Завидев его, Чародей замирает и некоторое время молча следит за каждым движением того, кто явился нас встретить.
Когда мой спутник наконец заговаривает, голос его почти насмешлив:
– Я слышал, здесь обитает чудовище.
Дева, встречающая нас, улыбается в ответ:
– Оно перед тобой.
Её хрупкая ладонь скользит по перилам. По шёлку серебряных волос при движении стекают блики свечей. Кожа – алебастр, лик – совершенство, тончайшая работа величайшего из мастеров.
В лице Чародея нет удивления.
– Я ожидал кого-то более… чудовищного.
– Не верь глазам. Они лгут тем чаще, чем отчаяннее люди желают им верить. – Её каблуки стучат по мраморным ступеням, мерно, медленно и гулко, как вода, капающая в пещере. – Первый мой совет всем, кто хочет получить в этом доме желанное и уйти невредимым. Жаль, что немногие меня слушали.
– И всё же я рискну. – Чародей улыбается, словно отражая её улыбку. – Вы хозяйка этого дома, госпожа?
– Можно сказать и так.
– Тогда я слышал и то, что вы исполняете желания, если предложить достойную плату.
– Чего же желаешь ты?
– Сущую безделицу, если подумать. Провести некоторое время под вашей крышей и воспользоваться библиотекой.
– Слухи о моей библиотеке разнеслись далеко. – Дева останавливается. Нас разделяет всего пять ступеней: достаточно, чтобы я хорошо её разглядела, но едва ли достаточно, чтобы понять, на кого я смотрю. – Это желание нетрудно исполнить.
– Тогда назначьте плату. У вашего гостеприимства тоже есть цена.
– Ваше пребывание здесь и станет платой. Будете скрашивать моё одиночество и развлекать меня приятными беседами, когда мне угодно.
– По рукам.
Он не верит ей. Я вижу это по его лицу, по глазам, по очередной улыбке. Он знает, чем грозят сделки с чудовищами – особенно с теми, кто так похож на красавиц. А ещё он уверен, что достаточно умён и сможет выскользнуть из мышеловки прежде, чем та захлопнется.
Её улыбка говорит мне: он не первый.
– Тогда занимайте любые покои, которые придутся вам по нраву.
Хозяйка дома разворачивается на каблуках. Подол её платья шелестит по камню, пока она удаляется туда же, откуда пришла, – где бы это ни было.
Лишь теперь я замечаю, что ледяная звезда на моей груди тянется вслед за ней.
Мы ждём, пока дева скроется из виду, прежде чем Чародей кивком подбадривает меня подняться.
Вслед за чудовищем я иду по агатовым ступенькам. Трогаю ладонью перила там же, где трогала их она. Годы не оставили на них ни щербинки – дерево гладкое, как шёлк. Неестественно гладкое.
Я знаю: мы отдадим больше, чем условились.
Но осозна́ем это, лишь когда придёт пора платить.
У чудовища синие глаза и тонкие пальцы.
Оно пьёт чай из фарфоровых чашек – их стенки хрупки и бледны, как кожа мертвеца. Оно читает, устроившись на софе, и давно вышедшие из моды туфли скрывает тяжёлая юбка давно вышедшего из моды платья.
Чудовище улыбается, встречаясь со мной взглядом.
Такие улыбки я привыкла видеть на карнавальных масках. Не у живых людей.
Комнаты мы выбрали первые попавшиеся. Чудовище явилось за нами и показало нам библиотеку в первый же вечер – наши спальни не столь далеко от неё. Моя разительным образом напоминает покои в доме среди роз, оставшемся далеко позади: та же кровать орехового дерева под лёгким тюлевым балдахином, тот же альков у окна с широким подоконником, застеленным одеялами и забросанным бархатными подушками. Только здесь свечи в прозрачных канделябрах зажигаются и гаснут сами, стоит этого пожелать.
Через некоторое время мне начинает казаться, что не я выбрала комнату, а комната – меня.
Библиотека и правда великолепна – три этажа под резным потолком, к которым ведёт сложное плетение ажурных лестниц. Витражные окна льют цветной свет на шкуры на полу, на шкафы, заполняющие каждый из этажей, на бесконечные книжные корешки в каждом из шкафов.
Чудовище вкрадчиво предупреждает: требуется немало времени, чтобы отыскать нужное среди столь объёмного собрания.
Чародей терпеливо берётся за работу.
Один за другим идут дни, размытые дождём и туманом за окном.
Мы едим в зале за аркой, увитой розами. Я не вижу слуг, накрывающих на стол, но, когда мы приходим в залу, каждый раз нас ждёт стол, ломящийся от яств. Здесь самые изысканные лакомства, каких я не ела даже в доме grand mere – фаршированные лебеди и павлины, жареные фазаны и куропатки, блюда с фигами и шелковицей. Позолоченный чайник сам услужливо наполняет наши чашки, серебряные кувшины льют вино в наши бокалы.
Мы едим и пьём не больше, чем требуется, чтобы утолить голод и жажду. И любые блюда, любое питьё приправляем обережным порошком из толчёной рябины, который Чародей взял с собой.
Чудовище никогда не делит с нами трапезу. Только пьёт чай, когда приходит в библиотеку и наблюдает, как Чародей листает один старинный фолиант за другим.
Чудовище нечасто заговаривает с нами. Но иногда заговаривает – и Чародей не смеет отказать ему, как бы ни был занят. Сделка есть сделка. Чудовище есть чудовище.
Оно спрашивает, что происходит в мире, и постепенно я утверждаюсь в догадке: оно в этом доме уже очень давно. Обо всём, что происходило с тех пор, как оно попало сюда, его знания обрывочны – и, скорее всего, источником их служили гости вроде нас.
Дни сменяют друг друга, всё такие же дымчатые и холодные.
Чародей листает книги, а когда устаёт от этого, продолжает начатое по пути сюда: учит меня владеть своими силами. Учит обуздывать неуправляемый поток чар и подчинять его своей воле. То же, что дома я сотворила с помощью ножниц, используя их как волшебный жезл, только теперь – без них.
Я твержу волшебные слова, повторяя их за обретённым наставником, пока они не начинают отскакивать от зубов. Я учусь поднимать в воздух предметы, подтягивать их к себе и отшвыривать от себя. Учусь воздвигать колдовской щит. Учусь залечивать царапины на руках Чародея, которые прежде он сам наносит себе ножом. Учусь заклинать и проклинать.
Один день сменяет другой. Я теряю им счёт.
За окном по-прежнему осень, и всегда – туман, голые деревья и преющая листва.
Когда я не учусь и не помогаю Чародею искать книги о Белой Королеве, я осторожно изучаю дом. Он больше, чем казалось снаружи, и словно сшит из лоскутов разных зданий. Вот старая замковая галерея примыкает к анфиладе только отстроенного особняка, следом кокетливое светлое помещение в стиле барокко резко сменяется мраком готики. Каждый день в уже осмотренных залах я нахожу двери и коридоры, которых не видела прежде.
Я никогда не ухожу слишком далеко от библиотеки и Чародея. Боюсь, что, если уйду, залы изменятся прямо за моей спиной – и я уже не найду обратный путь.
В одну из таких вылазок я набредаю на коридор, затканный поблекшими шёлковыми обоями, и замечаю в его конце человеческую фигуру. Я в страхе отступаю, но фигура отступает вместе со мной.
Отражение.
Коридор упирается в зеркало во всю стену. Вместо рамы оно густо обвито колючими побегами отцветших роз – точно стекло просто вросло в них.
Я двигаюсь навстречу самой себе: бледной, настороженной, ступающей по паркету, как по тонкому льду. Замираю в паре шагов от зеркала.
Едва не вскрикиваю, когда из полумрака за моей спиной показываешься ты.
Я оборачиваюсь, но в коридоре – лишь тишина да застоялый воздух дома чудовища. Ты – только в зеркале, и всё же я ощущаю прикосновение, когда твоё отражение касается моих плеч. В глазах твоих нет голубого льда, и ты улыбаешься так, как давно уже не улыбался на самом деле.
Я чувствую тепло твоих рук, когда ты обнимаешь меня; твоё дыхание на макушке, когда я закрываю глаза и поворачиваюсь к тебе. Я знаю, что это мираж, обман, но я готова обманываться. Твои губы находят мои, встречаются с ними… и я вдруг снова остаюсь одна, наедине с пустотой, холодом и одиночеством.
Когда я открываю глаза, ты уходишь прочь по коридору. Я знаю, что ты ненастоящий, но не могу не окликнуть тебя.
Ты оглядываешься всего на мгновение.
Я жалею даже об этом.
Я никогда не хотела вновь увидеть подобное выражение на твоём лице. И прежде видела его лишь однажды.
В день, о котором я хотела бы забыть.
В день, когда ты покинул меня.
В день, когда ты узнал, что я тебя предала.
– Зеркало желаний и страхов, в которых нелегко себе признаться. Так я его называю.
Девичий голос заставляет меня отвернуться от зеркала.
Даже вид чудовища, наблюдающего за мной из дальнего конца коридора, приятнее твоего растаявшего во тьме отражения.
– В доме много диковинных вещей… Быть может, ты ещё к ним привыкнешь. Если осмелишься не только бродить по залам, но и заглядывать в комнаты. – Чудовище улыбается мне. – Гляжу, тебя огорчило увиденное?
– А что видите в нём вы? – Я парирую вопрос вопросом, скрывая гнев и боль за вежливым любопытством.
Я не жду ответа. Но, к моему изумлению, чудовище отвечает.
– Того, кто жил в этом доме до меня. – Оно смотрит в зеркало поверх моего плеча. – Кого уже нет.
Я молча выхожу из зеркального тупика, иду мимо. Чудовище едва ли замечает это: его взгляд прикован к тому, что остаётся за моей спиной.
Когда позже я нахожу Чародея в библиотеке, чудовище пьёт чай рядом с ним. Слушая моего спутника, оно смеётся, будто в жизни не слыхало ничего интереснее и забавнее.
Оно сидит не на софе, а на трёхногом табурете. Гораздо ближе к Чародею, чем в первый подобный вечер.
Только теперь я замечаю: синие глаза, пристально следящие за Чародеем, почти никогда не обращают свой взгляд на меня.
– Почему здесь нет нужных книг, госпожа? – спрашивает мой спутник у чудовища на другой день, когда оно вновь присоединяется к нам.
То глядит на него с непониманием. Вопросительно приподнимает чашку, приглашая развить тему.
– Я просмотрел уже сотню трудов. Ни в одном из них я не нашёл информации, даже отдалённо способной вывести на нужный след. А персона, следы которой я ищу, не стесняется их оставлять. – Чародей откладывает очередную книгу, оказавшуюся бесполезной, и опирается спиной на шкаф с резьбой в виде шипастых лоз. Мы добрались уже до третьего этажа, и можно понять, отчего терпение моего спутника иссякло. – Даже в моей домашней библиотеке отыщется пара упоминаний. Не