– Я пришла, госпожа. Как ты и просила, – говорю я, не позволяя Чародею вмешаться, пока не решится самое важное. – Отдай моего брата.
– Я не могу отдать то, что мне не принадлежит. Твой брат – человек со свободной волей. Его волей было покинуть тебя. «Если он захочет уйти», помнишь?
Я смотрю на неё, спокойную, как мёрзлая вода под моими ногами.
В её взгляде на меня нет ни насмешки, ни интереса. Словно она уже видела то, что происходит сейчас, и даже не раз. Верно, так и было. Я не первая из тех, чьего любимого увели в Дивную Страну, кто отправился за ним вслед, – она сказала об этом в самом начале.
Она отняла у меня всё. Отчего же злость, горевшая во мне по пути, тлеет в груди гаснущим костром?
– Чтобы узнать, чего он хочет, я должна сначала его увидеть.
– Так и просить следовало увидеть его, не отдать. – Белая Королева изгибает ладонь, и одна из лестниц-колонн лучится, словно внутри её плещется голубой свет. – Найдёшь его наверху.
– И если мой брат согласится уйти, ты не будешь препятствовать нам? – спрашиваю я, пытаясь распознать подвох.
– Ни я, ни мои слуги. Даю слово, которое чего-то да стоит, как ты могла убедиться. – Ответ режет сарказмом, как вьюжный ветер. – Но сперва… Кажется, чародей хочет что-то мне сказать. Думаю, тебе интересно послушать.
– Ступай, – говорит Чародей. – Это только моё дело.
– Отчего же? Ты вплёл её в гобелен своей истории достаточно надёжно, чтобы она удостоилась чести увидеть, чем та завершится. Или не хочешь, чтобы она узрела тебя по-настоящему злым?
– Ступай.
Я и правда не хочу видеть, что будет дальше. Это не моё дело – что будет между ним и ней. Ты важнее.
От неё я получила всё, что она могла мне дать.
От него, в сущности, тоже.
Я отворачиваюсь и иду к лестнице, сияющей маяком. Меня провожают молчание Чародея и немой смех владычицы замка – словно отголоски её хохота, часто здесь звеневшего, потерялись под сводами зала и вечно блуждают там.
Подошвы ботинок касаются ступеней. Я поднимаюсь, ледяной трон и стоящие у него скрываются за снежной стеной… и мысли о том, что может случиться у этого трона, сковывают ноги надёжнее цепей.
…он боялся того, что случится, когда он достигнет цели. Так говорила дева, которую прозвали чудовищем, в доме на границе миров; а всё сказанное ею в конечном счёте оказалось истиной.
Чего мог бояться он, без страха встречавший монстров и Людей Холмов, лесного короля и Тех, Кто в Круге, Белую Королеву и её стражей?..
– Зачем ты сделала это? – доносит до меня акустика ледяного зала, раскатывая мужской голос волнами чистой ненависти. – С теми, кого я любил?
Белая Королева смеётся – наконец вслух, и колокольчики смеха сливаются с сонмом отзвуков, живущих вокруг ледяного трона.
– Ох, чародей, – произносит она. – За все эти годы ты так и понял, что я ни при чём?
Я смотрю в голубой полумрак лестничного пролёта, за которым меня ждёшь ты.
И отворачиваюсь, чтобы спуститься обратно.
– Мы заключили сделку.
– Я даю людям то, о чём они просят. Я заставляю платить тех, кто не знает меры. С остальных плату берёт судьба.
Я снова вижу их, одну – на троне, другого – рядом. Слова Белой Королевы летят ко мне, скользят по льду, по дороге теряя смысл.
– Мне подвластно видеть людские дороги, и тех, кто мне симпатичен, я предупреждаю, куда их просьбы их приведут. Ты попросил о долголетии, долголетие позволило тебе достичь могущества, а за могущество платят всегда. Свита могущества – ненависть и страх, лесть и ложь, ненадёжные друзья и достойные враги. – Ответы владычицы замка обвивают сердце ледяной змеёй. – Я предупредила тебя, но ты готов был принести в жертву любовь. Моя ли вина в том, что ты отдал сердце не той, кто сохранила его в целости? Моя ли вина в том, что ты держал дочь под замком и она возжелала свободы? Моя ли вина в том, что ты не поведал ей правды и слова глупого маленького принца упали в благодатную почву, которую ты подготовил сам?
– Замолчи!
Чародей вскидывает руки, как дирижёр, и обрушивает на Белую Королеву смертельный аккорд. Она подносит ладонь к груди, словно у неё защемило сердце, и хватает воздух бледными губами, на которых вопреки всему расцветает улыбка.
Спустя миг Чародей опускает руки, – чтобы сделать то же.
– Это мой дворец. – Королева поднимается с трона и делает шаг вниз, к нему. – Любое зло, причинённое мне здесь, вернётся к тому, кто его причинил. Если хочешь убить меня, последуй за мной.
В лице Чародея – та же тьма, что я видела, когда он рассказывал о самом страшном, что с ним сделала жизнь.
– Приемлемо для меня, – произносит он, прежде чем вновь воздеть руки к потолку.
Она смеётся, и смех переходит в кашель.
Кровь брызжет на белые ступеньки из бледного рта. Это не останавливает её. Она идёт к Чародею, шаг за шагом – так же, как я бегу.
Королева встаёт против Чародея, и тот падает на колени, обессиленный, но не готовый опустить руки. Лицо – мел, только губы раскрашены алым, рвущимся из его горла.
– Готов? – хрипит она, всё ещё улыбаясь, великолепная даже в предсмертии.
Он не отвечает. Ответ – то, что он делает.
То, что убивает его вместе с ней.
Я налетаю на него бьющейся в стекло птицей – и, рухнув на лёд перед ним, рывком опускаю его холодные ладони.
– Не надо!
Он смотрит на меня, словно разглядывая сквозь мутную воду. Я едва узнаю его голос, когда он спрашивает:
– Ты хочешь позволить ей жить?
– Я не могу позволить тебе умереть. – Я держу его руки, чувствуя, как они рвутся к потолку, пытаясь завершить начатое. – Не оставляй меня.
…он стал частью моей жизни. Слишком важной, чтобы я могла представить, как теперь он из неё уходит.
Не знаю как, но он останется в ней.
Должен остаться.
– Ты можешь принять смерть со мной. Можешь до конца дней винить меня и сидеть в мёртвой башне, где лишь горе составит тебе компанию, – доносится сзади. Слова падают ледяными стекляшками. – А можешь подумать, зачем звезда привела к тебе девочку, которой ты сам дал новое имя.
Когда я оборачиваюсь, ничего не указывает, что минутой раньше Королева могла умереть – только кровь распускается алыми цветами, впитываясь в иней на ступеньках. Она высится над нами, коленопреклонёнными; в серых глазах по-прежнему нет интереса, но есть иное.
Серебряный блеск сострадания.
– Если это правда, почему ты не сказала сразу? – выплёвывает Чародей вместе с кровью. – В последнюю нашу встречу?
Улыбка скользит по её губам и спадает с них, как шёлк:
– Тебе ведь надо было ради чего-то жить.
Я не вполне осознаю смысл её слов, отказываюсь осознавать. Я лишь хватаюсь за его руки, боясь отпустить их хоть на миг. Чтобы на сей раз быть рядом.
Чтобы на сей раз всё же удержать того, кто хочет уйти.
Фонари с северным сиянием бросают цветные блики на лицо Чародея. Озеро и нас троих накрывает ледяной купол молчания; в каждой его секунде – тяжесть столетий, проведённых в мечтах о мести.
Как можно променять подобный груз, который ты нёс так долго, на девчонку, которую знаешь всего…
– И что же будет? Если я поверю тебе?
Усталость, прорезавшаяся в этих вопросах, ещё тяжелее нарушенного молчания.
– Вы вернётесь в твою башню – вместе. У тебя снова появится дитя, и ещё – ученица, которой ты передашь знания, накопленные за века, – отвечает Белая Королева. – Графская дочь умрёт, родится дочь чародея, которая оставит след в истории и подарит тебе семью. А когда ты навеки сомкнёшь глаза, ведь дарованная мною жизнь клонится к закату, она будет рядом. С мужем, которого ты поможешь ей обрести, со своими детьми, которых ты поможешь ей воспитать. Будет так.
В чёрных зрачках, устремлённых на нас – бесконечность, в голосе – мягкость, горным цветком пробившаяся из-под холодности. Я не думала, что Королева на такую способна. Не думала, что она способна взращивать, не разрушать.
Не думала, что услышу подобное о собственной жизни, где краеугольным камнем столько лет был один только ты.
Я вдруг понимаю: уже не я держу Чародея, а он меня. И взгляд его держится за моё лицо, словно я – единственная точка опоры в его вновь разрушенном мире.
– Иди, пташка, – говорит он. Этот голос снова – его. – Твой брат ждёт.
– Но…
– Иди. Не бойся. Я дождусь тебя.
В словах куда больше того, чем он сказал.
Он может лгать, но я верю, как всегда ему верила.
Наши руки размыкаются, но между нами остаётся нечто большее, чем соприкосновение. Я всё ещё чувствую это, пока снова бегу через ледяной зал, пока взбегаю по голубым ступенькам, теперь – не останавливаясь.
И пока бегу, понимаю.
…она знала всё. Даже то, что ей не нужна стража. Даже то, что можно не бороться за жизнь.
Она знала, что вместо неё за другую жизнь поборюсь я.
Ноги взбегают по последним ступеням, и за белым столом в белой комнате я вижу тебя.
Комната проста, но тебе никогда не было нужно богатство. Стены – не из снега, из белой кости, хранящие тепло. Перед тобой нотные листы, гитара лежит на коленях; ты пишешь вороньим пером, смахиваешь кудри со лба сотни раз виденным жестом, от которого сжимается сердце. Рядом стопка бумаг, исписанных не нотами – словами. Дневник? Письма, так и не отправленные мне?..
На ногах твоих нет оков. Ты не стеснён неведомыми чарами. Ты не похож на застывшее изваяние, как в моём сне.
Ты не пленник здесь.
Я понимаю это со всей безнадёжной ясностью.
Ты слышишь мои шаги и оборачиваешься. На твоём лице – покой, такой светлый, каким я никогда тебя не видела. Ты бывал со мной мечтательным и печальным, холодным и весёлым, нежным и злым, но никогда – умиротворённым.
Я вспоминаю, на какой ноте мы расстались, и боюсь увидеть тот же взгляд, убивавший меня в последний наш разговор. Но глаза твои ширятся, и в них – радость, когда ты откладываешь гитару, поднимаешься на ноги и называешь моё имя.