Я смотрю на огонь и думаю, как пережечь верёвки, не поджарив руки, когда дверь содрогается, открываясь снаружи. Я прижимаюсь к косяку, надеясь проскочить наружу мимо пришельца прежде, чем меня остановят…
А потом вижу, кто именно нарушил моё одиночество.
– Я же говорил. Верёвки меня не остановят, – произносит Чародей, скользнув внутрь чёрной змеёй. Одно его касание, и путы падают с моих рук. Он касается пальцами порезанной щеки, глаза его темнеют. – Кто это сделал?
– Дева в алом, – выдыхаю я, растирая затёкшие запястья.
Чародей накрывает ладонью раны, шепчет что-то, и я чувствую, как рассечённая кожа снова стягивается в целое.
– Жаль, месть в нынешних обстоятельствах будет неразумной. Хотя я подумаю об этом по дороге, – говорит он, помогая мне встать. – Идём. Тихо.
– Я слышала крики. Это вы?..
– Нет. Их отвлекло нечто иное. Но возможности лучше для нашего побега не найти.
Он сжимает мои пальцы, и вот мы на улице. Там – никого; двери закрыты, окна защищены ставнями. Меня крадучись проводят по вымершей деревне, петляя между домами, пока стена деревьев не оказывается прямо перед нами.
– Дальше веди ты. Я запомнил расположение жилищ, но эти проклятые леса – другое дело.
Цепочка натягивается, указывая направление, как только я извлекаю её из-под одежды. Чародей не отпускает моей руки, и теперь уже я тяну его за собой, пока мы почти бежим под лесной сенью.
Набат смолк, но я снова слышу крики, похожие на короткие отрывистые приказы, и ещё странный рокот – кажется, земля дрожит под ногами. Звуки всё ближе, будто мы бежим прямо к ним. Я не решаюсь свернуть в сторону, и вот мы достигаем края лесной прогалины, на которой высится круг стоячих мшистых камней.
В круге – знакомые фигуры в плащах. Мы скрываемся за деревьями, которые очерчивают края прогалины, чтобы те спрятали нас от чужих глаз. Под прикрытием древесных стволов мы бегом огибаем прогалину, когда я вновь слышу крики – и поворачиваю голову, пугаясь, что странные аборигены заметили нас.
Люди в плащах все как один стоят лицом к центру круга, где высится грубая арка, высеченная из цельной скалы.
Вместо дубов и травы по ту сторону – ничего. В арке – чёрное зеркало, ничего не отражающее. Непроглядная тьма.
Один взгляд в эту тьму вынуждает оцепенеть и сбиться с шага: она – космос, она – вечность, которую ты внезапно сумел узреть. Я ощущаю себя меньше чем ничтожество, меньше чем пылинка. Люди в круге кричат, наставляя на арку искристые копья, и внутри меня всё тоже кричит – что от этой тьмы лучше держаться как можно дальше, даже взглядом.
Я не успеваю отвернуться.
Во мраке вспыхивает красный огонь, горизонтальная щель. Она похожа на прищуренный глаз, но размеры того, кому он может принадлежать, страшно представить. Щель раздвигается, разрастается, обращается алым горизонтом во всеобъемлющей тьме, в которой исчезает всё – поляна, камни, деревья. Остаётся только чернота и слова, жгучими буквами вспыхивающие в сознании:
– ТЫ НЕ СПАСЁШЬ ЕГО.
Я не могу описать голос, что произносит это, не могу даже сказать, один это голос или сонм, сливающийся в хтонический хор; или голос этот принадлежит мне самой, и ему вторят чужие шёпоты, рокочущее эхо которых сливается в отзвуки штормовых волн над бездной.
Я могу описать то, что вижу, когда из черноты проступают цвета.
Тебя. У её ног.
Ледяной трон светится в окружающем мраке, как светится белая рука, лежащая на твоих кудрях, – и твои глаза, когда ты смотришь на неё, как никогда не смотрел на меня.
– ТЕБЕ ЭТО НЕ ПОД СИЛУ.
Трон и его хозяйка исчезают, сияющей пылью осыпаются в тёмную пустоту. Из этой пыли складываются иные очертания: нас с тобой за столом, в день, когда grand mere объявила о нашей помолвке.
Твоё лицо – ненастное утро, свинцовые тучи. Я – твоя тень, серая, блеклая, с гаснущей надеждой в тусклых глазах.
– КАК ТЫ ОДОЛЕЕШЬ ЕЁ? КАК ТЫ ОДОЛЕЕШЬ СОВЕРШЕНСТВО?
Ты снова перед ней, коленопреклонённый, целующий её снежные руки. Я пытаюсь шагнуть к тебе, но Белая Королева поднимает глаза, смеётся мне в лицо. Один её взгляд приковывает к месту.
Ноги не слушаются, и я запоздало вижу: они скованы льдом. Ледяная корка ползёт от ступней выше, покрывая колени, бёдра, живот, проникает под кожу холодом, что жжёт больнее любого огня.
А она смеётся. Смеётся. Смеётся.
– МЫ МОЖЕМ ДАТЬ ТЕБЕ СИЛУ, И ТЫ СОТРЁШЬ ЕЁ В ПЫЛЬ, – шелестит и грохочет в моей голове. – ТОЛЬКО СКАЖИ…
– ТОЛЬКО СКАЖИ «ДА»…
Лёд уже обливает глазурью грудь и горло, иглами заползает в сердце. Я задыхаюсь под серебряными колокольчиками её хохота и вижу тьму, обнимающую мои руки. Откуда-то приходит знание: единственное «да», и эта тьма расколет лёд, вольётся в мои вены, наделит меня могуществом, чтобы навсегда стереть улыбку со снежного лица – не только здесь, во мраке за гранью реального.
Но предостерегающие крики во мне звучат громче. Ведь откуда-то я знаю ещё одно.
Прежде чем уничтожить моего врага, эта тьма уничтожит меня саму.
– ПОЗВОЛЬ НАМ ПОМОЧЬ…
– Нет!
Я с трудом размыкаю губы над обледенелым подбородком. Отчаянный вскрик тонет в черноте.
– ВПУСТИ НАС…
– СДАЙСЯ…
– НЕТ! – кричу я во всю силу лёгких, пока лёд заполняет рот. – Мне не нужна ваша сила! Подите прочь!
Холод ручьём льётся в глотку, взрывает болью изнутри…
И всё заканчивается.
Отзвуки моего крика всё ещё стынут над поляной, когда я вновь вижу свет, чувствую тепло своего тела, свободного от морозных оков. За моей спиной – Чародей, на моих плечах – его руки, передо мной – тот же каменный круг.
Только теперь из черноты в арке тянутся во все стороны десятки осклизлых щупалец.
На конце иных – руки. Другие венчают пасти, похожие на зубастые цветы. Люди в плащах встречают их копьями, наконечники которых горят белыми звёздами, свет которых жалит лезущую из мрака мерзость. Щупальца отдёргиваются от них, как от огня, и копьеносцы загоняют каждое из них обратно, откуда бы те ни явились.
Я не сразу понимаю, что произошло. А когда понимаю, опускаю голову.
Звезда рассыпается снегом на моей груди, колючими пушинками опадает к ногам. Цепочка обращается струйкой блестящей воды, проливаясь за шиворот, – но, как бы она ни была студёна, холодом меня прошивает не из-за неё.
…я заговорила с теми, кто шептал в черноте. С теми, кто смотрел на меня из-за арки.
Я нарушила запрет.
– Нет, – шепчу я, словно это может что-то изменить.
– …в порядке? – прорывается в сознание встревоженный голос Чародея. – Ты можешь идти?
– Я потеряла её! Потеряла звезду!
Я рывком оборачиваюсь – и он видит сам.
Мы глядим друг на друга, пока за нашими спинами не воцаряется тишина, прорезаемая криком:
– Стойте! Не убегайте! Мы знаем, вы не опасны!
Дева в алом. Она приближается, и я позволяю ей подойти. У меня всё равно нет сил бежать – и нет смысла. Тропу сквозь зачарованный лес без звезды мне не отыскать.
…я не могу позволить себе даже подумать о том, что без звезды мне не найти тебя.
Дева в алом уже рядом, говорит что-то, чего я не слышу за лихорадочным шумом в голове. Я различаю лишь холодно брошенное Чародеем «ещё хоть пальцем её тронешь», прежде чем он берёт меня под руку и ведёт за собой. Я не противлюсь, даже когда понимаю: мы идём обратно в деревню, из которой сбежали. Позади остаётся круг из камней, люди в плащах и арка – самая обычная арка, в проём которой виден лес на той стороне.
Скоро дева в алом распахивает перед нами дверь в тот же дом, где мне грозили прозрачным ножом. Теперь я не связана, и в кресло у очага меня усаживает Чародей.
Он хлопочет над моей щекой, смазывает её мазью из своей котомки, чтобы убрать шрам. Дева сумрачно наблюдает за ним, опершись на копьё.
– Простите за это. Многие пытаются пробраться сюда, чтобы освободить Тех, Кто в Круге. Думают, им воздастся. Я должна была убедиться, что вы не одни из них.
Это первые её слова, смысл которых я осознаю с момента, как мы отошли от проклятых камней.
– И как вы поняли, что это не так? – спрашивает Чародей ровно. Подушечка его пальца мотыльком порхает по коже, касаясь места, где были рассечённые края раны.
– Я видела, как вы бежали мимо… Пока она не обернулась. Вы бежали прочь от камней, слишком целеустремлённо для тех, чьи божества вот-вот вырвутся на свободу. И никто из их паствы не отказался бы от того, что они предлагают. – Дева в алом встречает мой взгляд. Я не знаю, что она видит в моих глазах, но в её собственных – мутная тяжесть, блики вины. – Так ты и правда не могла говорить. Ты нарушила свой обет, да? Чем тебе это грозит?
Я не хочу отвечать. Однако отвечаю – наверное, потому что всё ещё пытаюсь постичь смысл случившегося, а слова, сказанные вслух, кажутся шагом на пути к этому.
– У меня была вещь, которая указывала мне путь к брату. Даже через такой лес, как этот. Теперь она исчезла, и… Я не знаю, как мне его искать.
«Не знаю» вместо «не найду». Так легче.
Отчаянная, жалкая просьба о помощи подголоском звучит в каждом слоге.
…вот зачем я всё же произнесла это вслух. Я надеюсь: кто-то ответит, что ему известен иной способ. Но Чародей молчит, а дева в алом роняет тяжёлый вздох, прежде чем приставить копьё обратно к стене.
– Ты ведь понимаешь, что мужчины не уходят вслед за прекрасными фейри просто так? – бросает она, вернувшись в то же кресло, из которого недавно пыталась меня допрашивать. – Ты идёшь на край света ради брата, который сам оставил тебя. Ты задумывалась, что будет, если он не захочет возвращаться?
Вопросы звучат так странно, так глупо, что я не сразу нахожусь с ответом:
– Он никогда не покинул бы меня по своей воле.
– Стало быть, не задумывалась. – Её улыбка кривая, как кромки сушёных листьев над моей головой.
– Белая Королева околдовала моего брата.