Стриптизерша на сцене закончила свой показ и, подобрав разбросанное белье, направилась в бар. Бармен объявил следующую исполнительницу, и место на пятачке заняла невысокая темноволосая девчушка с желтоватой кожей. На вид ей было лет шестнадцать. Какой-то пьяница восторженно завопил под призывные стоны вездесущей Бритни Спирс. Опять хит сезона: и откуда что берется.
Снаружи накрапывало; капли дождя делали зыбкими очертания машин и краски неба в отражениях луж. Я обогнул строение и оказался возле мусорки, где рядом стояли пустые кеги и штабель стеклотары. Заслышав сзади шаги, я обернулся и увидел мужчину, по виду явно не Терея: под метр девяносто, плечистого, с бритой заостренной маковкой и мелкими глазками. Ему было лет тридцать. В левом ухе золотисто поблескивала серьга, а на толстой клешне — обручальное кольцо. Остальное терялось под мешковатой синей футболкой и серыми трико, тоже мешком.
— Кто бы ты ни был, у тебя десять секунд, чтобы свалить, — сказал он. — Тут я хозяин.
Н-да. Надо же: дождь, а я без зонта. И даже без плаща. Торчу возле убогого стрип-бара, да еще выслушиваю угрозы от какого-то альфонса, который наверняка бьет женщин. Ну что же делать, тем более при таких удручающих обстоятельствах?
— Энди, — воскликнул я, — ты меня разве не помнишь?
Он озадаченно нахмурился. Я же, непринужденно подойдя и даже разведя руки, мгновенно саданул ему ногой в пах. Он не издал никакого звука, лишь втянул со свистом воздух и повалился, ткнувшись головой в асфальт. И заблевал.
— Ну вот, теперь не забудешь.
На спине под футболкой угадывался пистолет, который я вынул. «Беретта». Ух ты, никелированная; похоже, ни разу не пользованная. Я бросил ее в бак, после чего помог Денди Энди подняться на ноги и прислониться к стенке. Лысую макушку ему кропили дождевые капли, а коленки трико набухли и отвисли от грязной воды. Более-менее очухавшись, он уперся в них руками и исподлобья посмотрел на меня.
— Что, еще раз вмазать хочешь? — спросил он шепотом.
— Нет, — ответил я. — Эта штука срабатывает только раз.
— А на бис у тебя что?
Я вынул из кобуры солидный «смит-вессон» и дал ему хорошенько рассмотреть.
— Вот тебе и бис, и занавес. И финита ля комедия.
— А-а, крутован с большой пушкой.
— Он самый. Смотри на меня.
Он хотел было распрямиться, но передумал: береженого бог бережет. Так и стоял в три погибели.
— Слушай, — обратился я к нему, — все не так уж и сложно. Я делаю свое дело и ухожу.
— Тебе Терея? — помедлив с ответом, выдавил наконец Денди Энди.
Неужто я в самом деле так его припечатал?
— Терея, — подтвердил я.
— И все?
— И все.
— И ты уходишь с концами?
— Может статься.
Вдоль стены он проковылял к задней двери, открыл, и в нее как в пробоину хлынул ражий музон. Сам Денди Энди, судя по всему, хотел нырнуть внутрь, но я остановил его, свистнув и поиграв «смит-вессоном».
— Кликни его, а сам сходи погуляй, вон туда. — Я указал стволом на тупиковую часть Питтсбурга, где начинались травянистые пустыри и невзрачные склады.
— Так дождь же.
— Перестанет.
Денди Энди, недовольно поведя головой, гаркнул в темень дверного проема:
— Терей, слышь?! Дуй сюда!
Он придержал дверь, давая протиснуться худому, негритянски курчавому мужчине с темно-оливковой кожей. Конкретную расу угадать было невозможно, хотя резкие черты выдавали принадлежность к одной из тех странных этнических групп, которые изобиловали на Юге: не то мулат-креол, не то африканец с примесью европейца — словом, из тех «вольных цветных», что сочетали в себе гены и негров, и индейцев, и британцев, и даже португальцев, да еще каких-нибудь турок, чтобы окончательно все запутать. Из-под белой майки проглядывали тонкие, но мускулистые руки и развитая грудь. На вид ему было как минимум пятьдесят, и при своей рослости (повыше меня) он нисколько не сутулился — вообще никаких признаков надвигающейся старости, кроме разве что очков-хамелеонов. Джинсы над пластиковыми сандалиями были закатаны до середины лодыжек; в руке он держал швабру, от которой далеко шибала кислая вонь, — даже хозяин заведения попятился.
— Твою же мать! Опять наблевали? — спросил он.
Терей молча кивнул, переведя взгляд с хозяина на меня, а затем снова на хозяина.
— Тут с тобой поговорить хотят. Смотри мне, чтоб недолго.
Я посторонился, и Денди Энди осторожно миновал меня и вышел на дорогу. Там он вынул из кармана пачку сигарет, прикурил и так же осмотрительно двинулся дальше, прикрывая сигарету ладонью, чтобы не намокла.
Терей сошел на щербатый асфальт двора. Вид у него был собранный, даже, можно сказать, отрешенный.
— Меня зовут Чарли Паркер, — представился я, — частный детектив.
Я протянул руку, но он ее не пожал, в качестве объяснения указав на швабру:
— Не понравится вам со мной ручкаться, сэр. По крайней мере сейчас.
— Где отбывали? — спросил я, кивком указывая Терею на ноги.
Вокруг лодыжек у него виднелись характерные протертости; кожа в этих местах была сбита так, что прежнюю гладкость не возвратить. Я знал, что это за отметины. Такие остаются только от ножных кандалов.
— Лаймстоун, — ответил Терей голосом тихим, почти кротким.
— Алабама, — понял я. — Н-да, незавидное место для отбывающих срок.
Рон Джонс, начальник Службы исполнения наказаний Алабамы, в 1996 году вновь ввел порядки, когда группы заключенных на работах сковывались единой цепью. Десять часов изнурительного труда в каменоломнях — пять дней в неделю, на сорокаградусной жаре, — а затем ночь в «спальне № 16», этом набитом до отказа скотном дворе, где на площади, изначально предназначенной для двухсот, обретается четыреста узников. Первое, что делал заключенный такой артели, это вытягивал из своих башмаков шнурки и обматывал ими ножные «браслеты», чтобы металл не так впивался в лодыжки. Судя по всему, по какой-то причине у Терея шнурки изъяли и долгое время не возвращали.
— А почему у вас отобрали шнурки?
Терей задумчиво посмотрел себе на ноги.
— Я отказывался работать в такой артели в кандалах, — сказал он. — Готов был сидеть в карцере, идти на любые работы, но не соглашался быть рабом. Тогда меня стали привязывать к столбу и с пяти утра до заката держать на солнцепеке. В «спальню» по вечерам тащили волоком. Меня хватило на пять дней. А потом в память о моем упрямстве тюремщик отобрал шнурки. Это было в девяносто шестом. Пару месяцев назад меня выпустили условно-досрочно. Так что без шнурков я пробыл долго. Очень долго.
Говорил он тихо, ровно, а сам при этом поглаживал у себя на шее крест — точную копию того, который дал Атису Джонсу. Интересно, в этом тоже есть клинок?
— Меня пригласил юрист. Эллиот Нортон. Он представляет юношу, с которым вы знакомы по Ричленду: Атиса Джонса.
При звуке этого имени манера держаться у Терея изменилась. Он напомнил мне ту путану из бара после того, как ей стало ясно, что платы за услуги от меня не получить. Да и хватит уже, наверное, сорить деньгами.
— Вы знаете Эллиота Нортона? — спросил я.
— Слышал. А вы сами не из этих мест?
— Нет, я из Мэна.
— Не близкий свет. А как получилось, что вы оказались здесь?
— Эллиот Нортон мой друг, а кроме него, почему-то никто за это дело взяться не пожелал.
— Вы знаете, где юноша сейчас?
— Он в безопасности.
— Это вам так кажется.
— Вы дали ему крест, в точности так этот, который носите сами.
— Нужно уповать на Бога. Бог защитит.
— Я видел тот крест. Похоже, вы заодно решили помочь и Богу.
— Тюрьма для молодого человека — опасное место.
— Потому мы его оттуда и забрали.
— Зря. Надо было оставить его там.
— Там мы не могли его защитить.
— Защитить его вы не можете нигде.
— А вы что предлагаете?
— Отдайте его мне.
Я пнул лежащий на земле камешек, проследив, как он плюхается в воду. Мое отражение, и без того размытое дождем, окончательно подернулось рябью; на секунду я исчез в темной луже, разлетевшись вдребезги по ее дальним закуткам.
— Думаю, вы понимаете, что этого не произойдет, и тем не менее скажите: а для чего вообще вы отправились в Ричленд? Для того, чтобы видеться именно с Атисом Джонсом?
— Я знал его мать и сестру. Жил от них неподалеку, возле Конгари.
— Они исчезли.
— Да, это так.
— Вы не знаете, что с ними произошло?
Терей не ответил. Вместо этого, выпустив крест из пальцев, он подошел ко мне. Я не двинулся с места: угрозы в этом человеке я не чувствовал.
— Вы, я так понимаю, задаете вопросы, потому что это ваша работа и вам за нее платят?
— В каком-то смысле.
— А какие вопросы вы задавали мистеру Эллиоту?
Я сделал паузу. Что-то выходило за рамки моего понимания; была некая брешь в моей осведомленности, которую Терей пытался по мере сил заполнить.
— А какие вопросы я должен был задавать?
— Ну, например, что случилось с мамой и тетей этого мальчика?
— Исчезли. Он показывал мне вырезки из газет.
— Может быть.
— Вы считаете, они мертвы?
— Опять, сэр, вы путаете одно с другим. Может, они и мертвы, но не исчезли.
— Не понимаю.
— Может быть, — повторил он терпеливо, — они и мертвы. Только с Конгари они никуда не девались.
Я покачал головой. Вот уже второй раз меньше чем за сутки я слышу о неких призраках, блуждающих по Конгари. Но призраки не поднимают камни и не колошматят ими по голове молодых женщин. Дождь как будто перестал, и посвежел воздух. Слева со стороны дороги приближался Денди Энди. Поймав на себе мой взгляд, он с покорным видом пожал плечами, закурил новую сигарету и тронулся в обратном направлении.
— Сэр, вы когда-нибудь слышали о Белой Дороге?
Отвлекшись на Энди, я как-то не заметил, что Терей придвинулся ко мне почти вплотную; его дыхание припахивало корицей. Я машинально сделал шаг назад.
— Нет. Что это?
Он еще раз посмотрел себе на ноги, на пожизненные шрамы от кандалов.