Я попрощался с этим миром письмом, которое оставил на постели. Я написал, что намереваюсь сделать, и ушёл, не потрудившись одеться.
Холод плащом лёг мне на плечи, пока я шагал к речному берегу, забрав одну лишь гитару.
Мне не потребовалось петь тебе, да и не знаю, сумел бы я. Ты ждала меня над речной водой, чёрной, как пропасть пережитого мною. И даже когда я смотрел на тебя сквозь призму дара, ты оставалась так же прекрасна, как в день, когда я увидел тебя впервые.
Ты одна.
Ты приветствовала меня одним наклоном головы, словно приглашая говорить, не тратя время на экивоки, словно заранее ведая, зачем я здесь. Теперь я знаю – так и было.
– Я видел моря ненависти, – заговорил я. – Видел боль и страдания тех, кто ничем не заслужил страдать. Животных, отчаянно искавших, но никогда не знавших ласки и тепла человеческих рук, и умирающих в муках детей. Бессмысленные смерти и бессмысленные жизни.
– Это было неизбежно, – сказала ты; в лице твоём стыло понимание. – Чем старше человек, тем меньше у него надежд и больше сожалений.
– Я отчаялся найти в этом мире справедливость.
– Её нет. Ни в этом мире, ни в мире за гранью. Но ты можешь уйти туда, где не будешь её искать.
– Вы позволите мне, госпожа? – молвил я, надеявшийся на это невыносимо долгие месяцы. – Вновь испросить то, от чего я опрометчиво отказался когда-то?
– У тебя ещё остались иные дороги. Лёгкий путь неправедной жизни. Тернистая тропа к далёкому счастью, по которой ты ступал до того.
– Они не для меня. Я выбираю третью.
По речной воде протянулся прозрачный мост: от твоих ног до моих, совсем как тот, на котором однажды я высказал тебе иную просьбу.
Я ступил на него не колеблясь, и ты протянула мне руку, чтобы спустя несколько шагов я принял её.
– Тогда дорога тебе в Волшебную Страну, как было предрешено, – сказала ты – моя королева, моя любовь, моё спасение. – Идём со мной, и я подарю тебе другой мир. Целый мир.
Я потянулся к твоим бледным губам; ты не препятствовала мне. Когда я коснулся их, исчезли и холод, и разочарование, и боль, и чернота – внутри меня и вокруг.
Я поцеловал тебя на речном берегу, но отстранился от тебя уже перед вратами твоего дворца. Всё, что я когда-то любил, всё, что когда-то меня ранило, осталось позади.
Так я сделался твоим.
Белизна твоих владений смыла кровь с моих рук. Чистота их сняла с языка привкус дыма. Тишина ледяных зал заглушила крики, звеневшие в ушах.
Я вновь захотел петь. И я пою – тебе, с тех пор и поныне.
Ты видела меня ребёнком, и я знаю: люди – всегда дети для подобных тебе. Для твоего народа я – прихоть, твой ручной зверёк, но я счастливее, чем когда был графским наследником.
Я вкушаю яства Волшебной Страны, недоступные смертным, и взираю на звёзды, что им никогда не увидеть. На охотах Дивного Народа я скачу подле тебя, на пирах их – сижу с гитарой у твоих ног.
Я пою твоим гостям – королю в мантии из багровой листвы и его королеве в хрустальных туфлях; Людям Холмов, в чьих глазах полыхает огонь; яблоневым девам в платьях из зелёной листвы; владыке из подземного дворца и шестерым его братьям.
Я вижу, как чудеса становятся былью и сказки обретают плоть.
Ты приходишь ко мне по ночам, и моё ложе становится королевским.
Мне больше никогда не бывает холодно.
Иногда, как сейчас, я вспоминаю о прошлой жизни. О людях, что меня окружали. Об убийце моих родителей. О той, кого я называл другом, сестрой, невестой. О том хорошем, что всё же было.
Отголоски чувств я вкладываю в песни. Я достаю их из себя по крупицам, пока там, где прежде были ненависть и любовь, не остаётся нечто иное. Порой – сожаление. Порой – насмешка.
Чаще – равнодушие.
Ты привязала меня к себе, но освободила от всех людских цепей.
И это радует меня больше пиров, звёзд и ласк.
Я едва замечаю, как мы покидаем страну людей и оказываемся в стране чудес.
Олень до темноты нёс нас по белой долине меж скалистых серебряных вершин, взмывал на холмы предгорий и соскальзывал с них – словно мы плыли в лодке сквозь снежное море. Очередной холм кажется таким же, как прочие, но, когда мы спускаемся на той стороне, я вижу ледяное королевство, недоступное взору из нашего мира.
На небе, у людей однородно-сизом, зеленью и пурпуром полыхает северное сияние. Его отражает облитый льдом лес, распростёрший белые крыла до самого горизонта. Его отражают гора, выросшая впереди, и замок на её вершине.
А прямо перед нами, взмывая к замку, мерцает и переливается прозрачная лестница из тысячи ступеней, ведущих вверх.
Олень останавливается, склоняя голову: его путь окончен.
Чародей соскальзывает наземь и снимает меня с тёплой спины волшебного зверя. Никакие указания, ничья помощь уже не нужны – куда лежит наша дорога, кристально ясно и без того.
Мы шагаем на первую ступень ледяной лестницы, оставляя скарб прямо на ней. Олень остаётся внизу, у незримой границы двух миров, – и ждёт, оставляя рытвины на окрашенном в зелень и пурпур снегу.
Лёд под ногами нескользкий, совсем как созданный Белой Королевой мост, на котором когда-то я тебя остановила. Должно быть, по такому же ты ушёл от меня, когда меня не оказалось рядом. Первые десятки ступеней даются легко, но чем дальше, тем труднее поднимать ногу на новую.
Я стараюсь не думать об этом, глядя только на замок – он ближе с каждым шагом. Лес позади – всё меньше; я не смотрю на него, чтобы голову не кружило осознание высоты.
– Отдохни, если нужно. – Чародей касается моей руки, и я понимаю, что начала задыхаться. – Нам некуда торопиться. Уже нет.
Я сгибаюсь пополам, упираюсь ладонями в дрожащие колени, хватаю губами воздух, словно надеясь надышаться впрок. Когда ты так близко, нет сил на отдых: хочется бежать, взлететь по лестнице одним махом, и сердце учащённо стучит даже в покое.
– Жаль, я не научилась превращаться в птицу, как ты.
– Я мог бы превратиться и превратить тебя, но животным телом не так просто управлять. Нужно учиться, с первого раза не выйдет, – отвечает Чародей, словно извиняясь.
– Может, когда-нибудь. Летать, должно быть, здорово.
– Может.
В слове – печаль, очередное напоминание, что наша общая дорога закончится там, куда мы придём.
Я продолжаю восхождение, надеясь оставить эти мысли позади. Ступенька за ступенькой, а за той – ещё одна. Чем дальше, тем труднее идти, пусть я и стараюсь поднимать ноги невысоко.
И расплачиваюсь за это.
Я неосторожно ставлю ступню слишком близко к краю, и она срывается. Ощущение собственного тела теряется в невесомости. Я начинаю падать, едва успевая осознать: меня убьёт не чудовище, не Белая Королева, не один из Людей Холма, а собственная треклятая неуклюжесть.
Меня без слов хватают и удерживают, как бывало уже не раз. Успокаивающая опора возвращается под ноги, обнадёживающий вес – в корпус. Потом опора исчезает, и только вес, принятый на чужие ладони, остаётся.
Я пытаюсь остановить Чародея, пока он поднимается со мной на руках, но протестам не придают значения. Бороться и вырываться – не лучшая идея; я не хочу делать его дорогу ещё труднее, но смиряюсь. И я держусь за него, чувствуя ритм его шагов, пока замок не оказывается передо мной.
Он изо льда и снега, белого, как кость. Фундамент укутан в сугробы и белые тучи. Ледяное озеро лежит перед входом, островки суши связаны кружевом ледяных мостов с перилами, пушистыми от изморози.
Чародей опускает меня наземь, и мы ступаем на мостки. Под ними – зеркало застывшего озера; северное сияние полыхает в нём, и кажется, что мы шагаем над небом.
Стражи замка возникают перед нами, словно соткавшись из дымки, которой рвётся с губ наше дыхание. Они преграждают путь прозрачными копьями, и Чародей шагает вперёд, между мной и сияющими наконечниками:
– Только посмейте.
– Вас здесь не ждут, смертные. – Голос стража холоден, как всё вокруг. Длинные волосы – перья инея, одежды – стылый туман, кожа – снег и соль.
– Ваша королева ждёт, – возражаю я. – Меня. У неё мой брат.
Двое, вставшие на нашем пути, переглядываются, и я понимаю: они знают тебя. Знают обо мне.
– Я пришла! – Крик рвётся из груди обезумевшей птицей, летит над головами стражей прямо к белому замку. – Ты просила прийти за ним, и я здесь! Я исполнила сделку! Неужели твоё королевское слово так мало стоит?
– Пустите их.
Голос Белой Королевы – рядом, шелестит в воздухе, словно снежинки шуршат друг об дружку. И всё же она не появляется: лишь стражи расступаются, повинуясь приказу и освобождая дорогу.
Мы идём прямиком под молочные своды высоких врат, открывающих узкие створки при нашем приближении.
Внутри – всё то же озеро, только теперь оно – пол тронного зала, глаже любого мрамора. Под стрельчатыми сводами растут сотни меловых колонн, но потом я вижу: это винтовые лестницы со стенами из снега, уводящие в недоступные взору покои выше. В воздухе между ними – сотни хрустальных фонарей. Они горят всё той же зеленью и пурпуром, лучи северного сияния заключили в них, как светлячков.
А в дальнем конце зала я вижу занятый трон.
Мы не произносим ни слова всё время, пока идём к нему от врат, оставляя позади ледяную бесконечность. Белая Королева – тоже. Только эхо моих шагов перешёптывается с эхом шагов Чародея, взмывая по лестницам-лабиринтам. Отражения в полу движутся вместе с нами, словно наши двойники шагают с обратной стороны озера, под кромкой навеки застывших зеркальных вод.
Чародей первым останавливается у возвышения из семи ступеней, отливающих прозрачной синью. Белая Королева смотрит на нас, корона изо льда звёздами сияет на её челе.
– Здравствуй, графская дочь. И ты, чародей, больше не юный, – произносит она. На губах её нет улыбки, но я слышу ту в её голосе. – Не забыл меня за сотни лет?