А еще у Объемова неожиданно сложился сюжет (сейчас такое безобразие входило в моду) для рассказа «Тамань‑2». Печорин не уехал по казенной надобности, а примкнул к контрабандистам, отбил дивчину у Янко, разобрался с конкурентами, создал настоящую морскую бандитскую империю. У слепого (Печорин его пожалел и приблизил к себе), как у болгарской Ванги, открылся дар предвидения. Он предсказал Крымскую войну и поражение России. Печорин тайно встретился в Севастополе с Николаем Первым, а потом…
Бред! Не мысль изреченная есть ложь, поправил Тютчева уставившийся в смутный и как будто слегка кружащийся потолок Объемов, а жизнь изреченная есть ложь! Я переутомился, он закрыл глаза, хорошо бы заснуть.
Но сон не шел.
…Когда легкие шаги гэбистов и тяжелые — спецназовцев в коридоре стихли, Каролина и Олеся стали одеваться, обидно не обращая внимания на писателя Василия Объемова. Он топтался между ними в позорных, купленных на рынке в городе Невеле (ближайший к его деревне райцентр) трусах, а они шуршали колготками, искали на полу обувь, равнодушно задевая его объемными бедрами. Их разговор напомнил контрабандистов из «Тамани».
— Сдурела? — спросила, защелкивая бюстгальтер, Каролина у Олеси. — Зачем пришла?
— Так он вырубился, захрипел, задергался, думала, концы отдаст. Куда я? Они зайдут, а я с трупом, да?
— Ладно, хоть живой, — согласилась Каролина. — Много ему накапала?
— Да нет, — пожала плечами Олеся. — Норму — чтобы встал и кончил. Он, наверное, больной. Или до этого принял.
— Ты же говорила, что с ней не общаешься, — зачем-то уличил Каролину в изреченной ранее лжи Объемов, — она с мужем в Одессе, а ты к ним ни ногой.
— Ага, — откликнулась Олеся, — второй год сидит, козел, без зарплаты. Кофейную машину, которую ты, мам, из Германии привезла, — повернулась к Каролине, — пропил! Сказал, чтобы я без денег не возвращалась.
— Не переживай, — махнула рукой мать. — Там в парке кафе закрывали, технику на улицу выставили, бери что хочешь. Надо было все забрать и к вам на трейлере.
— Так это когда? — возразила Олеся. — Сейчас негры и арабы… в момент.
— А муж что, — растерялся Объемов, — знает про твои… проделки?
— Хер знает, что он знает, — ответила Олеся. — Мне какое дело? Детей кто будет кормить?
Объемов, окончательно растерявшись, взял со стола паспорт. С фотографии на него мрачно уставилась… Каролина в белом парике и круглых выпуклых очках.
— Грибоедова, — пробормотал. — Она… потомок?
К своему стыду, он запамятовал, успел ли Грибоедов за короткую жизнь обзавестись детьми.
— Говорит, что по какой-то внебрачной линии, — забрала у него паспорт Каролина. — Позавчера приехала, ездит по области, осматривает усадьбы. Два раза у меня завтракала и ужинала. Образованная дама. Как начнет про литературу, про деревья и газоны — не заткнуть. Рассказывала, что Грибоедов женился на этой, как ее… грузинке…
— Нине Чавчавадзе, — подсказал Объемов. Это он помнил.
— Когда ей было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать лет. Любил сидеть у камина и смотреть, как она играет с куклами. Он что, извращенец был, как его… педофил?
— Вранье, — возмутился Объемов. — Он был герой. Она всю жизнь по нему тосковала, отказывала женихам и умерла… от холеры.
— Анна Дмитриевна утром в Гродно с ночевкой уехала, — продолжила Каролина. — Я как войска из окна увидела, сразу вниз, а на выходе уже документы смотрят. Ну все, думаю, попалась. И Олеську подвела, мы с ней вместе должны были… А ты, — с подозрением посмотрела на дочь, — зачем так рано пришла?
— Думала, успею. Этот… боров, как фамилия… Горлопан?.. двести долларов обещал. Голос по телефону бодрый такой, а как увидела его…
— Не расплатился? — встревожилась Каролина.
— У меня всегда вперед, — хмыкнула Олеся, — но с него надо было больше. Думала, расплющит пузом.
— Как к тебе попал ее паспорт?
Объемов натянул спортивные трикотажные штаны. Мимолетно поймав в зеркале отражение, он подумал, что ему вполне подходит определение — баран. Так сказать, производное между нищим безработным козлом — мужем Олеси и похотливым боровом — детским поэтом из Молдавии Серафимом Лупаном, показавшим в Белоруссии свое истинное лицо.
— Легко, — нервно зевнула Каролина. — Увидела, что он лежит на ресепшене. Она сдала на регистрацию, а забрать, видать, забыла. Пока дежурную в холле допрашивали, я цап — и в подсобку. А как фотографию увидела… Господи, это же я… — покосилась на Объемова, — ну, лет через десять. Взяла Олеськин парик, а очки один идиот в буфете на столе оставил. Напился, скотина, все меня маринованными опятами соблазнял, торговать приехал из Великих Лук… Кому тут нужны его опята?
— Подожди, — заторопился Объемов, увидев, что дамы опасливо выглядывают сквозь дверной проем в коридор. — Почему вы пришли ко мне? Откуда ты знала, что я…
— Лешка сказал, — прислонила палец к губам Каролина. — Иди в девятьсот седьмой, он все знает и не выдаст. Так он сказал.
— Что знаю? Больше ничего не сказал? — сел на кровать Объемов.
— Сказал: «Мужик в теме».
— В какой теме? — вскочил с кровати Объемов.
— Понятия не имею, — ответила уже из коридора Каролина.
7.
В третий, заключительный день международной научно-практической конференции, посвященной современному состоянию русского литературного языка, участников повезли на автобусе в поселок Ивье, где только что завершилось строительство нового аэропорта для малой авиации. Торжественное его открытие планировалось через две недели. Международная авиационная комиссия должна была оформить новому аэропорту сертификат и утвердить частоту для работы диспетчеров.
Белоруссия, рассказал по дороге сопровождающий (явно из научной национально ориентированной среды), в ближайшем будущем превратится в Мекку экологического туризма. Великое княжество Литовское, сердцем которого являлась Белая Русь, было самой экологически чистой, свободной, благоустроенной и культурной территорией тогдашней Европы. Именно в то время Франциск Скорина разработал основы европейской христианской философии. Но после третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году, развел руками сопровождающий, с белорусским ренессансом было окончательно покончено. Чернобыльская катастрофа нанесла экологии Белой Руси последний и самый страшный удар. Однако сейчас Белоруссия возрождается, возвращается к традиционным началам европейской Белой Руси.
— Не могли бы вы просветить нас насчет этих начал? — прервала с ближнего сиденья политизированного историософа въедливая Анна Дмитриевна Грибоедова.
Каждый раз, видя или слыша ее, Объемов вздрагивал и опускал глаза, до того настоящая Грибоедова была похожа на Каролину. Анна Дмитриевна замечала это и смотрела на него с недоумением. Ей было трудно понять причину его стыдливого смущения. А Объемову было трудно перестать воспринимать Анну Дмитриевну как голую Каролину, обхватившую его крепкими жилистыми ногами. Мужик, приехавший в Лиду из Великих Лук торговать маринованными опятами и потерявший в буфете очки, сразу раскусил эту авантюристку! И ведь какую фамилию перехватила, запоздало негодовал, краснея, Объемов, — Грибоедова! Священную для русской литературы фамилию! Да в одной цитате из «Горя от ума» — «Чтобы иметь детей, кому ума недоставало?» — вся суть человеческой цивилизации!
Слегка похмельная (участников конференции угощали на славу) голова писателя шла кругом: настоящая, хоть и по боковой линии, Грибоедова — Анна Дмитриевна; лже-Грибоедова — Каролина; неведомый мужик, приехавший из Великих Лук в Лиду торговать опятами и соблазнявший ими Каролину… Интересно… Нет, строго осадил себя Объемов, мне совершенно неинтересно, чем закончилось амурное дело с маринованными опятами. При чем вообще здесь грибы? Но тут же сквозь тонкую пленку здравого смысла грибом выперло название авангардистской телепередачи безвременно скончавшегося композитора и музыканта Сергея Курехина «Ленин — гриб». Следом припомнилась народная примета, что многогрибье — к беде и войне. Будто бы летом 1914-го народ не знал, куда деваться от грибов, а в сорок первом грибы строем пошли с середины мая. Гитлеровские танки в конце июня вязли в грибной распутице. Это был вещий знак, репетиция того, как они завязнут в настоящей распутице в начале октября под Москвой. В конце концов, и собирающаяся приструнить белорусского историософа Анна Дмитриевна Грибоедова увиделась Объемову в образе… гриба на длинной тонкой ножке с двумя круглыми улитками (очками) на шляпке.
— Охотно, — между тем ответил Анне Дмитриевне историософ. — Вот эти начала: экология, свобода, порядок, культура.
— Вы забыли про пятое начало — народ! — скрипуче отозвалась та, сверкнув очками.
Улиточный гриб был явно (для самозваного историософа) несъедобным. Осознав это, он сменил чреватую тему на бесплодную служебно-скучную:
— Аэродром построен для того, чтобы состоятельные клиенты из Европы могли легко и быстро на своих частных самолетах добираться до экологических жемчужин Белоруссии — ее лесов, озер и рек, а потом, насладившись отдыхом на природе, беспроблемно возвращаться домой.
В автобусе писатель Василий Объемов устроился рядом с молдавским поэтом Серафимом Лупаном. Седой, в тонком летнем костюме и свежей рубашке, при золотых часах, к тому же еще, как выяснилось, депутат молдавского парламента, Серафим смотрелся олигархом, вздумавшим демократично прокатиться на экскурсию вместе с нищими литераторами.
Сейчас события двухдневной давности казались Объемову каким-то нелепым сном. Когда он с тяжелым сердцем пришел утром завтракать, в кафе на двадцатом этаже распоряжался улыбчивый паренек, запутавший его пересчетом российских рублей в белорусские за сто граммов коньяка, не предусмотренного в оплаченном (уже не усиленном, а ослабленном) завтраке. Вчера вечером здесь была женщина, кажется Каролина, осторожно заметил Объемов. Паренек развел руками: «Я работаю в ресторане на втором этаже. Меня попросили ее заменить, наверное, заболела».