Большевики открыли точный, меткий пулеметный и ружейный огонь. Одновременно артиллерия сильно обстреливала нас шрапнелью.
Одним из первых пал генерал Раден, смертельно раненный в горло. Почти половина наших пулеметчиков также пала, многие были ранены.
Мы не могли дальше наступать и легли на мокрый луг. Большевики продолжали нас обстреливать, но, к нашему счастью, они не перешли в контратаку, которая могла бы закончиться весьма печально для нас. Мы отступили в Капорье.
На наш запрос по телефону (телефонное сообщение с Красным еще не было прервано) нам был дан приказ во что бы то ни стало держать Русское Капорское. Нам было обещано подкрепление.
Пользуясь мраком ночи, мы по возможности подобрали наших убитых и раненых и подготовились к ожидающейся большевистской контратаке. Ночь на 25 октября прошла тихо. Утром мы заметили, что большевики готовятся к наступлению. В то время как красная артиллерия обстреливала нас шрапнелями, наши орудия, истратив почти все снаряды, лишь время от времени отвечали одиночными выстрелами.
Наши пулеметы также сильно пострадали во время последних боев, а привести их в порядок мы не имели возможности.
Итак, когда большевики к 9 часам утра 25 октября бросились в атаку, часть наших пулеметов совершенно молчала, а другая отвечала лишь в недостаточной мере на огонь большевиков. Несмотря на это, мы в течение 2 часов отбивали красных. Телефонное сообщение с Красным было прервано, так что оттуда сведений не поступало. К 11 часам мы заметили, что красные нас обходят справа и слева. Было решено отступить на Красное в 12 часов. Я был ранен в живот и выбыл из строя. У меня еще хватило сил приказать забрать пулеметы; к сожалению, это удалось лишь частично, и некоторые из наших пулеметов попали в руки большевиков, как и наши орудия.
Сделав себе перевязку, я постарался догнать уже далеко отступивший полк. Большевики заняли Капорское и уже выдвинулись вперед. Я считал свое положение безнадежным, так как мог продвигаться лишь очень медленно. Моему спасению я обязан главным образом поручику Циммерману, который меня не покинул, поддерживал и вел, одновременно отстреливаясь от большевиков. С большим трудом и под беспрерывным огнем большевиков, мы чудом добрались до шоссе, ведущего от Капорского в Красное. На этом шоссе начали собираться остатки нашего полка.
В. Андреев267Гатчина268
Наше победоносное шествие на Петроград было в полном разгаре. Опьяненные победами, наши немногочисленные, но сильные духом бойцы, презирая усталость, голод и всякие лишения, с каким-то азартом шли вперед.
Хотелось скорей нанести последний удар и окончательно освободить из-под гнета и кровавых кошмаров свои родные очаги.
И вот с такими чувствами мы наконец у подступов Гатчины (со стороны Луги). Это был для нас первый крупный русский город. Наш первый батальон Темницкого полка (под командою лихого полковника Алексея Даниловича Данилова) был назначен в авангард. Бойцы подтянулись, шли стройно в ногу, в сознании, что идут на святое, великое и чистое дело. Два трехдюймовых орудия громыхали позади колонны, и это придавало нам еще больше бодрости и сознания нашей силы.
Наконец нашим взорам представилась Гатчина. В ясный осенний день она показалась нам сказочной. Город как бы замер в осенней прозрачной дымке. Только у Варшавского вокзала наблюдалась жизнь – там маневрировало несколько паровозов. Предполагая, что красные спешно эвакуируют город, решили помешать им в этом или просто навести у них смятение.
Бравый и лихой командир батареи А. Гершельман на карьере выкатил вперед свои орудия и открыл меткий огонь по вокзалу. Паровозы начали курсировать более нервно, а некоторые из них скрылись. Батальон ускорил шаг, и Гатчина стала быстро приближаться. Батарея беспрерывно держала вокзал под огнем.
Так подошли мы почти вплотную к Гатчине и остановились перевести дух в маленькой деревушке (насколько мне помнится – Колпино), примыкающей к предместью города. Красные дали несколько орудийных залпов, по всей вероятности из броневика, – и смолкли. Начинало вечереть.
Подъехал генерал Родзянко. Высказав мнение, что Гатчина оставлена красными, он приказал батальону идти в город.
Выслав одну роту вперед, батальон продвинулся в предместье Гатчины, Александровскую слободу. Не встретив по пути противника, предположили, что город очищен и что предосторожности излишни, – и раскатистое «Взвейтесь соколы орлами» прорезало глубокую тишину и прокатилось по кварталам предместья. Но не успели затянуть следующую, как командир передовой роты донес, что, по рассказам жителей, в городе есть красные. Не веря в такую возможность, продолжали петь. И только после вторичного подтверждения о том, что в городе красные, – песни были прекращены.
Начинало темнеть. Вдруг от передовой роты устное донесение, что встретились с красными, залегшими густой цепью по железной дороге, которую нам надо было перейти, чтобы попасть в город. Так как цепь красных не стреляла и якобы приняла в темноте нас за своих, то командир роты поручик Баранов вступил в переговоры-пререкания, чтобы выиграть на всякий случай время.
Как раз в это время весьма кстати подоспел наш командир полка полковник Данилов, в самых трудных положениях не теряющий хладнокровия и присутствия духа. Его изощренная изобретательность в способах борьбы с врагом была настолько велика и пагубна для последнего, что красные боялись одного его имени.
После того как батальон тихо и незаметно подошел вплотную к передовой роте, все еще отвлекавшей разговорами красных, под личным руководством командира полка была незаметно развернута одна рота.
Здесь русская мудрая поговорка «Все, что ни делается, – к лучшему» оправдалась вполне. Петь песни, вступая в город, который по ни на чем не основанному предположению якобы оставлен противником, – была преступная неосторожность, но в данном случае неосторожность эта послужила нам на пользу.
Как выяснилось уже потом, красные не стреляли, чтобы не делать излишнего переполоха, – они поджидали песенников, – и никак не думали, что эти «песенники», пользуясь наступившей темнотой, так быстро и незаметно вырастут перед ними в грозную цепь. Для них песенка была уже спета. Несколько дружных залпов с нашей стороны, короткий удар врукопашную – и красная цепь смята вместе с пулеметами, не успевшими сделать ни одного выстрела.
Не допуская возможности, чтобы красные обладали выдержкой, позволяющей им подпустить нас вплотную, я невольно спросил пленных:
– Да кто же вы, наконец, черт возьми, – белые или красные?
– Красные, – был покорный и плаксивый ответ.
Среди пленных (это были курсанты) оказалось даже два их командира – офицеры старой армии, которые впоследствии служили в нашем полку.
– Не задерживаться на месте, с Богом вперед! – крикнул командир полка, и батальон кинулся дальше, напрямик по проспекту Императора Павла I. Уже не встречая более на своем пути препятствий, докатился он до казарм 23-й артиллерийской бригады, под аркой, заняв противоположный выход из города. Впоследствии выяснилось, что главные, довольно крупные, силы противника были сосредоточены в районе Варшавского вокзала, и ликвидировать их удалось только на второй день утром.
Была уже темная ночь. Вокруг жуткая тишина. Только в юго-западном направлении изредка слышалась отдаленная ружейная трескотня. Всем нам было немножко страшно, но в общем у каждого на душе было весело и лихо. Шоссе, на котором мы остановились, было чуть ли не единственным выходом из города на Петроград, не считая, конечно, Варшавского вокзала. Каждый поэтому невольно сжимал винтовку и был готов ко всяким сюрпризам.
Послышался шум подходящего от Петрограда поезда. Не доходя до вокзала, поезд остановился. Кучка пассажиров направилась прямо на нас. Слышен был авторитетный бас:
– Я же говорил вам, что у этой арки обязательно будет стоять застава, – раз поезд остановили, не допустив до города, – значит, что-то не так.
– Бог с ними, только бы нас пропустили домой, – отвечал женский голос.
– Здравствуйте, товарищи!
– Здорово, граждане! Откуда вас нелегкая несет ночной порой?
– Домой, товарищи, из Петрограда, сделайте милость, пропустите, товарищи!
– Ладно, проходи, проходи, не до вас тут, только не задерживайся по дороге!
Толпа торопливо засеменила мимо солдат и скрылась в ночной тьме, ничего не подозревая.
И опять тишина и томительное ожидание.
Наконец, уже со стороны города, послышались шаги и конский топот. Какая-то колонна шла прямо на нас.
– Стой! Кто идет?
– Свои!
– Кто свои?
– Гатчинских командных курс…
– Бросай оружие! Сдавайся!
Колонна шарахнулась в стороны, и несколько ослепительных и преувеличенно громких в ночной тишине выстрелов в упор ударило по слуху.
Дружные залпы и лента пулемета с нашей стороны последовали в ответ непокорным курсантам и настолько подбодрили наших врагов, что уже через минуту не слышно было топота… убегавших обратно в город.
Прошло не более часа. Вправо от нас, невдалеке, что-то загорелось. Зловещим светом зарева осветились верхние окна и крыши домов. Стало брать нетерпение. Хотелось поскорее установить связь с главными силами, но посылать людей для этой цели было довольно рискованно, к тому же никто хорошо не знал плана города. Все мы в Гатчине были впервые.
Опять послышался шум идущих на нас, и опять из города. Подобрались.
– Кто идет?..
Большой неожиданностью, на этот раз уже для нас, были дружный залп и раскатистое «Ура!».
Батальон не замедлил достойно приветствовать смельчаков. После короткой схватки в наших руках оказалось до двух десятков курсантов, несколько лошадей, много оружия. С нашей стороны – убит фельдфебель и несколько стрелков ранено.
И опять наступила тишина, но тишина зловещая, прерываемая коротким ржанием перепуганных лошадей и беспрерывными стонами раненых курсантов, оставленных на поле боя своими товарищами. Нам было не до них. Наконец и это стихло. Видимо, легко раненные разбрелись, а тяжелые – впали в беспамятство.