– Прежде всего вы должны знать: больше я не служу тому, кому служил до этого дня. Не вините его и не мстите ему, ибо отныне он меня не увидит. – Я перевёл взгляд на женщину с лисьими волосами, чьи холёные пальцы так крепко сжали подлокотник трона, что стали ещё белее. – Когда-то мы с вами заключили сделку, о прекрасная королева. Знания в обмен на просьбу, которую вы однажды исполните.
– Ты знаешь его? – обратился к жене король с холодными глазами.
– Он придворный чародей моего бывшего владыки, твоего друга. Я видела его на празднествах, когда была девочкой, и на пирах в замке, где мы гостили в прошлом году. – Слова лжи сыпались с её губ, ровные и отточенные, как морская галька. – Мне даже имя его неведомо. Нас друг другу не представляли.
Я достал ленту в платке, который носил у сердца.
Я с поклоном протянул их королю, устремившему холодные глаза на знакомые инициалы, на знакомую вышивку по тонкой ткани.
– Она знает меня с тех времён, когда была просто дочерью мельника, – молвил я, подтверждая то, что он мог понять без слов. – И куда лучше, чем говорит.
– Я могла обронить её, – незамедлительно возразила королева. – Чародей мог взять её где угодно.
– Ты вручила мне её собственными руками.
– Он лжёт. Я не знаю, что этот чародей возомнил, но…
– Хватит звать меня чародеем. – Я посмотрел на неё, глаза в глаза. Если мой взгляд отражал хоть толику того, что я желал в него вложить, он был холоднее, чем у её супруга, холоднее осенней ночи снаружи; холодным, как сердце белой госпожи Холмов, без которой нас всех сейчас бы не было здесь. – Назови моё имя, королева. Тебе оно хорошо известно. Так же, как мне известно, каким путём ты взошла на этот трон и как на нём осталась.
Я сказал ровно то, что сказал.
Она была в должной мере умна, чтобы услышать больше.
Назови моё имя, иначе твой король будет знать всё. О том, как ты выстанывала это имя, пока он спал в соседней башне. О твоём обнажённом теле в моих руках. О золоте, сплетённом моими руками. Обо всём, что поможет твоей голове полететь с плеч, как твой король обещал тебе прежде, чем ты стала той, кем стала.
Она говорила, мне слишком дорога эта голова. Но в тот миг ей она точно была дороже.
– Назови. Моё. Имя, – повторил я.
И она назвала моё имя, утверждая нашу сделку, утверждая моё право на то, что я собирался забрать у неё – теперь, когда у неё было что забирать. А я объявил о том, что мне желанно.
Я поведал полуправду, словами, что можно было трактовать двояко, как любые слова, которыми пользуются в должной мере искусно. Я позволил королю думать, что подаренные мною знания помогли прекрасной королеве прясть золото из соломы.
Я не собирался обрекать её на казнь.
Я просто хотел получить дочь, которую они считали своей.
Король с королевой ответили мне мертвенным молчанием, словно надеялись им заглушить гул, отзвуками грозы прокатившийся по тронному залу. Возможно, гости гудели и раньше; возможно, мой бывший владыка даже окликал меня по имени. Я не слышал и не видел никого, кроме тех, кто был передо мной, – женщины, мужчины и девочки в колыбели.
Я сам не ведал, зачем мне это. Акт ли это мщения или желание вернуть моё по праву. Она была должна мне, моя лисья королева, – за лесные уроки, за комнаты, полные золота, за драгоценный венец на её челе, за ложь, за все бессонные ночи, что я проводил с ней, из-за неё, ради неё.
– Она не может отдать тебе то, что ей не принадлежит, – вымолвил наконец король с холодными глазами. – Это мой ребёнок.
Он искал лазейки. Это было естественно; я сам бы на его месте так поступил.
Я не стал возражать.
– Чары, которыми скреплена сделка, рассудят нас. Таков ваш ответ?
Он сказал «да», и я ушёл, провожаемый в спину безмолвием лисьей королевы.
Как ни хотелось королю покарать меня за дерзость, сделка была честна. Сделки с чародеями следовало блюсти, враждовать с чародеями не стоило – особенно с теми, на чьём нестареющем челе лежит печать Волшебной Страны. Он знал это, как знали все. Хватало и того, что он нарушил одно правило из двух.
И на этом история о золоте, сплетённом из соломы, закончилась, чтобы заглотить змеиный хвост другой.
Я ушёл и поселился в охотничьем домике среди леса неподалёку. Я знал: мне не стоит уезжать далеко.
Под личиной немощной старухи я выбрался в город и там услышал то, что ожидал услышать. «Королева больна, – шептались горожане. – Лучшие целители страны тщетно пытаются излечить её. Она гаснет, как стынущий уголёк, будто некая злая сила пьёт из неё жизнь».
Я не вернулся сразу. Я точно знал, сколько времени есть у того, кто нарушил скреплённую чарами сделку. Я дал им время испробовать всё, любые способы, любые снадобья и заговоры.
Я позволил им утратить надежду. И тогда, только тогда пришёл к ним вновь.
Я явился к главным воротам замка и велел страже доложить обо мне. Я не боялся: король с холодными глазами достаточно ведал о чародеях, чтобы знать – смерть моя ничего не решит. Лишь закрепит проклятие, и королева погибнет вместе со мной.
Я ждал, пока меня проводят в зал, где меня встретил не-отец моего ребёнка. Холодные глаза его потускнели, и в тот миг я впервые понял: он действительно полюбил лисицу-жену, обманывавшую его ещё более жестоко, чем меня.
– Ты знаешь, зачем я здесь. Если тебе дорога твоя королева, ты уплатишь её долг и поможешь ей исцелиться, – сказал я. – Если ты вновь позволишь мне уйти ни с чем, она умрёт до новолуния.
– Проси что угодно, – хрипло, почти моля, произнёс он. – Я дам тебе всё, кроме этого.
– Условие сделки прозвучало, хоть и было отвергнуто. Пути назад нет.
Я смотрел, как сжимаются в кулак его пальцы, желая сомкнуться на моём горле. Я смотрел, как мучительно он торгуется сам с собой, ищет иные пути, взвешивает на незримых весах жену и дочь.
Затем он велел принести маленькую принцессу.
Он не стал обнимать её на прощание. Я взял её, сонную, из рук стражника, и за этим наблюдали глаза короля, так и не тронутые теплом.
– Забирай свою плату, чародей, зачем бы она тебе ни сподобилась. – Слова прозвучали проклятием. – Моя жена родит мне других детей, и не дочь, а сыновей, способных держать в руках меч.
«Не родит, бедный глупец», – подумал я. Но оставил эти слова в кладовой собственного разума – как многое другое, что я мог бы сказать.
Я не был уверен, что на меня не нападут, когда ребёнок окажется в моих руках и сделка формально будет исполнена. Но король с холодными глазами оказался человеком чести – или боялся за жену, не зная, не убьёт ли её подобное. Поэтому я и моё дитя беспрепятственно покинули зал, замок и город – навсегда.
С королевой я тогда так и не повидался. И о выздоровлении её услышал много позже.
Я думал, с надсадной болью и злобной радостью в равной мере, что больше не увижу её. Думал, жизнь напоила меня желчной горечью сполна.
Но годы свели нас снова – и лишь в ту, последнюю встречу я постиг горечь хуже желчи.
Я назвал дочь в честь цветка, который связал нас с её матерью.
Я вернулся в деревню, где жил с моим первым наставником, успевшую стать маленьким приречным городком. Все, кто знал меня в ту пору, умерли. Я был уверен, что след мой затерялся в океане времён.
Башня, в которой я взрослел, успела почти разрушиться. Я возвёл её чарами снова, выше и краше, и поселился с дочерью под самой крышей, поставив колыбель подле собственной постели.
Я знал, что моё дитя будут искать. Выбираясь в город, я снова прятался под обликом дышащей на ладан старухи, а башню окружил самыми надёжными чарами из тех, что знал. Никто не смог бы найти нас, кроме тех, кто уже знал, где искать. Золота, заработанного при королевском дворе, нам хватило бы на две жизни; людское общество успело изрядно мне опостылеть. Я проводил дни в уединении, занимаясь колдовскими изысканиями, не отвлекаясь на мелочные заказы и просьбы. Я развёл сад, где растил травы для своих нужд.
И я растил дочь.
Это стало труднейшей наукой из всех. Её плач, её капризы, её шалости сперва заставляли жалеть о том, что я не затребовал иную плату (мог же я попросить саму королеву уйти со мной). Но спустя несколько поворотов Колеса плач вместо злости отзывался во мне беспокойством, капризы – терпением, а шалости – смехом. Тишина башни казалась безжизненной без её голоса и звука её мелких шажков. Утро казалось холодным без рук, обвивающих мою шею, тянущих меня за волосы или край одежд.
Я снова познал любовь, но теперь – иную. Она прорастала постепенно, пока не пустила корни, обвившие моё расколотое сердце, собравшие его воедино.
Если первая моя любовь прогорела дотла, я знал: чтобы выкорчевать из сердца любовь к дочери, потребуется вырвать это сердце из груди.
Со временем в городе поползли слухи. О смерти короля с пшеничной бородой и холодными глазами, в одночасье сгоревшего от болезни. О том, что на троне теперь его жена, королева с лисьими волосами, и она растит маленького принца, родившегося незадолго до гибели отца. О том, что королева объявила награду тому, кто найдёт её дочь, законную наследницу престола, и вернёт домой. О том, что отыскавший принцессу мужчина сможет жениться на ней.
Говорили и о том, как принцесса пропала. Будучи отчаявшейся, юной и глупой, королева прибегла к помощи злого колдуна – или горбатого карлика, или одного из уродливых порождений Волшебной Страны. Он помог ей спрясть золото из соломы, чтобы спасти её жизнь, а взамен требовал угадать его имя, чтобы в случае неудачи забрать её первенца. Он хотел забрать саму королеву, но король обменял жизнь дочери на жизнь жены, и злодею пришлось довольствоваться младенцем.
Правда мешалась с вымыслом, плавилась до неузнаваемости стеклом в огне, как неизбежно случается с любой истиной, прошедшей через сотню людских языков.
Какой бы ни была истина и какой бы ни была ложь, это значило одно: моя лисья королева перестала считаться с ценой своих желаний. Нас не оставят в покое, покуда она жива. Если она отыщет дочь, она заберёт её у меня и выдаст замуж за благородного дурака, поверившего в сказки о злом колдуне, игре в имена и украденной принцессе.