Первый – тот, о котором я вскользь уже упомянул. Это защита Кальнецемского предмостного укрепления, где кровь и могилы русских добровольцев свидетельствуют о том, что одна из ответственных задач будущего успеха лежала на Русском отряде; а разве вывод ударных частей ландесвера прапорщиком Елисеевым, через болото в тыл большевиков, не произведен русским человеком?
Ведь не будь этого, вряд ли большевиков было так легко сломить, вряд ли нам так быстро удалось бы быть в Риге, а раз так, то большевики посчитались бы с заложниками и мы многих бы еще недосчитались, даже из тех, кто сегодня здесь. Вероятно, большевики устроили бы еще большую резню, чем тогда, когда была взята нами Митава. И особенно когда красным не удалось вернуть Митаву обратно.
Нам, военным, этот случай лишний раз напомнил слова великого военного учителя, сказавшего: «Промедление смерти подобно». А вот и еще. Это случай с тяжелым ранением князя Ливена и его соратников, а также смерть тех, кого мы, ливенцы, будем поминать 24 мая в Александро-Невской церкви после вечерней службы.
Разве смерть одних и ранение других не есть геройство русских? Русских, которые гнали большевиков к Роденпойсу и далее, – для того чтобы дать возможность рижанам отдохнуть после большевистских ужасов, чтобы дать возможность народу спокойно начать строительство своей жизни, а правительству заботиться об устройстве государства.
Я этим отнюдь не хочу умалять роли других народностей в этом деле, о них много говорят, да и они сами могут достойно за себя постоять.
Моя задача сказать сегодня хоть немного и о русских, о которых теперь уже, видно, никто, кроме нас самих, о себе не скажет, не скажет того, что наши наследники, молодежь, должны знать и что они оценят в дальнейшем.
Всем нам, имеющим возможность сегодня мирно жить под защитой Латвийского государства, не следует забывать, какой ценой добыто это право на существование, не следует забывать и того, что враг еще существует в лице Третьего интернационала и что окончательная победа над ним может быть одержана лишь при единогласии всех народов, при общем дружном сожительстве национальностей в пределах того государства, гражданами коего мы состоим.
Барон Н. Будберг61Бой под Роденпойсом у Риги и ранение светлейшего князя Ливена (из памятной книжки участника)62
22 мая 1919 года отряд светлейшего князя Ливена вместе с ландесвером и латышскими войсками, после дневного перехода и ожесточенных боев, вошел в Ригу. Главный город Прибалтики, столица Латвии, древняя Рига была освобождена от большевиков. Но этого было мало. Потребовалось защитить ее и от дальнейших попыток противника вырвать город из наших рук.
С этой целью в один из ближайших дней (24 мая) по направлению к станции Роденпойс – возможному подступу противника – было приказано выступить ландесверу и частям отряда светлейшего князя Ливена. Мы, чины офицерской роты, собрались в столовой нашей квартиры за веселым обедом и живо обсуждали предстоящий поход.
Все чувствовали себя легко и свободно. Чудная погода еще улучшала хорошее настроение. Мы, в сущности, даже не знали, куда идем, где встретимся с противником и какой он численности. Последнее нас мало интересовало, так как за время партизанской войны в пределах Курляндии мы привыкли видеть пред собою в двадцать раз сильнейшего врага и ничуть не смущаться. Мы были уверены, что поход превратится в веселую поездку да, пожалуй, в легкую перестрелку и ловлю бегущих красных.
Мы переправились через Красную Двину и вытянулись на подводах вдоль дороги. Впереди – князь Ливен со своим адъютантом, поручиком Зейберлихом. Тут же наш эскадрон – несколько десятков сабель. За эскадроном – легкая батарея из двух орудий под командою штабс-капитана Зауэра и, наконец, наша офицерская рота, человек двадцать, во главе с полковником Пясецким.
Эскадрон поскакал вперед. Позади двигалась батарея, везя за собой на обывательских подводах снаряды.
Местность была открытая. Солнце пекло немилосердно. Ни ветерка, ни тучки…
Болтая с приятелями, мы не заметили, как отъехали порядочное расстояние. Города уже не было видно. Впереди мелькали деревья, а за ними густой стеной стоял лес.
Было около четырех или пяти часов, когда нас охватил аромат соснового леса. Дорога шла довольно прямо. Она вся была выстлана кольями и шпалами, которые, прижимаясь друг к другу, образовывали своего рода плотину, по бокам коей тянулись канавы. Очевидно, в дождливое время года почва намокала и становилась болотистой. Теперь же все было сухо, и трава местами даже выгорела.
В воздухе носились мириады комаров, и густая пыль постепенно покрывала нас, залезая за воротник и в глаза.
Так проехали еще час. Все было спокойно.
Вдруг впереди раздались выстрелы, и сейчас же затрещал пулемет. Засвистали пули, и послышались крики. В один миг все изменилось. До сих пор спокойные и сонные подводчики пришли в себя, и через секунду большинство из них лежало в канаве. Только подводы со снарядами остались стоять.
Мы сначала не знали, что подумать, но потом поняли, что нарвались на противника, засевшего в лесу.
Густой лес прекрасно скрывал красных.
Князь вместе с эскадроном первым попал под огонь. Командир эскадрона был убит.
Мимо нас стали пробегать отдельные кавалерийские офицеры, уводившие назад лошадей.
Офицерская рота рассыпалась вправо от дороги. Оба орудия стояли друг за другом. Свернуть и поставить их рядом было невозможно: мешали глубокие канавы.
Стрельба противника усиливалась. Трещало уже несколько пулеметов, и пули то и дело жужжали мимо ушей. Ни холма, ни бугра, и только отдельные пни и высокие деревья представляли некоторую защиту.
Наконец раздался первый орудийный выстрел – это наша пушка стреляла по неизвестному противнику. Потом второй, третий… В лесу стоял невообразимый гул. Наши орудия стреляли одно через другое. Несколько артиллеристов было уже ранено и убито; их тащили назад, клали на повозки и увозили. Помню, я подошел к полковнику Пясецкому, стоявшему вправо от дороги. В руках у меня был чей-то карабин, затвор которого не действовал, столько в нем набилось песку. Рота лежала. На дороге находилась высокая фигура капитана 2-го ранга барона Остен-Сакена63, который помогал артиллеристам. Он подносил снаряды. Я схватил корзину с гранатами и снес к орудию. Стоя во весь рост у щита трехдюймовки, я невольно прислушивался, как пули ударяли в сталь. Повернувшись, я увидел Сакена уже с окровавленной рукой.
Светлейший князь все время ходил то по дороге, то около офицерской роты. Удивительно хладнокровный, он совершенно не обращал внимания на пули. Спустя некоторое время я его снова увидел уже у орудия. Вдруг он как-то согнулся и… упал. Я видел, как князь отстегнул свой пояс и бросил его поручику Зейберлиху, своему адъютанту.
Поручик Зейберлих и я подскочили и оттащили князя от орудия.
Пулеметы противника трещали по-прежнему. Офицерская рота и кавалеристы несколько раз кричали «Ура!» и пытались пройти вперед, но безуспешно, так как огонь противника был слишком жесток, а нас до смешного мало.
Я уверен, будь большевики немного смелее, они могли бы великолепно нас окружить и никто бы не ушел.
Мысль о том, что положение наше скверно и что каждую минуту может произойти жестокая развязка, а с нею и конец, заставила поручика Зейберлиха и меня попытаться вынести из огня светлейшего князя. Поручик взял его за ноги, я за плечи, и вот таким образом мы потащили князя назад. Князь был в полной памяти. В одном месте дорога делала поворот. Добравшись сюда и отыскав подводу, мы положили раненого на солому, укутали как могли и отправили по дороге назад. Затем вернулись к своим.
Как долго продолжался этот ад, этот гул орудий и вой пуль – затрудняюсь сказать. Может быть, час, а возможно, и меньше.
В это время был ранен поручик Зейберлих. В канаве, сгибаясь, я помог ему добраться до повозки.
Горло пересохло, говорить было трудно. Мы снова крикнули «Ура!» и бросились вперед. Противник замолк, дрогнул и, наконец, побежал. Густой лес позволил ему отойти незаметно.
Мы вышли на опушку леса. Внизу, под горой, находилась большая деревня, а за нею река. Мост через реку пылал.
Измученные, мы собрались, чтобы отдохнуть. Много было раненых и убитых. Меня била лихорадка. Я подошел к зарядному ящику и присел к капитану Зауэру, который так же, как и я, чудом остался невредимым. Он достал бутылку красного вина, и мы пили прямо из горлышка, до того сильна была жажда и какая-то апатия расстроенного организма. Вино сразу же успокоило нервы.
Стало темнеть. Сзади подходила наша первая рота.
К. Брац64Речная флотилия на Аа Курляндскойу Вальтерсгофа и Шлока 22 мая 1919 года65
До наступления на Ригу бригаде Баллода дана была задача очистить Рижское взморье. Она должна была выделить часть, усиленную ливенцами, для движения по южному берегу озера Бабит, чтобы принять участие в наступлении на Ригу.
К бригаде Баллода была придана от Железной дивизии речная флотилия, сформированная из пароходов общества «Лугсбург». За неимением специалиста, знакомого с местными условиями, князь Ливен с согласия майора Флетчера откомандировал меня к флотилии, с приказанием прибыть в Шлок в распоряжение начальника бригады.
Силы бригады были разделены на 2 части: одна – по левому, другая – по правому берегу реки.
В Вальтерсгофе стояла красная батарея, а в Дуббельне тяжелая артиллерия. Капитану (полковнику) Пурыню было приказано дождаться прибытия флотилии в Шлок.
В 9 часов утра мы прибыли в Шлок. Я условился с латышским командиром, что он продвинется вперед. Ему нужно было преодолеть песчаные дюны и перевести полуроту на правый берег реки.
Около 10 часов латышский командир дал ракетный сигнал о достижении им условленной линии, после чего мы с пароходами «Кондор», «Секундас» и двумя буксирами продвинулись вперед. На носу и на корме «Кондора» поставлены были по одному французскому револьверному орудию и по 6 тяжелых пулеметов.