1 ноября. Целый день батарея обстреливала красных, препятствуя их наступлению и рассеивая их скопления. Вследствие прорыва справа, батарея с пехотой отошла в деревню Большое Ондорово, заняв позицию на его восточной окраине и войдя в подчинение командира 1-го полка.
2 ноября. Батарея отошла в мызу Кемполово, где стала на позицию.
3 ноября. Батарея перешла в мызу Медниково, где стала на позицию на ее юго-восточной окраине для обслуживания 3-го полка, имея наблюдательные пункты в Муратове и Кондакюля.
4 и 5 ноября. Пристрелка и редкий огонь.
6 ноября. Вечером крупные силы противника повели наступление на деревню Сельцы и на левый фланг 3-го полка. Батарея открыла сильный огонь, чем остановила противника против 3-го полка и фланговым огнем уничтожила несколько цепей красных. 1-й полк, находящийся справа, отошел. Батарея заняла поэтому новую позицию у деревни Ронковицы.
7 ноября. Около 9 часов батарея рассеяла огнем крупное скопление противника у мызы и деревни Медниково, что помешало наступлению красных.
8 ноября. Батарея, по приказанию командира дивизиона, отошла в резерв в город Ямбург, где стала квартиробиваком.
9 ноября. Батарея стала на позицию в деревню Алексеевку для обслуживания Уральского п.
10 и 11 ноября. Батарея отбивала упорные атаки противника и, вследствие нескольких прорывов то справа, то слева, отходила в Тикопис и потом опять возвращалась.
12 ноября. Батарея заняла позицию у мызы Падожской с Уральским полком.
13 ноября. Батарея вела сильный огонь по наступающим колоннам противника, рассеяв их и частью уничтожив. Огнем батареи противник выбит из Луцка.
14 ноября. Батарея взяла позицию у шоссе между Ново-Пятницкой и Дубровкой на участке Уральского полка.
15 ноября. Батарея пошла на присоединение к своей дивизии.
16 ноября. Батарея заняла позицию у деревни Черное на участке Стрелкового дивизиона. Командир батареи, капитан Зауэр, вступил в исп. обязан, начальника артиллерийского участка. Во временное командование батареей вступил поручик Вихман.
17 ноября. Батарея заняла позицию западнее деревни Кривая Лука.
18 ноября. Батарея заняла позицию на южной окраине деревни Низы.
Командир батареи вернулся, поручик Вихман приступил к исполнению своих обязанностей.
19 ноября. 4-я дивизия отступила с юга. Батарея вела сильный огонь по наступающим красным со стороны деревни Кривая Лука.
20 ноября. Батарея заняла позицию в лесу севернее «Плюсских переправ» (шоссейный и железнодорожный мосты).
25 ноября. По приказанию командарма, батарея заняла позицию на участке 1-го Эстонского полка на левом берегу реки Наровы против впадения в нее реки Плюссы.
До 28 ноября батарея оставалась на этой позиции, ведя огонь по деревням Низы, Усть-Жердянка, Черново, Большая Жердянка, по скоплениям красных и по их цепям. Позиция батареи открытая, в пехотной цепи для фланкирования «Плюсской переправы». Этот период боев, а также последующие бои – борьба за обладание Нарвой – отличались крайним упорством, при сильнейшем артиллерийском огне с обеих сторон (артиллерия до 10-дюймовой пушки), при атаках, доходивших до штыковых схваток, при огромных потерях красных, ходивших в атаку колоннами, будучи в некоторых случаях предварительно одурманенными алкоголем и наркотиками. Моментами ураганный артиллерийный огонь обнимал фронт море-Сала – Дубровка – Плюсса – Вязки, по своей интенсивности напоминая огонь Великой войны.
29 ноября. Вечером красные прорвали наше расположение правее батареи, захватив две 45-линейные гаубицы, и вскоре в тылу батареи началась ружейная стрельба и крики «Ура!». Будучи окруженными, люди батареи с эстонским прикрытием, вынув затворы, панорамы, прицелы и пр., прорвались сквозь кольцо красных, унеся своих двух раненых. С подходом резерва с помощью огня батарейных пулеметов перешли в контратаку и восстановили положение. Несмотря на продолжающийся ружейный огонь противника, батарея взялась в передки и, отойдя к северу на 1 км, заняла новую позицию, откуда все следующие дни вела огонь по наступающим красным.
В конце января 1920 года, по приказанию инспартарма, ввиду расформирования Северо-Западной армии, батарея сдала всю материальную часть и конский состав 1-й батареи 1-го Эстонского артиллерийского полка штабс-капитану Паолу.
Весь личный состав батареи перешел в Ивангород и расположился по квартирам, ожидая решения своей участи.
Ввиду крайней скученности и отсутствия квартир (квартиры были, но эстонцы, до крайности враждебно к нам относившиеся, их не давали), появилась эпидемия сыпного и возвратного тифов, а в конце февраля и брюшного. Ввиду преступного отношения «диких» эстонцев, эпидемия приняла грозные размеры, и эти месяцы в Нарве – сплошной кошмар. На некоторых дворах и в некоторых помещениях трупы валялись неделями. Мертвых вывозили на санях, сложенных как дрова, и бросали часто без всякого погребения за город. Каждый день многочисленные похоронные процессии. Больные находились и в частных домах, и в госпиталях. Санитарные условия были ужасны. Отсутствие белья. Эстонцы запретили русских пускать в бани. В некоторых лазаретах стояла такая грязь и вонь, что было невозможно дышать. Больные ходили под себя, и никто этого не убирал. Моча просачивалась из верхних этажей и капала на больных в нижних. Наконец эпидемия стала косить и местное население, и эстонские войска. Зараза дошла до самого Ревеля. Тогда эстонцы (да и то, кажется, под давлением Америки) принялись за борьбу и немного улучшили положение, но, «кажется, болеть уже скоро никого не останется» – так стали поговаривать.
Приказ по армии от 21 января гласил о расформировании, но оно надолго затянулось, и только в первых числах марта, по сдаче всей отчетности и дел ликвидационной комиссии, батарея прекратила свое существование. Часть людей в госпиталях (кандидаты на тот свет), часть уже покинула нас, перейдя в загробный мир, а небольшая группа еще живых принуждена была поступить дровосеками на лесные заготовки.
К. ДыдоровЛивенцы в Северо-Западной армии270
В июле мы получили приказ, переданный нам англичанами, среди которых был капитан Брей, – бывший офицер Русской армии, александрийский гусар, – перейти в Северо-Западную армию к генералу Юденичу. Приказ исполнили, но англичан ругали и ругаем за их медвежью услугу вовсю. Мне пришлось спешно ехать вперед для переговоров с генералом Юденичем, Родзянко и другими генералами. Впечатление от переговоров было самое корявое, но стараниями англичан отряд уже был перевезен, и ничего изменить уже было нельзя. Очень и очень плохую услугу оказал отряду один из моих старших офицеров, некий полковник – Янович-Канеп, возмечтавший занять пост князя Айвена или еще больший и в личных, но отнюдь не в общих народных интересах продавшийся за 30 серебреников. Если встретитесь когда-нибудь с ним, будьте осторожны. За свои слова я отвечаю.
Отряд сразу с парохода попал в бой. Так как у нас люди были готовы на все, лишь бы бить большевиков, то и успех от первого боя был отличный, и в армии сразу заговорили о ливенцах, с одной стороны, с восторгом, а с другой – с завистью. Завидовали, что мы пришли хорошо одетыми, хорошо обутыми и отлично вооруженными и снаряженными, но все… германцами…
С англичанами у меня произошли схватки (достаньте и прочтите изданные в Гельсингфорсе «Записки белого офицера»). Князь Ливен, кое-как став на ноги, приехал в Северо-Западную армию, но его переговоры не дали утешительных результатов, и он уехал и от армии, и от Юденича, и от Родзянко, и от спившегося Вандама, и от чиновника Малявина, и от всех интриг, и от всего, что было в избытке нечистого в армии, поручив мне дотягивать дело так, как я его вел, считаясь со своею совестью. Он надеялся за границей больше сделать, да и здоровье требовало лечения. Раны еще не зажили.
Отряд развернули в дивизию, отобрав от нас и броневик, и аэроплан, и две гаубицы, и шесть легких орудий и т. д., и т. д., в распоряжение армии, и поставили все в тыл. Смирились, думая, что это для общей пользы. Я остался за князя Ливена и за него командовал дивизией.
Было много интриг, много неприятностей, но все же, дождавшись наступления, рванули на Петроград и подошли к нему почти вплотную.
К сожалению, здесь против Латышской армии и народа выступил Бермондт-Авалов. Эстонцы начали говорить о мире: «тетя»271 наша ничего нам не могла подвезти, объясняя все забастовками английских рабочих, в армии воры проявили максимум своей деятельности, нужно было у себя в тылу организовывать комендатуры, на что расходовалось много людей, а полки пополнялись лишь красноармейцами. Армия остановилась для передышки и, раз остановившись, уже не смогла держаться. Начальники еще сделали несколько усилий, и солдаты напряглись, но это, по-моему, окончательно их вымотало, и славное наступление перешло в бесславное и ужасное отступление.
Пробовали было дорогой останавливаться и драться в открытом поле, но после подобных проб дело только ухудшилось, и армия не смогла удержаться даже на заранее приготовленных позициях. Вот к чему приводит работа самодельных стратегов.
Мой начальник штаба полковник Соболевский нервно заболел, его заместитель подполковник Решетников272 измотался, оперативный адъютант совершенно отупел, и его пришлось отправить в тыл на отдых, а затем в госпиталь. Я кое-как держался, но, конечно, вымотался, изнервничался и так ругался со штабом корпуса, как еще никогда.
Генерал граф Пален, командир корпуса, отдался своему начальнику штаба Видякину, эрзац-офицеру, который в это время уже не годился для боевой операции, хоть и был честным человеком.
Вы знаете, что я отличался и прежде резкостью, а тут с Видякиным обнаглел и чистил его вовсю, и потому, что сам себя считал идейным и честным борцом с большевиками, и потому, что год борьбы с ними дал мне опыт и имя, и потому, что мои пред