— Может, орешков — с пылу с жару?
— Нет, спасибо.
Под орешками он имел в виду местный арахис, сваренный в шелухе. Ее какое-то время сосешь, а затем постепенно раскусываешь, добираясь до орехов, которые от варки становятся мягкими и горячими.
— Аллергик, что ль?
— Да нет.
— Худаешь?
— Тоже нет.
— Ну дак ешь, че ты.
Я для приличия взял, хотя арахис мне не очень по вкусу. Орех оказался таким горячим, что я невольно втянул воздух.
— Горячо, — сказал я.
— А ты че думал? Я ж сказал, с пылу с жару.
Он зыркнул на меня как на тугодума (может, и правильно).
— Я ищу человека по имени Терей.
— Его дома нету.
— Не знаешь, где его можно найти?
— А на кой он тебе?
Я показал удостоверение.
— Далеко ж тебя занесло, — хмыкнул он. — Ой, далеко.
Где найти Терея, он так и не говорил.
— Я ничего не собираюсь с ним делать и зла ему вовсе не желаю. Просто он тут помогал одному молодому человеку, моему клиенту. И то, что Терей может мне сказать, для этого парня вопрос жизни и смерти.
Старик какое-то время неподвижно на меня смотрел. Он был беззубый, и его мусолящие орех губы издавали влажные, чмокающие звуки.
— Жизни и смерти, гришь? — спросил он ехидно. — Оно да-а, дело сурьезное.
Возможно, он был прав, дергая меня за своеобразную веревочку. Изъяснялся я, наверное, как персонаж мыльного сериала.
— По-твоему, я перегибаю?
— Есть чуток, — кивнул он. — Самую малость.
— Но все равно дело серьезное — ты же сам сейчас сказал. Мне очень нужно с ним переговорить.
В этот момент старик совладал с кожурой и добрался до ореха. Кожурку он аккуратно сплюнул себе на ладонь.
— Терей нынче на работе. Где-то в баре с титьками, на Митинг-стрит. — Старик, осклабившись, подмигнул. — Правда, с себя одежку не снимает.
— И то хорошо.
— Он там уборщиком, — пояснил старик, — спущенку подтирает.
Сипло хохотнув, он шлепнул себя по бедру, после чего дал название клуба: «Лап-ланд». Я поблагодарил.
— А ты, я вижу, все еще мой орешек мусолишь, — заметил он перед моим уходом.
— Мне вообще арахис не очень-то по зубам, — признался я.
— А я и понял, — сказал он даже с некоторым одобрением. — Хотел просто посмотреть, есть ли у тебя совесть: принимать от людей то, что тебе дают.
Понимающе рассмеявшись, я отошел от собеседника, украдкой выплюнул арахис в руку и бросил в ближайшую урну.
С самого моего приезда Чарльстон неустанно праздновал спортивные победы. Как раз в те выходные «Бойцовые петухи» Южной Каролины выбрались наконец из полосы неудач, разгромив «Штат Нью-Мексико» всухую (31:0) на глазах у восьмидесяти тысяч изголодавшихся по победе фанатов, до этого лишенных поводов радоваться без малого два года — а если конкретно, то с того счастливого, но, увы, далекого дня, когда «Петухи» начистили яйца курам из «Болл стэйт» со счетом 38:20. Даже куортербек Фил Петти, который весь прошлый сезон вел себя на поле как тот плохой танцор, нынче совершил несколько успешных бросков и дважды лично пересек голевую линию.
А потому пресловутый кварталец со стрип-барами и джентльменскими клубами на Питтсбург-авеню последние несколько дней, видимо, старался для празднующих не на жизнь, а на смерть. Изгалялись кто как мог. Один из клубов устроил мойку автомобиля обнаженными женскими прелестями (а что, и прикольно и практично); другой, в противовес, потешил своих элитных клиентов тем, что никого в джинсах или кроссовках не пускал на порог. «Лап-ланд», судя уже по звучанию, на такие изыски способен не был. И в самом деле, парковка перед ним лоснилась глубокими лужами, вокруг которых осторожно приткнулись машины, словно сговорившись не нырять в эти опасные водоемы (чего доброго, недосчитаешься потом колес). Сам клуб представлял собой бетонный барак, раскрашенный в различные оттенки синего — от вульгарно-фингального до лиричной голубизны с сексуальным подтекстом. Посередине красовалась черная стальная дверь, из-за которой откуда-то снизу приглушенно гремел хит группы «Bachman — Turner Overdrive»: «You Ain't Seen Nothin». «ВТО» в стрип-клубе — это, я вам доложу, верный признак того, что у заведения лихие времена.
Внутри было темно, как на уме у спонсора-республиканца; исключение составляли полоска розового света вдоль барной стойки и серебристые вспышки крутящегося шара над пятачком сцены по центру, где девица на курьих ножках и с оранжевой попкой в пупырышках колыхала миниатюрными грудками перед горсткой восторженных пьяниц. Вот один из них, сунув в чулок плясуньи доллар, не замедлил сунуться ей башкой между ног. Стриптизерша отпрянула, но никто не попытался оттащить энтузиаста в сторону и двинуть ему, чтоб не лапал артистку. В «Лап-ланде», судя по всему, чувственная связь между зрителем и исполнителем негласно приветствовалась, и чем она теснее, тем лучше.
У стойки бара, потягивая через соломинки напитки, сидели две женщины в кружевных лифчиках и стрингах. Как раз когда я в здешнем сумраке избегал столкновения со встречным столиком, на меня надвинулась старшая из них, длинноногая негритянка с тяжелыми грудями:
— Я Лорелей. Тебе что-нибудь принести, сладенький?
— Да так, шипучки. И себе что-нибудь не забудь.
Я дал ей десятку, и она поплыла, величаво покачивая кормой.
— Ща вернусь, — бросила она через плечо.
Материализовалась она и вправду быстро, буквально через минуту — с теплым тоником, коктейлем для себя и без сдачи.
— Дороговато тут у вас, — заметил я. — Кто бы мог подумать.
В ответ Лорелей жарко прильнула ко мне бедром и положила руку на мою ляжку, как бы невзначай скользнув при этом пальцем по интимному месту.
— Что платишь, то и берешь, — вкрадчиво заметила она. — И не только.
— Я тут кое-кого ищу, — с мнимой доверительностью шепнул я.
— Медовый, уже нашел, — выдохнула Лорелей с видом эротичным, с намеком на почасовую (причем недорогую) оплату.
Похоже, «Лап-ланд» исподтишка заигрывал с проституцией. Лорелей подалась ближе, нависая грудями, чтобы я при желании их рассмотрел. Я же как примерный бойскаут отвел глаза и взялся пересчитывать над стойкой пыльные баночки джин-тоника.
— Ты ж не за теми вон танцульками сюда пришел? — спросила она.
— Куда мне: давление высокое. Доктор говорит: не вздумай перевозбуждаться.
Она с улыбкой томной страсти провела ногтем по моей руке; образовался белый следок. Я глянул на сцену: стриптизерша там изогнулась под таким углом, какого, наверное, не видывал даже гинеколог. Впрочем, это ее работа.
— Она тебе нравится? — спросила Лорелей, кивая на танцовщицу.
— А что, прикольная девчонка.
— Прикольной девчонкой могу быть я. Хочешь поприкалываться, сахарок?
Рука Лорелей прошлась по моему интимному месту заметно ощутимей. Я, кашлянув, переместил ей руку с места скоромного на более скромное: на стульчик.
— Да ну, я тихоня.
— А я шалу-у-унья…
Игра становилась монотонной.
— Вообще-то, — вздохнул я, — на самом деле я не из разряда приколистов. Догоняешь?
Ее глаза словно задернулись прозрачными шторками. А еще в них читался разум: не просто низменная хитрость бабы, пытающейся развести в гиблом стрип-баре клиента, но что-то энергичное, умно-подвижное. Интересно, как в ней уживаются эти две стороны характера.
— Догоняю. Так ты кто? Не коп, нет. Может, пристав? Налоговик? Что-то в тебе такое есть. Уж навидалась.
— Такое это какое?
— Да будто на лбу написано: у меня для вас, голь-шваль, плохие новости. — Сделав паузу, она пытливо меня оглядела. — А у тебя, если приглядеться, вид и вовсе такой, будто всем капец.
— Я же сказал, что кое-кого ищу.
— Да пошел ты.
— Я частный детектив.
— У-у-у, — протянула она разочарованно, — совсем плохой мальчик. Я пошла, сахарный.
Лорелей тронулась было уходить, но я нежно сжал ей запястье, между тем положив на столик еще две десятки. Она стоя махнула бармену, который, почуяв неладное, подал знак вышибале на дверях, после чего продолжил натирать стаканы, но уже цепко поглядывая на наш столик.
— Вау, два по десять, — разглядела купюры Лорелей. — На это ж новый прикид купить можно.
— Два, с учетом того, который сейчас на тебе.
Не ощутив в моем голосе насмешки, она как будто оттаяла; во всяком случае, улыбнулась сквозь корочку льда. Я показал ей свое удостоверение, которое она изучила, после чего пульнула мне по столешнице.
— Штат Мэн. То-то я гляжу, ты мэн неплохой. Поздравляю. — Она потянулась за подношением, но моя рука оказалась проворней.
— Но-но! Сначала разговорчик, потом баксы.
Дав жестом отбой бармену, она со вздохом неохоты опустилась на стул, сверля глазами купюры под моей ладонью.
— Я ничего здесь не собираюсь учинять. Мне просто надо задать кое-какие вопросы. Я ищу одного человека, звать его Терей. Ты не знаешь, он здесь?
— А зачем тебе?
— Он помогал моему клиенту. Хотелось бы его поблагодарить.
Лорелей рассмеялась деревянным смехом.
— Ну да, конечно. Так, ты мне бабки предлагал? Давай сюда. Привет я передам. И не хрен мне, мистер, по ушам ездить. Пусть я тут сижу и титьками болтаю, но уж за дуру конченую меня не считай.
— За дуру я тебя не считаю, — сказал я, облокачиваясь на спинку стула, — и Терей мне действительно помог. Он разговаривал в тюрьме с моим клиентом. Я лишь хочу знать, зачем это ему понадобилось.
— Он Бога нашел, вот зачем. Он даже мудоту, которая сюда приходит, пробовал к вере приобщать, пока Денди Энди не пригрозил мозги ему вправить.
— Денди Энди?
— Хозяин он тут, — Лорелей стукнула себе по затылку кулаком. — Усекаешь?
— Усекаю.
— Хочешь, чтобы Терею еще проблем приплыло? Он уже и так хлебнул под завязку.
— Не беспокойся. Мне только поговорить.
— Тогда давай сюда двадцатку, иди наружу и жди там сзади. Он скоро подойдет.
Секунду-другую я вглядывался ей в глаза: не лжет ли. Так толком и не поняв, руку я все же убрал. Моментально хапнув купюры, путана сунула их себе в лифчик и была такова. Я видел, как она перемолвилась с барменом и скрылась за дверью с надписью «Только танцоры и гости». Я догадывался, что там может быть: облезлая гримерка, ванная с вырванным замком, еще какая-нибудь комнатка, где из мебели лишь пара продавленных кресел да шкафчик с презервативами и коробкой салфеток. Не такая уж, наверное, эта баба и сметливая.