бокой фазе, когда даже зрачки неподвижны. Именно в таком состоянии люди ходят по ночам или видят кошмары. Вот и доказательство – над ней поработал мастер сна. На том же сайте утверждают, что по этим самым гамма-волнам определяют наличие способностей. У мастеров они интенсивнее в несколько раз и во сне, и во время бодрствования.
Гиперинтенсивные гамма-волны.
Тупо пялюсь в монитор компьютера. Никогда даже не думал об этом, а информация всегда была рядом, под рукой. Почему я так оплошал в кабинете врача? Запаниковал. Мать всегда учила: никому ничего не говори про семью, молчи о том, что знаешь, даже о своих догадках. А теперь и говорить не надо. Вот ужас-то. Можно все выяснить с помощью электродов.
И все же… И все же внутренний голос подначивает: что, если позвонить Черчиллю? «Вы же почти закончили тест. Какой результат?» А вдруг он ответит: «Кассель, все ошибались. Ты же наикрутейший мастер. Сам не догадался? Поздравляю. Вот тебе обратно законные права и привилегии».
Гоню прочь эти жалкие мысли. Надо сосредоточиться. Сэм ждет. Необходимо сварганить письмо, если я хочу вернуться в Веллингфорд насовсем, а не просто наезжать туда время от времени и вытаскивать соседа из неприятностей.
Сканирую бланк, подбираю нужный шрифт, стираю в графическом редакторе телефон клиники и вбиваю номер только что купленного мобильника. Вырезаю объявление о часах работы и вписываю свой текст: «Я наблюдаю Касселя Шарпа на протяжении нескольких лет. Он прекратил прием медикаментов вопреки моим строгим рекомендациям, результатом чего и явился сомнамбулизм».
Что дальше?
Снова лезу в поисковик за подходящей врачебной белибердой. «У пациента зафиксировано расстройство сна, вызванное употреблением стимуляторов, что привело к приступам бессонницы. Прописаны необходимые препараты, которые должны нейтрализовать расстройство. Бессонница часто вызывает хождение во сне. Согласно результатам обследования, Кассель может возвращаться к занятиям, инцидент с сомнамбулизмом не повторится».
Меня распирает от гордости. Вокруг куча серьезного вида дядек печатают бизнес-схемы и чертежи. Вот бы подойти к кому-нибудь и похвастаться, какой я умный. Что бы еще написать от лица поддельного Черчилля?
«Осмотр не выявил никакого внешнего негативного воздействия на пациента».
Пусть не волнуются. Да и я не буду. Всего-навсего сумасшедшее, грызущее меня изнутри чувство вины.
Распечатываю поддельное письмо и вдобавок поддельный конверт. Заклеиваю его, оплачиваю счет за пользование компьютером, сканером и принтером. Опускаю письмо в почтовый ящик. Хорошо бы еще как-то подстраховаться на всякий случай.
Но лучше всего, конечно, просто перестать ходить во сне.
К четырем добираюсь до Веллингфорда. Сэм, наверное, на уроке драмы. В учебный театр имени Картера Томпсона проскользнуть проще простого. Усаживаюсь в кресло на последнем ряду. Свет приглушенный, студенты толпятся на сцене, Пиппин бросается на отца, массовка бросается на него, мисс Ставракис, учительница драмы, помирает от скуки:
– Встань ближе. Пиппин, нож повыше. Надо, чтобы в нем отразился свет.
Одри улыбается Грегу Хамсфорду. Отсюда плохо видно, но я по памяти представляю себе ее глаза – точно в тон голубому свитеру.
Ставракис втолковывает Джеймсу Пейджу (он играет Карла):
– А ты, пожалуйста, не двигайся. Лежать всего ничего, воскреснешь через минуту.
На сцену выходит Сэм и прокашливается:
– Кхм… Прошу прощения, можно хотя бы раз опробовать наш спецэффект? Без крови получается неправдоподобно, к тому же нам нужно попрактиковаться. Кстати говоря, может, Пиппину лучше застрелить Карла? Гораздо круче, чем ножом. Используем особые пакеты, как брызнет в разные стороны!
– Восьмой век. Никаких пистолетов.
– Но в начале мюзикла у всех костюмы из разных исторических эпох. Так что…
– Никаких пистолетов!
– Ну ладно, но один-то пакет можно? Или прикрепим к фальшивому лезвию специальный контейнер.
– Сэм, нам нужно еще раз отрепетировать сцену. Подойди ко мне завтра перед началом, мы обо всем поговорим. Хорошо?
– Хорошо.
Он уходит за кулисы, я отправляюсь следом. На сцене Одри что-то кричит о субботней вечеринке.
В подсобке на столе разбросаны бутылки с красной жидкостью и обертки от презервативов.
– Ну и чем вы тут занимаетесь? На драме народ развлекается вовсю, я смотрю.
Сэм резко поворачивается, он не слышал, как я вошел. Взглянув на презервативы, он нервно хихикает, краснеет и пускается в объяснения:
– Это для крови. Они прочные, но хорошо рвутся, когда надо.
Подбираю один со стола.
– Ну как скажешь, брат.
– Да нет, гляди. Крепишь маленький заряд на металлическую пластину поверх губки или пленки, потом пакет с кровью. Работает на батарейке. Приматываешь скотчем к актеру, прикрепляешь кнопку, чтобы не видно было. Прозрачным скотчем, например. Если для кино – вообще неважно, пускай провода торчат – сотрут при монтаже. Но в театре надо все аккуратно и незаметно.
– Ну да. Жалко, она тебе не разрешит.
– Ей и накладки мои не понравились, а я хотел Джеймсу сделать бороду. Интересно, Ставракис видела портреты Карла Великого вообще? Бородища ого-го. Ты в порядке?
Сэм пристально смотрит на меня.
– А то. Лучше всех. Так кто сколько выиграл?
– Да, извини.
Сосед убирает свое добро.
– Засекли двоих учителей. Почти никто на них не ставил, всего трое. Тебе… нам надо выплатить около шести сотен.
– Ну, не всегда везет. Кто?
Серьезный просчет. Но лучше пусть Сэм не знает, насколько серьезный. Как обычно, я слишком полагался на проигрышные ставки.
– Рамирес и Картер, – ухмыляется мой сосед.
Качаю головой. Учительница музыки и учительница английского. Обе замужем.
– Доказательства? Без них выигрыш…
Сэм открывает ноутбук. На фотографии миссис Картер обнимает миссис Рамирес за шею и целует ее в губы.
– Может, фальшивка? – спрашиваю я с надеждой.
– Нет. Знаешь, после твоего отъезда все ведут себя странно. Начали про меня друзей расспрашивать.
– Людям обычно не нравится, что у букмекера тоже есть друзья. Подозревать начинают.
– Но я не собираюсь бросать своих друзей.
– Никто тебя и не заставляет, – отрезаю машинально, а потом вздыхаю. – Я пошел за наличкой. Слушай, прости, что веду себя как свинья, требую доказательств.
Жутко неловко. Разговариваем, как два подельника.
– Да нет, ничего особенного, ты всегда такой. И ведешь себя как обычно.
Сэм, кажется, искренне озадачен. Привык, наверное, иметь дело с подозрительными вспыльчивыми типами. Или я никогда и не походил на нормального, только зря себе льстил.
Иду в библиотеку. Если меня застукает Норткатт или кто-нибудь из ее прихвостней, точно впаяют «нарушение административного предписания», я же вроде как на больничном. Лучше не смотреть никому в глаза. Стараюсь ниже опустить голову.
Библиотеку Лейнхарта построили в восьмидесятых на деньги какого-то известного музыканта. Тогда, вероятно, казалось, что это перекошенное круглое здание удачно осовременивает старинные кирпичные постройки. Новое слово в архитектуре. В действительности – самое уродливое строение на кампусе. Зато внутри уютно: повсюду диваны, от центра веером расходятся книжные стеллажи, в главном читальном зале красуется громадный глобус. Каждый год двенадцатиклассники пытаются его украсть – регулярные ставки.
Из-за большого дубового стола мне машет рукой библиотекарша в очках в продолговатой разноцветной оправе. Она сама недавно выпустилась из колледжа, и некоторые придурки пытаются ее закадрить и ставят на это. Такие ставки мне принимать противно.
– Здо2рово, что вы вернулись, Кассель.
– Я тоже рад, мисс Фиске.
Раз уж она меня заметила, надо не вызывать подозрений. Надеюсь, Фиске не сразу поймет, что я не насовсем, а когда поймет, уже вернусь в школу по-настоящему.
Рабочий капитал спрятан в огромном переплетенном в кожу словаре имен собственных. Три тысячи долларов. Я уже два года их тут храню, и пока все шло гладко. Никто этим словарем не пользуется, кроме меня. Боюсь только, что книгу в любой момент могут списать – какой прок от ономастикона? С другой стороны, том на вид дорогущий, название непонятное, и веллингфордовское начальство наверняка его хранит, чтобы втирать очки родителям: вот, мол, какие заумные книжки читают наши ученики.
Достаю шесть сотен, несколько минут делаю вид, что рассматриваю сборники поэзии Возрождения, а потом по-тихому сливаюсь в общежитие. Там уже должен ждать Сэм. На лестнице я чуть не натыкаюсь на Валерио. Второпях ныряю в туалет и запираюсь в кабинке. Сердце бьется как сумасшедшее. Прислонившись к стене, успокаиваю сам себя. Ничего страшного, меня пока не застукали. Валерио, видимо, ничего не заметил. Пишу сообщение Сэму.
Через минуту он уже в туалете.
– У нас тут тайная явка?
– Смейся-смейся.
Даже не злюсь на него, скорее испытываю облегчение. Открываю дверь кабинки.
– Все чисто. Прием-прием. Орел в курятнике. Бабушка приехала.
Невольно улыбнувшись, достаю деньги.
– Ты прямо мастер маскировки.
– Слушай, Кассель, научи меня вычислять процент, а? А если я сам захочу на что-то поставить? А как ты перераспределяешь деньги игроков? В интернете я нашел кое-что, но ты вроде по-другому работаешь?
– Все сложно.
Не хочется объяснять, что на самом деле я мухлюю.
Сосед наклоняется к раковине.
– Мы, азиаты, знаешь ли, здорово сечем в математике.
– Ну ладно, гений. Давай в другой раз.
– Лады.
Интересно, а не собирается ли Сэм выкинуть меня из дела? В случае чего можно устроить ему серьезные неприятности. Хотя думать об этом неприятно.
Сосед пересчитывает деньги. Я слежу за ним в зеркале.
– Знаешь, какая у меня мечта?
– Какая?
– Вот переделаю свою кровать в робота, чтобы она билась до смерти с другими робокроватями.
– Получилось бы классно, – смеюсь я.