– Неплохо сказано. Достойно быть записанным.
– Едва ли оно дойдёт до записи неприкосновенным. Как всё, в основе чего лежат слова. Вам ли не знать, так ведь?
Тени кружат вокруг нас. Тени лежат на его лице. Тени разрастаются в его глазах.
Я почти перестаю надеяться и ждать, когда он всё же размыкает губы, а с ними душу, так долго запертую от меня. И с каждой фразой тот, кого я звала Чародеем, становится человеком – ещё живее, ещё сложнее, ещё роднее, чем был.
Я заключил единственную сделку с иным миром, когда был молод и глуп.
Я родился слабым и болезненным, но с даром чародея. Родители боялись меня; они отдали сына первому пришедшему в деревню магу, который знал, как обуздать мои силы. Всё, что осталось мне от матери и отца, – осколки воспоминаний, замутнённые патиной столетий. Волосы, рдеющие в свете очага. Мужские руки, обстругивающие деревянный брусок. Женские слёзы и мой собственный крик, когда меня увозили прочь.
Учитель умер, едва встретив тридцатую весну. За десять лет под его крылом я перенял всё, что он смог мне дать. Я унаследовал его место – мага в крохотном селении на речном берегу – и его дом – башню в лесу на близлежащих холмах.
Я хотел большего.
Со дня, в который я сложил курган из камней над могилой наставника, во мне поселился страх: лечь под таким же курганом прежде, чем я увижу всё желаемое; прежде, чем достигну всего, на что способен; прежде, чем доберусь до вершин, к которым стремлюсь. Здоровье моё с возрастом не стало крепче, я часто болел и подолгу кашлял, и корни страха проросли в самую мою суть. Мир казался мне огромным и чарующим, людские изобретения – удивительными. Я мечтал повидать каждый уголок страны, застать смену эпох, узнать, на какие чудеса без капли магии способен человеческий разум.
Учитель рассказывал мне о тех, кого называли Людьми Холмов, и о том, что можно получить от них. Зимним утром, прозрачным и хрустким, я отправился к реке и произнёс нужные слова.
Одна из них явилась на мой зов: дева белая, как иней, с хрустальным венцом на снежном челе. Поверхность воды, на которой она стояла, словно под босыми ногами её была земная твердь, покрылась чешуёй льдинок.
– Чего ты желаешь, юный чародей? – молвила она.
– Жить, госпожа, – сказал я. – Жить долго, жить без болезней, и чтобы силы не покидали меня. Жить, но не стариком, жалеющим, что не может обрести могилу.
– Так ты жаждешь бессмертия?
Я видел смех в её глазах – надо мной. Я гадал, сколько эта госпожа Холмов повидала таких, как я: просителей из рода людского, чей век для неё не дольше жизни мотылька, надеющихся обманом выкрасть то, что никогда им не предназначалось.
– Не бессмертие, госпожа. Бессмертие – абсолют, а мне хорошо знакома цена абсолюта в подобных сделках. Всего лишь, положим, срок всемеро дольше того, что мне бы отмерили, умри я своей смертью.
– А могущество? Меня много раз просили о нём.
Искушение её голоса хмельным мёдом лилось в душу, но я знал: мёд этот настоян на ядовитых плодах.
– Могущества я достигну сам.
Она улыбнулась. Эта улыбка была похвалой, словно я дал верный ответ на загадку.
– Я дам тебе долгую жизнь, чародей. Цена будет соответствующей – то, что можно пережить, – вьюжным шелестом озвучила она условие сделки. – Разбитое сердце. Однажды ты полюбишь, и она покинет тебя.
Тогда это казалось ценой, которую я готов уплатить. Меня манили знания и власть, обыденные страсти казались низменными и чуждыми. Я не ведал ни огня в сердце, рождённого любовью, ни боли, которую несут ожоги от него, ни мук пепельной пустоты, когда он угасает.
Я согласился.
Она улыбнулась вновь, и я понял: она знала, каким будет ответ, прежде, чем я дал его. Возможно, знала и о нашей встрече задолго до того, как она состоялась.
Коснувшись белыми пальцами моей груди против сердца, она даровала мне испрошенное долголетие. Я ощутил лишь холод на коже, за мгновения впитавшийся в самые кости, и дрожь, паучьими лапами пробежавшую по телу.
Тогда я был настолько глуп, что называл это даром. И не понимал, что это товар, за который мне неизбежно предстоит расплатиться.
Я исполнил загаданное и обрёл могущество.
Я скитался из одного уголка наших земель в другой, перенимая знания всех колдунов, что встречались на моём пути.
Я переплыл море, чтобы увидеть дальние страны и магов, живущих в них, и вернулся годы спустя, тоскуя по дому.
Я повидал снежные шапки гор и голубую гладь морей, хижины дикарей и замки владык. Я видел, как меняются границы государств, как завоёвывают и объединяют раздробленные королевства.
Я служил вождям и лордам, тешил фокусами простой люд и надменных аристократов, вселял страх во вражеские войска и побеждал смерть. Настал день, когда я надел плащ королевского мага, и не было для подобных мне почести выше. Уже ко мне приходили с просьбами о сделках, за которые порой я брал плату золотом, порой – услугой, а порой – кровью. Обретённая мудрость помогла мне исцелиться от всех болезней; налёт прожитых десятилетий не касался меня, не оставлял губительных следов ни на теле, ни на лице.
Тогда-то и настал час моей собственной платы.
Эти истории слышали многие.
О девушке с солнечной косой, томящейся в башне без дверей.
О девочке, отобранной у родителей в обмен на их прихоть.
О королевне, которой нужно было спрясть золото из соломы.
Немногие знают, что эти истории едины. И все – мои.
Она была дочерью мельника, что поставлял муку ко двору. Мельница его стояла подле замка моего короля, выше по реке.
В канун Литы[3] я отправился искать растение, нужное мне в работе, но нашёл её – на лесной опушке, усыпанной самоцветами сиреневых цветов. Вечерний свет медовой мантией стекал по девичьей спине, плечам, рыжим лисьим волосам. Она срезала тонкие стебли, складывая их в плетёную корзинку на руке, и, завидев меня, отступила для испуганного поклона со словом «простите».
Мне следовало прогнать её. Или, промолчав, отправиться на поиски другой поляны – как я понял много, много позже. Но вместо этого я, обрекая себя на всё, что последовало, спросил:
– За что?
– Вам же нужны эти травы. Вы королевский чародей, я видела вас на городских празднествах.
– Тебе они тоже нужны, а лес этот не принадлежит ни мне, ни моему королю, – ответил я, не удивляясь трепету в её кошачьем лице. – Для чего они тебе?
– Я сушу их и зашиваю в подушки. Если этот цветок собран в канун Литы, он бережёт от ночных кошмаров и от тех, кто насылает их. Правда ведь?
– Кто сказал тебе про Литу? Простой люд редко знает об этом.
– Знакомая ведьма. Я просилась к ней в ученицы, но отец не позволил мне. Ведьма успела рассказать мне… некоторые вещи, прежде чем умерла. – Печаль затемнила прозрачную лазурь её глаз. – А вам он зачем?
Смелость её меня подкупила. Она напомнила мне меня самого: юнца, жаждавшего знаний, готового ради них на деяние пострашнее, чем задать вопрос королевскому чародею.
– Собранное в канун Литы, это растение способно на многое. Из цветков его делают амулеты на удачу и зелья, помогающие прозревать истину. Свежий корень, заправленный солью и винным уксусом, улучшает аппетит. Отвар его лечит воспалённое горло. Настойка из цветов и стеблей хранит кожу чистой и гладкой. А порошок из него, семян люпина, пшеничной муки и пары иных ингредиентов исцеляет кожные недуги.
Она слушала, и солнце бликами плясало в лазури между её ресниц.
Когда я закончил, с губ её цветочными лепестками слетели слова, перевернувшие мою жизнь:
– Вы не можете научить меня? Вы же королевский маг, вы всё знаете. Отцовскую мельницу унаследует мой брат, а я хочу стать травницей. Лечить людей.
– Зачем тебе это? – Я не желал потакать капризам скучающей девицы. – Столь прелестной деве не составит труда сыскать хорошую партию. Станешь женой достойного человека, и тебе не будет нужды зарабатывать на свой хлеб.
– Я хочу большего, чем быть чьей-то женой. – Она вздёрнула вострый носик совершенно по-лисьи, отчего я даже задумался, не одна ли из Людей Холмов дурачит меня. – Если ради этого придётся оставить отца, который считает иначе, я сделаю это. Покинув его сейчас, не зная почти ничего, я пропаду. Я ни в коей мере не желаю утруждать вас, если это вам будет в тягость. Но если, выбираясь за травами для своих запасов, вы сможете бросать мне крохи собственных бесконечных знаний, как сегодня…
Мне снова следовало промолчать – или сказать «нет». Но это я тоже понял много позже.
Тогда я всё гадал, не играет ли со мной кто-то из сородичей белой госпожи Холмов, даровавшей мне долголетие. И вновь вспоминал себя, в обмен на знания лишившегося дома ребёнком.
– Хорошо, – сказал я. – Но у моих услуг всегда есть цена. В обмен на знания однажды ты исполнишь одну мою просьбу.
Я сам не знал, что попрошу у неё. Да и что королевский чародей мог получить от бедной дочери мельника? Я лишь привык к тому, что мои услуги не достаются без платы, а плата ответной услугой – одна из самых расхожих, особенно когда не знаешь, что ещё взять. Дороги судьбы извилисты и причудливы; это понимает любой, кто прожил на свете несколько десятков поворотов Колеса. Спасённый тобой мышонок может однажды перегрызть верёвку на твоей шее.
Услышав слова согласия, я скрепил сделку рукопожатием, привычно влив в него чары, – и так всё началось.
Мы встречались в том же лесу, на той же поляне, в условленные дни – не столь многочисленные, ведь у меня хватало других дел. В холод или непогоду нас укрывала брошенная сторожевая башня, ветшавшая неподалёку. Я рассказывал нежданно обретённой ученице о свойствах каждой травы по отдельности и что получится, если смешать их; когда срезать тот или иной цветок, чтобы сберечь целебную силу в его лепестках; какие растения лучше сушить и молоть в порошок, какие – хранить целыми для отваров, а на каких настаивать бальзамы.