Заговаривать с экономкой мне не дозволено.
Нас с Чародеем разводят по смежным покоям. Мы договариваемся отдохнуть, пока нас не позовут к ужину. Однако, немного полежав на пропахшей пылью кровати с балдахином, я понимаю, что не могу бездействовать.
Замок прячет загадку, которую я должна разгадать. Ответ, который поможет вернуть тебя.
Я выскальзываю из комнаты и направляюсь к соседней двери. Сжимаю кулак для стука… но так и не решаюсь побеспокоить того, кто за ней.
Чародей просил об отдыхе. Если мы столкнёмся с опасностью, лучше ему и правда набраться сил.
Полутёмными галереями и винтовыми лестницами, где в креплениях на сырых стенах мерцают вместо факелов магические кристаллы, я спускаюсь обратно ко входу; покинув гостеприимный кров, обхожу замок кругом. Исследовать лабиринты незнакомых коридоров без Чародея я не рискну – неведомо, с чем там можно столкнуться. Другое дело – двор, который не кажется опасным даже в сгущающихся сумерках.
Клёкот гуляющих здесь кур окончательно развеивает мою тревогу.
Что возвращает её, так это ряд могил и курганов на заднем дворе.
Вчитавшись в строки на надгробиях, я понимаю, что набрела на родовое кладбище. Над захоронениями, примыкающими к крепостной стене, высадили деревья, сливающиеся во вторую стену – зелёную.
Моё внимание привлекает дыра, зияющая в этой стене пустотой болезненной, как вырванный зуб. Точно там росло то, что затем вырубили.
Вглядываясь в эту прореху, я и замечаю в лесу башню.
Она мерцает ровным голубым светом далёких окон, возвышаясь и над лесом, и над крепостной стеной, и над деревьями, что сторожат могилы передо мной. Я не помню, чтобы видела её, когда мы приближались к замку, – и осторожно, непонимающе прокладываю путь по мокрой траве между надгробиями.
За древесными стволами виднеется крупная каменная кладка, в одном месте обрушившаяся под гнетом веков. Я бесцеремонно перелезаю через мшистые валуны, способные преградить путь курам, но не мне. Лес тут же оказывается рядом, за пологим холмом да неширокой полоской вересковой пустоты. Вереск цепляется пальцами-веточками за подол плаща, будто силясь удержать меня, пока я приближаюсь к холму.
Башня всё так же светится над облетевшими кронами звёздным маяком.
Я замираю у подножия холма, за которым ждёт лесная тьма.
…голубой свет зовёт, манит к себе, однако звезда на моей груди неподвижна. Чем бы ни был этот свет, он горит не для меня. И едва ли безобиден.
Я с трудом отрываю от сияющих окон взгляд, вязнущий в звёздном мерцании, как в смоле. Опустив глаза, обнаруживаю себя у большого плоского камня, заросшего ржавым мхом.
Он слишком далеко от крепостной стены и слишком близко к подножию холма, чтобы оказаться здесь случайно. Он скорее походит на древний алтарь, чем на обычный камень.
Кому в старину люди подносили дары у таких холмов, я вспоминаю слишком поздно. В тот самый миг, когда лесная тьма оживает – и её посланник скользит ко мне, едва касаясь ногами сохлого жёлтого вереска.
– Здравствуй, дитя, – говорит один из Дивного Народа, одарив меня улыбкой неуловимой, как отблеск пламени. – Не видел тебя здесь прежде. Ты гостья в стенах, оставшихся за твоей спиной?
Та, что отняла у меня тебя, бела как снег, но он красен как огонь – и прекрасен не менее. Красны его волосы, глаза, плащ, шёлк струящихся одежд. Лишь кожа пеплом бледнеет в сумраке.
Он всё ближе, а я стою, не смея отступить, отвернуться, побежать. Проронить хоть слово в ответ. Быть неучтивой с одним из Дивного Народа – хуже, чем смерть, но ледяная звезда по-прежнему спокойно лежит у меня на груди.
Поэтому я молчу.
– А-а, – протягивает фейри; ему не нужна гитара, чтобы это прозвучало песней. Вдруг оказывается прямо против меня, и длинный палец пепельным мотыльком касается моих губ. – Вижу нити немоты, сковывающие эти прелестные уста… Белая Госпожа снова играет в любимые игры с судьбой.
Я по-прежнему неподвижна. Я не решаюсь даже отшатнуться.
Я пытаюсь не встречаться с ним взглядом, держа глаза долу, но те же длинные пальцы берут меня за подбородок, заставляют поднять голову и увидеть очи с танцующим в них красным пламенем. Во взоре фейри – ни симпатии, ни вражды, одно любопытство.
– Мой господин мог бы помочь тебе. Разрушить обет… Выполнить сделку. Вернуть того, кого ты так жаждешь вернуть. Ты ведь за этим явилась сюда, дитя? В поисках ответов, в поисках его следов?
Сердце отплясывает кадриль в грудной клетке, но я не размыкаю губ.
Даже когда белая ладонь спускается по подбородку и шее к груди, накрывая ледяную звезду под плащом.
– И ты действительно намерена держать обет, данный той, что украла у тебя самое дорогое? Верить компасу, что она тебе дала? Принимать на веру, что похитительница твоего брата хотела тебе помочь? – В его смехе шипят угли, сбрызнутые водой. – Забудь о её лжи. Идём со мной.
Бледные пальцы соскальзывают с моей груди, легонько сжимают мою безвольную ладонь. Я зябну от волнения и испуга, но едва ли прикосновение фейри почти обжигает только поэтому.
– Если кто и может помочь тебе, это мы.
Мне стыдно за своё легковерие. Я не знаю, что думать, нужно ли думать вообще. Пламя в его глазах охватывает весь мир, я больше не вижу ни леса, ни вереска, ни холма. Лишь чувствую, как поднимается моя рука, лежащая в огненной руке фейри, как делает шаг тело, когда он тянет меня за собой…
И как меня резко, болезненно дёргает назад – когда в мою свободную кисть вцепляется другая, цепкая, как птичья лапа, ладонь.
– Я уже взял Леди-Дрозд под своё крыло, гость из Дивной Страны. – Смутно знакомый голос рвётся сквозь пелену, порождённую пламенем перед моими глазами: словно настоящие живые слова пробиваются через марево сна. – Я обещал помочь ей в поисках брата. Отпустить её под защиту даже столь могущественных покровителей, как вы, было бы недостойно джентльмена. Не сдержать обещание – клятвопреступление, с которым я едва ли смогу жить.
Этот голос, это касание сужают огненное море передо мной до красных радужек, недобро мерцающих в густеющей тьме.
Я вновь торопливо отвожу взор, отчаянно ругая собственную неосмотрительность.
– О, это ты. Старая сломанная игрушка Белой Госпожи, до которой ей больше нет дела, – насмешливо отвечает тот, кто не спешит выпускать мою ладонь из хватки огненных пальцев. – Намерен помочь этому ребёнку столь же успешно, как когда-то помог себе? Нравится, что отыскал в целом свете кого-то, кто может тебя понять? А ведь если всё закончится так же печально, единение ваше станет ещё совершеннее… сможете хоть до конца короткого людского века плакать друг у друга на плече.
– Позволь людям совершать свои ошибки, гость из Дивной Страны. – Голос Чародея ровнее тиканья часов. – Тем интереснее вам наблюдать за нами, не правда ли?
На сей раз ответом ему служит лишь тоскливый скрип деревьев в чаще.
Самым краем глаза я вижу улыбку, которой фейри одаривает нас, прежде чем позволить моей кисти скользнуть на свободу.
Чужак с огненными глазами тает в сиреневых сумерках задутым свечным огоньком. Чародея это не успокаивает; он тянет меня прочь от холма и каменного алтаря так стремительно, будто гость из Дивной Страны гонится за нами по пятам. Я не прекословлю и сама тороплюсь вернуться к провалу в стене. Не прекословлю, и когда меня подсаживают на валуны, словно на коня, чтобы легче было вскарабкаться обратно и скорее оказаться за защитой крепостных стен.
Лишь спрыгнув по ту сторону, я позволяю себе на миг оглянуться.
Меня не удивляет, что башня над лесом исчезла вместе с огненным гостем.
Чародей соскальзывает с разрушенной стены на траву рядом со мной. Без единого слова подаёт мне руку, теперь уже предплечье – по этикету. Я принимаю её, и меня ведут обратно в замок, по-прежнему молча.
– Можете не делать мне выговор. – Я первой нарушаю молчание, не дожидаясь, пока из него родится то, чему в подобной ситуации родиться будет вполне ожидаемо. – Я повела себя глупо, когда отправилась бродить по окрестностям одна. Больше я не подвергну себя подобной опасности.
– Хорошо, что так. Вы всё же в действительности мне не дочь, чтобы мне дозволено было вас воспитывать.
Бесконечная сдержанность тона с лихвой выдаёт, как много Чародею хочется сказать на самом деле.
Я понимаю, что вертящийся на языке вопрос, особенно при текущем настроении моего спутника, обречён упасть в пустоту. И всё же не могу удержать на губах слова:
– То, о чём он говорил…
– Вы помните единственное условие нашей сделки, Леди-Дрозд?
Рука под моей рукой остаётся спокойной, как и голос, обрывающий меня прежде, чем я успеваю договорить.
В этом спокойствии звучит эхо чего-то, от чего мне делается страшнее, чем при встрече с одним из Дивного Народа.
– Да, – откликаюсь я очень тихо. – Помню.
– Тогда, полагаю, вам не о чем меня спрашивать, – дружелюбно заключает Чародей, прежде чем ступить на широкое гранитное крыльцо и под накрапывающим дождём подвести меня к двустворчатым дверям замка. – Зато мне хозяйку этой обители – ещё как.
Слова гостя из Дивной Страны звучат в моей голове, когда по гулким переходам мы приближаемся к обеденной зале.
Часть меня всё ещё не уверена, что в медовой паутине его речей не было крохотной доли истины; что звезда на моей груди действительно призвана мне помочь. Ледяной компас неподвижен с поры, как мы прибыли в замок – и заговорить с со знакомцем Белой Королевы, способным ответить на иные из моих вопросов, он мне не дозволил.
Мы переступаем порог залы с длинным тёмным столом и низкими арками каменных сводов, сложенными во времена, когда под ними пировали рыцари и поедали целых кабанов, бросая кости охотничьим псам. Только тут я понимаю: всё было не напрасно.
Цепь на моей шее оживает. Компас на её конце тянется к хозяйке дома, ждущей во главе стола.
Это леди серая, как камень окружающих её стен. Серы выцветшие кудри, простое платье, глаза, в которых отражаются отблески очага, прожитые годы и горечь потерь. Однако она улыбается нам с теплом, которого не ждёшь от кого-то вроде неё, и приветствует нас, как дорогих гостей.