Я не помнила дом настолько точно, чтобы Тропа могла воспроизвести всё.
– Подойди, милая, – послышался глухой голос из спальни, и я двинулась на него, в гостеприимный полумрак за распахнутой дверью.
Мама говорила, её в конце Тропы встретила бабушка. Отца поприветствовал и благословил дед.
Цель путешествия была не столь важна, как путь, но встреча с предками подводила черту.
Подходя к постели, на которую балдахином падали тени, я гадала, кто встретит меня. Отец? Тоже дед? Бабушка, погибшая у Круга прежде, чем я могла бы запечатлеть в памяти её лицо? Я всматривалась в силуэт в ворохе подушек, под одеялом пушистым, как сугроб, – такого у меня не было, но я всегда о таком мечтала.
– Сядь, – прошелестел тот, кто ждал меня.
Двумя руками, почтительно, как предписывалось, я поставила у постели корзинку с подношениями и положила рядом копьё. Кровать была выше, чем я её помнила, так высока, что я не доставала ногами до земли.
Только сев, привыкшими к полумраку глазами я наконец рассмотрела, кто же звал меня.
Я не успела ни вскочить, ни отпрянуть, прежде чем ты схватил меня. Я оказалась распростёртой в нагретой мягкой постели – под тобой, смеющимся над моими попытками освободиться, на волчьей шкуре, сереющей под отброшенным одеялом.
– Поймал, – сказал ты, удерживая мои запястья лучше кандалов. – Больше ты меня не прогонишь.
– Это ложь, – выплюнула я в губы, почти накрывшие мои, в последней отчаянной попытке противиться собственным грёзам. – Наваждение, которое вытащили из моей головы.
Ты улыбнулся – тёплый, близкий, такой настоящий:
– Даже если так, есть ли разница, если оно похоже на истину?
И исчезло последнее, что нас разделяло, – и это было лучше, чем в грёзах, и происходящее сделалось истиной, ведь в неё так хотелось поверить. То, чего так и не случилось, свершилось, и всё, о чём мечталось, сбылось. Всё несказанное было высказано, вышептано, вычерчено на твоей коже, впечатано в губы касаниями, словами, всхлипами. Моё лицо пряталось в твоих волосах, укрытое от всех печалей, всех горестей мира; и исчезли все монстры, и там, где был голос волка, осталась лишь тишина.
После мы лежали, недвижимые и неделимые, пока солнце лило в окно полуденное золото. Впереди обещался целый день, полный безмятежности, а потом ещё дни, и ещё вечность. Можно сходить на охоту, прибрать дом, спрятать ненужное больше копьё…
…копьё.
Я нашла глазами звёздный камень, неуязвимый для всех мороков, для любой тьмы.
Вместе с ним снова нашла себя в ярком, сладком, как сахарные конфеты, забытьи.
Я села одновременно с тем, как по стене дома побежала трещина и поблекло солнце, растекающееся по полу. Кусок стены исчез, оставляя вместо себя черноту, скалящуюся кривыми зазубренными краями.
– Не надо, – сказал ты, поднимаясь следом за мной, а вокруг выцветали пастельные краски и жизнь, где не было войны и были мы, рассыпалась осколками за твоей спиной. – Ты можешь просто не думать о том, о чём думать не хочешь. Можешь просто остаться здесь. Со мной.
Я чувствовала тепло твоей руки на моей щеке – живое, ощутимое острее, чем я что-либо когда-либо ощущала.
– Закрой глаза. Забудь всё, что желаешь забыть. Не будет ни чудовищ, ни долга, ни потерь. Ты ведь хочешь этого.
Такой настоящий…
Я знала: стоит закрыть глаза, и всё снова станет как было. Солнце, покой, наш дом.
Как было – и никогда не было.
– Хочу. Но я хочу того, чему не бывать. – Отстраниться от тебя было тяжелее, чем сдвинуть один из камней Круга. – Ты мёртв.
Разум вновь пытался отменить произошедшее, вытеснить его из памяти, подменить жизнью, где случившееся было просто кошмарным сном. Где можно делать вид, что ты всё ещё есть, просто по каким-то причинам мы день за днём никак не можем встретиться.
Впервые с лета я не поддалась ему, удерживая перед глазами воспоминания, наполняющие рот пеплом и горечью. Мать в залитом кровью плаще на пороге нашего дома после нового нападения. Мой крик, когда я осознала её слова. Небо над свежим курганом за деревней – тошнотворно голубое, отвратительно ясное.
Ты был здесь, со мной – и там, под курганом, не переживший очередной набат.
Я не видела этого. Я хотела бы быть там в тот момент – если не спасти тебя, то, по крайней мере, быть рядом, как с отцом. Так было бы больнее, но не осталось бы омерзительного ощущения собственной далёкости там, где мечталось о близости.
Я не знала, что ты уже мёртв, пока коротала время дома в обыденных мелочных хлопотах. Меня не было рядом – мне принесла весть мать, в тот день сражавшаяся рядом с тобой, как и должно Вождю.
Я не сказала того, что на самом деле так хотела сказать.
Я даже не попрощалась.
Непростительно, шептал потом волк. Всё. Каждое из этого.
– Ты мёртв, – повторила я, делая реальным то, что так хотело притвориться сном.
…я сказала это впервые с лета. Я подумала об этом – вот так, прямо, вместо «ты ушёл», «ты больше не с нами», «то, что случилось с тобой», – впервые с лета.
Я назвала случившееся своим именем. А у имён есть сила.
– Мёртв, – повторила я в третий раз, глядя на мерцающее звёздным светом копьё.
Стены дома опадали битым стеклом. Книги на полках и зелья на столе рассыпались хлопьями мрака.
– Тебя больше нет. Всего этого – нет. А я и мой долг – есть.
…и я вновь оказалась на Тропе. С корзинкой у ног, с копьём на земле, выскользнувшим из ослабевшей руки.
Наконечник пульсировал острым, болезненным светом, словно надеялся разогнать сладкую тьму.
Этот свет, должно быть, отражался в моих слезах, которым в тот момент я впервые с лета дала волю.
Когда рыдания перестали рваться из груди и драть горло, я подняла оружие и прошла к развалинам, проступившим за рухнувшей завесой грёз прямо впереди.
Здесь жили наши предки, пока не заключили соглашение с Людьми Холмов. Крепость разрушили в кровавой войне с соседями; проигранные битвы вынудили их искать убежище в лесах Дивного Народа. Эти леса поглотили развалины, оставив лишь остовы стен в позёмке тумана и валуны, присыпанные пушистой крошкой зелёного мха и пробитые древесной порослью.
Я едва приблизилась, когда из тумана проступила очередная груда камней и фигура на её вершине.
– Здравствуй, дорогая, – сказала женщина в красном плаще, таком же, какой покрывал мои плечи.
– Здравствуй, бабушка, – сказала я.
Я не помнила её, но узнала сразу. Наши волосы, наши глаза, наши черты. Почти моя мать, только больше седины и морщин.
Она ушла слишком рано, чтобы успеть превратиться в старуху.
Каждый защитник Круга, даже покинув мир, оставлял частичку себя в лесу. Она находила приют здесь, в обители предков. Так говорили – хотя, может, то был лишь морок Тропы, даривший нам успокоение, воплощавший ещё одну мечту о несбыточном.
В этом случае не это было важным. Важно было то, что тебе скажут, то, что ты услышишь.
– Рада, что ты пришла.
Я наклонилась, чтобы поставить корзинку у подножия каменного холма – и скрыть выражение своего лица, пока я отвечала:
– Я почти поддалась Тропе.
Я сказала только это, но волк в моей голове говорил больше.
Я слаба.
Я недостойна идти по твоим стопам.
Я почти поддалась Тропе, как могу я сражаться с Ними?
– Но ведь не поддалась.
Слова гладили бархатом, касанием ласкового солнца.
– Я сомневалась.
– Не сомневаются лишь не понимающие, на что идут.
– Я могу ошибиться.
– Все ошибаются. И сильнейшие из нас. Мы не властны над смертью, мы властны лишь над тем, как живём, и лишь до поры. Помнишь?
Незримый груз, клонивший голову к земле, стал легче, позволив выпрямить стан и увидеть воздетую в благословении руку.
– Неси стражу с честью, – сказала женщина в красном. – Неси животворящий гнев в себе. Изливай его на тех, кто заслуживает быть сражённым.
– Жаль, что я совсем тебя не знала, – сказала я вместо благодарности… а может, как раз в знак её.
Я ещё успела увидеть улыбку, прежде чем одарившая меня ею растворилась сахаром в молоке с прощальным:
– Мы встретимся, когда прозвучит твой последний набат.
Я осталась одна среди развалин, в льнущем к ногам дыму потерянного и неведомого.
Я повернула обратно, чтобы Тропа вернула меня домой. И навстречу взамен ушедшей скользнула другая фигура.
Я успела принять удар на копьё, когда фигура обрела знакомые черты, оружие в пальцах, волчью шкуру на плечах. И глаза – залитые первозданной чернотой.
– ТЫ НАДЕЯЛАСЬ УЙТИ ОТ МЕНЯ? ОСТАВИТЬ МЕНЯ ЗДЕСЬ?
Слова выговаривали твои губы, но я едва улавливала твой голос в этом стонущем хоре.
…ты, поддавшийся Им. Ты – вместилище Их воли и Их голосов. Ты, который откроет Им путь и приведёт Их к победе, если я не повергну тебя своей рукой.
Мой наставник. Мой друг. Любовь моя.
Мой худший кошмар.
За первым ударом последовали другие; я отражала их, один за одним, коварный и ещё коварнее.
– ОТСТУПИСЬ. – Удар. – ОСТАВЬ ДОЛГ СЁСТРАМ И БРАТЬЯМ. – Удар. – ОСТАВЬ ДОЛГ ТЕМ, КТО РВЁТСЯ СРАЖАТЬСЯ. – Удар. – ОСТАВЬ ЕГО БЕЗРАССУДНЫМ, НЕ СОМНЕВАЮЩИМСЯ, НЕ ВЕДАЮЩИМ СТРАХА.
Я отбивалась, задыхаясь, пытаясь найти возможность для атаки – тщетно. Словно ты знал наперёд каждое моё движение, словно видел меня насквозь.
Да и как могло быть иначе?
Ты учил меня. Растил. Оберегал.
Я поднырнула под твоей рукой и побежала, как трус. Ты возник прямо передо мной – злой дух, неотступный карающий призрак.
Твоя улыбка была острее копья, которым ты вновь преградил мне путь, которое вновь устремилось мне в горло.
– ТЫ УЙДЁШЬ ОТСЮДА, ЛИШЬ ПОРАЗИВ МЕНЯ, – сказал ты, когда я отбила новый удар. – ДАВАЙ. ТЕБЕ ВЕДЬ НЕ ВПЕРВОЙ.
Волчья шкура серела на твоих плечах, пока волк в моей голове шептал в ритме сталкивающихся древков.
Это твоя вина.