невых ветвей был сплетён венок на её медовых волосах.
Она поклонилась мне и моей королеве, и я увидел, как побледнело при виде неё лицо моей избранницы: так, точно перед ней предстал призрак. А затем гостья поведала нам то, что мы жаждали знать.
Давным-давно у короля с королевой, правивших землями, откуда прибыла яблоневая дева, родилась дочь.
На пир в честь её наречения они пригласили тех, кого звали Добрыми Соседями, решив, что так даруют себе и малышке их благосклонность. Те явились на праздник, и король с королевой вручили обитателям холмов богатые дары. Взамен иные из них преподнесли свои подношения – арфу, струны которой сами подыгрывали твоей песне, прялку, что сама выполняла за тебя всю работу, если обагрить веретено каплей крови.
Самый щедрый и опасный дар оставила она, яблоневая дева. Она преподнесла красное яблоко с колдовского древа, служившего ей домом. Один укус даровал бы принцессе красоту, сравнимую с красой фейри, но съесть плод целиком было подобно смерти. Косточки его погубят любого человека медленным ядом; мякоть целого плода обратит в подобие яблоневой девы – наделит властью над сердцами и волей мужчин, но обречёт питаться их силами вместо обычной пищи. Смертный разум едва ли выдержит подобное без вреда для себя, и неумолимо – так ветер точит скалу – он устремится к безумию, пока в нём не останутся лишь два желания: подчинять и пожирать.
Король с королевой приняли яблоко, блестящее, закатно-красное. Тление было не властно над ним. Плод можно было хранить годами, до поры, пока принцесса не войдёт в брачный возраст.
По окончании пира, торжественно проводив Добрых Соседей, король с королевой спрятали яблоко в самый далёкий сундук своей сокровищницы и поклялись друг другу, что в рот их дочери не попадёт ни кусочка. Даже один укус казался им опаснее того, на что они готовы были пойти.
К их горечи, природной красы принцессе не досталось. Тусклые волосы сплетались в худые соломенные косы. Пережитая оспа разметила кожу рытвинами, какие оставляют в пыли дождевые капли. Лик её самый поэтичный бард сравнил бы с породистой кобылой, но не с луной.
Принцесса мечтала о любви и прекрасном муже, как многие юные девы. Она могла рассчитывать на хорошую партию по праву рождения, и однажды к её отцу прибыл владыка соседнего королевства с сыновьями. Один из них покорил сердце принцессы широкой улыбкой, раскатистым смехом и глазами яркими, как пронизанные солнцем озёрные воды.
Это был бы удачный союз. Узнав о сердечных устремлениях дочери, король решился устроить помолвку – и потерпел неудачу.
«У меня уже есть возлюбленная, – изрёк принц, – и она прекрасней всех на свете».
Прочее осталось несказанным. Принц был достаточно умён, чтобы не произносить вслух того, за что могли обнажиться клинки.
Несчастная дочь короля долго смотрела на своё отражение в бронзовом зеркале, повторяя эти слова, прежде чем вспомнить про яблоко.
Король с королевой никогда не говорили дочери про него. Лишь слухи всю её жизнь гуляли по замку, как сквозняк. На том пиру было множество людей, и замковые слуги – среди них.
Зная, что иные из даров Добрых Соседей по сию пору хранятся в сокровищнице, ключ к своей красоте принцесса решила поискать там же.
Неведомо, сколько сундуков ей пришлось открыть, прежде чем она всё же отыскала яблоко: такое же свежее, как в день, когда дочь короля лежала в колыбели.
На пути к принцессе слухи растеряли все напутствия яблоневой девы – так набранная в ладони вода расплёскивается, пока ты несёшь её. Потому дочь короля впивалась кривыми зубами в сочную белую мякоть, пока не остался один огрызок. Его принцесса бросила подле сундука.
Она спустилась в пиршественный зал, где её отец пил мёд с соседом-королём и его сыновьями. Когда она подошла к пирующим, её не узнали. Даже когда она обратилась к королю «отец», тот не сразу поверил, что это не сама яблоневая дева вернулась в его замок.
Король понял всё, лишь когда принцесса призналась: она нашла и вкусила дар фейри, предназначавшийся ей и утаённый от неё. Её взор обратился на принца, недавно отвергшего её, – и она улыбнулась тому, что отразилось в солнечных водах его глаз.
Ещё до конца пира принц, забыв оставшуюся дома возлюбленную, объявил о согласии на помолвку.
Говорили, тем вечером принцесса любовалась своим отражением в том зеркале, куда недавно смотрела с отчаянием. Раздевавшим её служанкам запомнились слова госпожи, полные торжества:
«Кто теперь прекрасней всех?»
Наутро король с королевой, найдя в сокровищнице нетленный огрызок, вспомнили слова яблоневой девы. И всё же затаили в сердцах отчаянную глупую надежду всяких родителей: то были просто слова.
Неладное заметили не сразу. Принцесса теперь ела наравне с самыми могучими воинами её отца, но с каждым днём казалась всё более истощённой. Следом заболел и умер один из королевских рыцарей: за несколько дней сильный мужчина иссох, как срезанный гриб под палящим солнцем. По нему скорбели все, в том числе принцесса, которую это известие застало на последнем её обеде в отеческом доме.
Тогда никто не придал значения тому, что к столу принцесса спустилась румяная, с округлившимися щеками. И впервые за много дней не ела так, будто голодала месяцами.
Она отбыла в чужие земли, где сыграли пышную шумную свадьбу. Король с королевой вернулись в родную страну, продолжая прятаться от истины за маской надежды, которой они закрыли свои глаза и уши.
Маска эта разбилась ломкой глиной спустя несколько поворотов Колеса года, когда к ним явилась мать принца.
Она прибыла всего с парой служанок, в ненастье, под покровом ночи, – словно была не королевой, а преступницей, бежавшей сюда тайно. Она откинула капюшон плаща перед хозяевами замка, и те поразились, как постарела за одну весну и одно лето мать принца, сидевшая подле них на высоком помосте на свадебном пиру.
«Я пришла к вам как родитель к родителям, – молвила чужеземная королева. – Я не знаю, что вы сделали, чтобы ваша дочь заполучила свою проклятую красоту. Теперь она убивает моего сына, а мой муж и его воины любовно взирают, как это свершается у них на глазах. Если остановить её в ваших силах, я молю вас об этом».
Она поведала, что со дня свадьбы принц почти не покидает спальни. Что день ото дня он бледнеет и тает, словно живую плоть его сменяет белый лёд. Что время от времени во дворце их пропадают молодые слуги, а после тела их, растерзанные голодными зверьми, находят в лесу. Что ни один мужчина не в силах противиться чарам принцессы и противостоять ей – даже король.
Когда-то бедный рыцарь был убит слишком быстро и обнаружен слишком легко. То, чем стала принцесса, умело учиться – и слишком любило принца, чтобы утолить сиюминутный голод за его счёт.
Оно лишь не могло изменить свою природу.
Скрываться от истины дальше было невозможно. Истина лежала в сокровищнице огрызком, не тронутым тлением. Истина лежала в могиле за замком, под курганом из тёмных камней. Истина стояла перед королём и королевой в мокром плаще, глядя на них запавшими глазами отчаявшейся женщины.
Король с королевой вновь воззвали к Добрым Соседям.
Подробности свершённой сделки растаяли во тьме веков, как и то, удостоились ли венценосные родители сочувствия или насмешек за подобное обращение с даром яблоневой девы.
Вскоре чужеземная королева вернулась к умирающему сыну, дома объяснив отлучку болезнью сестры. А принцесса получила приглашение от родителей навестить их – одной, без мужа.
На ту осень король с королевой перебрались в одну из дальних своих крепостей. С собой они привезли прялку, ещё один подарок Добрых Соседей в честь наречения принцессы. Её поставили в покоях, где королева с дочерью, прибывшей вскоре после них, часто коротали дни.
Принцесса обвивала станы родителей гибкими, как юные веточки яблони, руками. Принцесса смеялась, открывая жемчужинки зубов. Принцесса щебетала с матерью, пока колдовское веретено, обагрённое кровью из проколотой ладони королевы, мотыльком вздымалось над полом, вытягивая нить из кудели.
Один из юных конюхов начал хворать. Однажды он исчез из крепости, а вскоре в поле обнаружили его тело с остатками иссохшей плоти на обглоданных волками костях.
Король с королевой получили последнее подтверждение истины, когда-то постучавшейся в их двери, – и последнее подтверждение, что они должны свершить то, зачем явились сюда.
Назавтра они сказали дочери, что им нужно оставить её одну в замке на несколько дней. Они привезут ей подарки, как вернутся. Этот дом – её дом, и она может распоряжаться им как хочет.
Принцесса простилась с родителями во дворе крепости и долго провожала их взглядом из окна высокой башни (чудовище или нет, она любила их). Королевская повозка и королевская свита обратились узелками на чёрной нитке дороги, убегающей за горизонт. Затем исчезли вовсе.
Принцесса осталась в захудалой приграничной крепости наедине с челядью.
Бродя по крепости со скуки, она забрела в комнату с прялкой, которую фейри подарили на её наречение. Подарили ей. Должно быть, поэтому прялка манила её, ещё когда за ней работала королева-мать, точно само веретено тихонько звенело, сплетая песню-зов в её голове.
Вспомнив, как сидела за прялкой королева, расплачиваясь за магию собственной кровью, принцесса взяла в руки веретено – и пронзила острым деревом нежную, как яблоневый лепесток, кожу на пальце.
Ко времени, как король с королевой вернулись, их дочь спала. Спал и весь замок, столь сильные чары фейри вложили в веретено; чары, выплеснувшиеся наружу штормовой волной, когда их подпитала проклятая магия в крови принцессы.
Королю с королевой предлагали скормить дочери яблоневые косточки, хранившиеся в сундуке. Они не смогли убить своего ребёнка – и попросили усыпить её. Обезопасить от неё других. Навеки.
Это было всё равно что смерть. Но смерть, в отличие от вечного сна, стала бы для них ещё одной истиной, от которой невозможно спрятаться.