– Не могу вас найти, мистер Шарп.
– Правда?
Рука замирает на полпути. Если сейчас стащу объявление, она заметит.
– Точно?
Надо прикинуться расстроенным. Пускай пожалеет бедного мальчика и еще поищет, а лучше пойдет и спросит кого-нибудь.
Не очень-то она купилась на мое липовое отчаяние. Похоже, даже разозлилась. Никакого сочувствия.
– Кто вас записывал на прием?
– Мама. Может, она свою фамилию продиктовала?
Медсестра достает зеленую папку и кладет на стойку, совсем близко от меня.
– Никакого Шарпа не вижу. Может, ваша мама перепутала? – Взгляд у нее непреклонный.
Глубоко вздыхаю и концентрируюсь. Здесь важно не выдать себя. Лгуны часто дотрагиваются до лица, путаются в словах, выглядят напряженными. Предательские мелочи выдают ложь – учащенное дыхание, сбивчивая речь, покрасневшее лицо.
– Ее фамилия Сингер. Проверьте, пожалуйста.
Регистраторша поворачивается к монитору, а я стягиваю со стойки одну из папок и прячу ее под курткой.
– Нет, никакого Сингера, – теперь она уже точно злится. – Не хотите позвонить матери?
– Да, пожалуй.
С сокрушенным видом отворачиваюсь и одновременно сдергиваю со стойки объявление. Заметила она или нет – сказать не берусь. Заставляя себя не оглядываться, я уверенным шагом иду к выходу, одной рукой придерживая под курткой папку, а другой пряча объявление. Все шито-крыто.
Позади меня скрипит дверь кабинета, и я слышу расстроенный женский голос (пациентка, может быть, даже та, чью историю болезни я стащил):
– Не понимаю. Если меня прокляли, почему не сработал амулет? Посмотрите, тут же изумруды; вы что, хотите сказать, это подделка? Но он же не из дешевой лавчонки…
Ровным шагом иду к выходу.
– Мистер Шарп, – спокойный мужской голос.
Я почти дошел до входной двери, осталась пара шагов. Останавливаюсь. План не сработает, если меня запомнят, а пациента, за которым пришлось гоняться, запомнят наверняка.
– Да?
Доктор Черчилль – загорелый и худой, светлые кудрявые волосы коротко подстрижены. Рассеянным движением он сдвигает очки с толстыми линзами на кончик носа.
– Не знаю, кто напутал с вашей фамилией, но у меня как раз есть немного времени, проходите.
– Что? Но вы же сказали…
Удерживая папку, поворачиваюсь к регистраторше. Та хмурится.
– Вам нужен врач или нет?
Ничего не остается, кроме как идти в кабинет.
Посреди комнаты стоит кушетка для осмотра. Вручив анкету, куда надо вписать адрес и информацию по страховке, медсестра уходит, оставив меня в одиночестве. Я пялюсь на график с разными стадиями сна и соответствующими им видами мозговых волн, потом чуть надрываю подкладку у куртки, прячу туда папку и сажусь вписывать личные данные. Пишу почти полную правду.
На столе лежит несколько брошюр: «Четыре типа бессонницы», «Симптомы ГГ-нападения», «Остановка дыхания во сне – насколько это опасно», «Все о нарколепсии». Беру ту, что про ГГ. «ГГ-нападение» – это юридический термин. То, что мамочка провернула с тем миллионером. Нападение. Симптомы перечислены в столбик, а внизу предупреждение: дифференциальная диагностика (что это такое, интересно знать?) допускает широкое толкование некоторых признаков: головокружение, слуховые галлюцинации, зрительные галлюцинации, головная боль, переутомление, постоянное беспокойство.
Мне вспоминается Мора с ее музыкой. Какую, интересно, форму принимают галлюцинации?
В кармане звякнул телефон. Достаю его на автомате, голова все еще занята брошюрой. Ничего нового: например, я давно в курсе, что частые головные боли у меня из-за мамы. Обычно родители ставят ребенка в угол, а она всегда применяла магию эмоций. Но все же странно читать о таком в медицинском проспекте.
Смотрю на экран мобильного, и брошюра выпадает из рук. «Кассель, давай немедленно сюда: у нас большая неприятность!» Первая, наверное, за всю мою жизнь эсэмэска, где знаки препинания расставлены. Это от Сэма.
Перезваниваю, но попадаю в голосовую почту. Наверное, он еще на уроке. Сколько времени? Точно, до школьного обеда полчаса. Второпях печатаю: «Что ты натворил?» Не самый тактичный вопрос, но вдруг там действительно катастрофа? Может, Сэм попался с блокнотом и сдал меня с потрохами. Неужели я теперь так и буду слоняться по семейной свалке, пока дед не подыщет мне какую-нибудь работенку?
Телефон снова гудит. «Выплата».
Уф, слава богу. Кто-то удачно поставил, а у моего соседа, конечно, наличных нет. Набираю ответ: «Скоро приеду», и тут входит доктор.
Черчилль, не глядя на меня, изучает анкету.
– Долорес говорила о какой-то ошибке?
Долорес? Видимо, так зовут суровую регистраторшу.
– Мама сказала, что записала меня на сегодня.
Вру без запинки, даже тон получается немного обиженный. Всегда так – если повторяешь одну и ту же ложь несколько раз, в какой-то момент сам начинаешь в нее верить.
Врач поднимает глаза. Такое впечатление, что он видит меня насквозь. За пазухой под подкладкой ворованная папка, ему достаточно руку протянуть – и он меня поймал. Надеюсь, осмотр будет без стетоскопа, ведь сердце стучит как бешеное.
– А почему она записала вас к специалисту по сну? На что жалуетесь?
Я молчу. Может, рассказать, как проснулся на крыше? Как ходил во сне? Про странные кошмары? Но тогда он наверняка меня запомнит. Ни один нормальный врач не даст нужную мне справку, а Черчилль явно в здравом уме. Рисковать нельзя, пускай я вовсе ничего не получу.
– Давайте угадаю.
Это на секунду выбивает меня из колеи. Как, интересно, можно угадать, зачем пациент пришел?
– Хотите пройти тест?
Какой еще тест?
– Ну да, хочу.
– А запись на прием наверняка отменил ваш отец?
Он загнал меня в угол, остается только импровизировать.
– Да, наверное.
Черчилль кивает, будто все сходится лучше некуда. Потом лезет в ящик стола и вытаскивает пучок электродов. Затянутой в перчатку рукой он крепит их мне на голову. Они липкие.
– Измерим ваши гамма-волны.
– Гамма-волны?
Я же не сплю, зачем их измерять?
Он включает какой-то прибор. Тонкие иголки принимаются скользить по полоске бумаги, замысловатая кривая отображается и на мониторе компьютера.
– А больно не будет?
– Это совершенно безболезненно и очень быстро. Почему вы решили, что у вас гиперинтенсивные гамма-волны?
Черчилль уставился на кривую.
Гиперинтенсивные гамма-волны. Тот самый длинный медицинский термин. ГГ. Гигишники.
– Ч-что? – от волнения я заикаюсь.
Во взгляде доктора проскальзывает удивление.
– Я думал…
Та женщина в приемной жаловалась на проклятие, говорила так, будто знала точно, будто видела результаты теста. Но меня спрашивают не про проклятие. Он спрашивает, не мастер ли я сам.
Значит, про это все время треплются в новостях? Тест, который консерваторы хотят сделать обязательным, якобы в помощь детям с гиперинтенсивными гамма-волнами, чтобы они ненароком по незнанию не нарушили закон, в первый раз используя силу. Тест безвредный, результаты, конечно, не подлежат разглашению. Но любому дураку ясно: информация законным или незаконным путем попадет куда надо. В правительство, например, они же обожают вербовать мастеров для антитеррористических организаций. Да мало ли куда еще! Или к местным властям. Сначала обязательное тестирование, а что потом – понятно. Я знаю: нельзя строить логические рассуждения на подобных нечетких допущениях, но уж слишком тут все очевидно.
Сторонники поправки предлагают сделать эту проверку обязательной и для обычных людей. Расчет прост: в итоге мастера откажутся от обследования. Получается, даже если тестирование не принудительное, ГГ все равно гораздо легче будет вычислить.
Спрыгиваю с кушетки и сдергиваю с головы электроды. Не то чтобы я горячо люблю нашу семейку, но это уже чересчур! Они меня протестируют, занесут в свою базу данных, а потом, чего доброго, еще выйдут на Филипа, Баррона или дедушку.
– Простите, мне пора.
– Сядьте, мы же почти закончили. Мистер Шарп!
Черчилль остается в кабинете, держа в руках свои провода.
В этот раз я не останавливаюсь. Люди в приемной таращатся, медсестра что-то кричит вслед, но я упрямо иду к выходу, опустив голову. Надо срочно убираться отсюда.
Стараюсь дышать медленно и глубоко. Непроизвольно вдавливаю педаль газа в пол, пальцы сами жмут на кнопку радиоприемника. Нужен хоть какой-нибудь звук – заглушить пульсирующую в голове мысль: «Облажался».
Собирался остаться незамеченным, а в итоге? Привлек всеобщее внимание. Вдобавок имя настоящее назвал. И ведь знаю, где именно прокололся: когда доктор спросил, зачем я здесь. Со мной часто так, я слишком увлекаюсь. Если афера идет не по плану, надо смываться, а я наоборот. Следовало поправить Черчилля, сказать, что мне не тест нужен. Но любопытство было сильнее здравомыслия, очень захотелось узнать, что он имеет в виду.
Но я добыл их фирменный бланк; уже хорошо. Радио не помогает заглушить мои упреки самому себе. Паркуюсь около сетевого универмага. В витринах красуются корзинки с пасхальными шоколадными яйцами, хотя до праздника еще далеко. Купив дешевый мобильник с оплаченными минутами, я иду в копировальный центр. Тихое жужжание ксероксов и запах чернил успокаивают, даже почему-то напоминают о школе, но когда я достаю папку, сердце опять начинает учащенно биться.
Еще один прокол. Не надо было ее воровать. Раз они меня запомнили – могут запросто и в краже заподозрить. Я собирался всего лишь раздобыть логотип клиники в нормальном разрешении, потому что картинка из интернета никуда не годится. Папка мне не нужна, из-за нее можно серьезно влипнуть. Но вот увидел и цапнул не подумав, идиот! Вот имя пациентки, номер страховки, кучка цифр и зазубренных графиков. Зачем мне все это? Хорошо хоть, есть подпись Черчилля, скопирую отсюда его каракули.
Листая документы, натыкаюсь на график с пометкой «гамма-волны». На кривой красным обведены колебания. Ну-ка, что нам об этом скажет Google? Мастер вводит человека в состояние, близкое к глубокому сну, при этом можно засечь гамма-волны. Хотя обычно они прослеживаются лишь при пробуждении или в фазе быстрого сна. На графике пациентки видны гамма-волны, а она при этом была в глу