князя Айвена, то, не интересуясь тем, что делалось в Либаве, все были заняты мыслью: скорее вперед, скорее в Ригу. План наступления был давно разработан, но осуществление его затягивалось. В конце концов, к 20 мая были получены согласия союзников и Германии и достигнуто наше внутреннее политическое соглашение. Германская дивизия получила разрешение поддержать наше наступление на Ригу тем, что она должна не разрываться с нами и идти за нами, держа общий фронт.
Очевидцы знают, что отдельные германские части не ограничились такой пассивной ролью, а приняли и более активное участие. Со стороны германцев здесь не было совершенно бескорыстного желания, за прекрасные глаза латвийского народа, оказывать ему помощь, жертвуя человеческими жизнями. Нет! К тому было много и очень много и политических причин, и просто причин обывательского характера.
К числу таких обывательских причин я лично отношу и то особое соглашение между представителями Германии и правительством Латвии, по которому все добровольцы и весь командный состав Германии, числились на службе у Латвии. По этому особому соглашению, заключенному еще в Риге 29 декабря 1918 года, сказано в пункте первом: «Временное правительство Латвии согласно признать по ходатайству о том все права, гражданства в Латвии за всеми иностранцами, состоящими в армии и прослужившими не меньше 4 недель в добровольческих частях, сражающихся за освобождение Латвийской территории от большевиков». Соглашение это было подписано с германской стороны Виннингом, а с латвийской – председателем совета министров К. Ульманисом и министрами Паэгле и Залитом.
Что касается добровольцев, то прорыв большевистского фронта возложен был на ландесвер и, в частности, на Штосс-труппу (ударный батальон) с лейтенантом Мантейфелем во главе.
Прорыв фронта должен был произойти у Кальнецема. К моменту наступления на Ригу наши части стояли по линии Каугерн— Шлок – левый берег реки Ла Курляндской, затем тет-де-пон у Кальнецема, снова левый берег реки Ла Курляндской до Митавы с тет-де-поном у нее и далее к Бауску. Кальнецемское предмостное укрепление, которое оборонялось отрядом под командованием князя Ливена, было необходимо противобольшевистскому (белому) военному командованию как плацдарм, откуда возможно было наступление на Ригу, и поэтому оборона Кальнецема была крайне ответственной задачей.
Для усиления обороноспособности отряда на северной части укрепления стояли 2 латышские роты, подчиненные отряду князя Ливена.
Красное командование понимало значение Кальнецемского плацдарма, поэтому оно хотело во что бы то ни стало прогнать нас на левый западный берег реки Аа и тем парализовать нашу активность.
Попыток было несколько, из которых самое сильное наступление на нас красными было сделано 19 мая перед рассветом.
Тяжело было, но тет-де-пон остался за нами, хоть мы и понесли потери убитыми и ранеными.
В числе убитых был сын известного русского старообрядческого деятеля в Латвии Ил. Евс. Колосова. 22 мая разведка дала сведения, что большевики в этот день должны взять Кальнецем. На этот же день было назначено и наше наступление на Ригу.
Отряду князя Айвена было приказано обследовать Тирульское болото, особенно в его Мангальской части, чтобы найти возможность провести по нему войска, а если удастся, то и 2 орудия в тыл большевикам на дорогу из Кальнецема в Ригу.
Так как за долгое стояние в Кальнецеме с этим болотом наши добровольцы уже были несколько знакомы и более других знал эти тропы нынешний депутат Сейма от русских Гр. Сер. Елисеев, то за 2 дня до наступления ему было поручено – совершенно секретно – обстоятельно исследовать ту тропинку, по которой, хотя бы на руках, можно было за пехотой протащить орудия.
В ночь с 21-го на 22 мая, к 1 часу 30 минутам, маневренные войска подошли к Кальнецему. Прапорщик Елисеев был готов и вполне уверен, что он с честью выведет ударную часть в тыл большевикам через болото, которое большевики считали совершенно непроходимым.
В 3–4 часа утра, когда почти на всем позиционном фронте было как будто совершенно спокойно, мы получили первое сведение, что отряд лейтенанта Мантейфеля прошел усадьбы Мигле и Лаце и идет на Пинкенгоф.
К 5 часам утра замечено было волнение в окопах большевиков. Объяснялось это тем, что большевики потеряли связь с тылом – телефоны не действовали.
Для того чтобы ввести в заблуждение большевиков, наше военное командование решило по всему фронту оставить на позициях уменьшенное число стрелков и только на рассвете начать собирать их в Кальнецем. Таким образом, до 5 часов утра большевики ничем не могли обнаружить наших активных действий, а на участке Каугерн— Шлок все оставалось в спокойном состоянии почти до полудня, так как латышские части старались не тревожить красных.
Около 5 часов утра стянутые части полковника Баллода и князя Айвена под общей командой полковника Баллода двинулись на Ригу по дороге Кальнецем – Рига, что южнее озера Бабит и севернее Тирульского болота, через Огле, Каклинг, Плуче и Пинкенгоф. Приблизительно в это же время начали сосредотачивать свои активные силы на плацдарме у Митавы и те германские части, которые на автомобилях оказались в Риге одновременно со Штосс-труппой Мантейфеля.
Вследствие того, что добровольцы старались в тылу большевиков действовать по возможности бесшумно, то есть без выстрелов, а потом, поражая неожиданностью, захватывать в плен те большевистские резервы, которые попадались навстречу, и вследствие того, что нашим командованием не было предпринято общего наступления по всему фронту, получилось то, что большевики, сидя в Риге, не имели плохих известий с фронта.
Еще около 12 часов дня, будучи в 10 верстах от Риги, мы разговаривали с Ригой по телефону и заверяли большевиков, что у них на фронте все благополучно и спокойно.
Связь с участком Каугерн – Шлок по взморской линии у них не порывалась, и там они знали, что все спокойно. Это было в то время, когда мы были далеко в тылу красных войск, когда нами было сделано 3/4 всего пути к Риге.
Все это позволило нам буквально влететь в Ригу, застав комиссаров в парикмахерских, столовых и просто на улице.
Если большинству из них все же в последний момент удалось бежать, то это объясняется тем, что наше командование не имело достаточно войск, чтобы из общего строя выделить отдельные команды, для уловления ответственных большевистских работников.
Неудивительно, если мы, участники этого боевого дела, и сегодня еще чувствуем себя вполне удовлетворенными и тем головокружительным успехом, который выпал на долю освободителей Риги, и той встречей, которую нам оказало местное население.
Встреча, которую мы нашли со стороны жителей Риги, наградила участников сторицей за все лишения добровольцев. Это было высшей наградой нам всем, и этой награды никто никогда от нас не отнимет. Один из наших соратников так записал в своем дневнике встречу рижанами своих освободителей: «Население со слезами радости встречало освободителей. Встреча не поддается описанию. Некоторые целовали ноги всадников. Несмотря на то что на улицах и у некоторых домов шли бои, население, одетое по-праздничному, бежало навстречу; из всех окон приветствовали флагами, платками…»
Видимо, Рига забыла об этом, что я вижу по сегодняшнему будничному дню.
Большинство русских людей Латвии сознает свои национальные услуги, оказанные своему второму отечеству, но есть среди нас и такие, которые, величая себя «рижанами», до сего дня не знают, в чем же заслуга русских людей в деле освобождения Латвии и, в частности, в деле освобождения Риги от большевиков. Я подробно не буду на этом останавливаться, но укажу вам на пару случаев.