– Знаешь, как распознать мастера? – кряхтит дед.
По морщинистому лицу бродят отсветы от экрана. Он сидит на том самом ненавистном стуле. Притащил его обратно. Макелдерн, главный герой сериала, только что вышиб дверь ногой, а мастер эмоций работает над злодеями. Они плачут от раскаяния и признаются во всем. Полная фигня. Но канал старик не соглашается переключить.
Я смотрю на его черные культи.
– И как же?
– Он единственный будет отрицать, что владеет силами. Все воображают, что что-то могут. Истории выдумывают, как пожелали кому-то гадость, а она сбылась, или запали на дурачка, а тот и влюбился. Будто любое гребаное совпадение – магия.
– Может, немного силы есть у каждого, совсем чуть-чуть.
– Чушь! – раздраженно фыркает дед. – Ты, возможно, и не мастер, зато из уважаемой семьи. И с головой у тебя порядок. А чушь похожую нес этот, как его там? Он еще говорил, что от ЛСД у детишек просыпаются способности.
По статистике, на тысячу нормальных людей приходится всего один мастер, а из них большинство – шестьдесят процентов – работают с удачей. Но люди обожают делать нелепые ставки. Уж дедушка должен знать.
– Тимоти Лири[6].
– Ну да. Помнишь, как все обернулось? Те сосунки начали дотрагиваться до всех подряд и слетели с катушек. Им казалось, что они прокляли кого-то, схлопотали проклятие, умирают от отдачи. Буквально разорвали друг друга на куски. Шестидесятые, семидесятые – глупость и ложь. Сумасшедшие рок-звезды прикидывались пророками и волшебниками; Великолепный Фредди, к примеру. Знаешь, сколько настоящих мастеров на него работало?
Дедушка теперь будет долго распинаться. Я уже раз сто слышал эти истории, но он как глухарь на току. Встревать бессмысленно. Хотя вдруг какую-нибудь новую байку расскажет?
– А ты нанимался? Тебе тогда сколько было? Двадцать? Тридцать?
– Я работал на старика Захарова. Халтур не брал. Зато знаю таких, кто нанимался. Один парень знакомый ездил на гастроли с «Блэк Хоул Бэнд». По физической силе спец. Настоящий профи. Кто к группе прикапывался, получал от него по полной.
Дед смеется.
– Я думал, в основном мастера эмоций были нарасхват?
Сумел-таки он меня заинтересовать. Обычно дедушка толкает свои речи перед всем семейством, а я вроде как лишний, случайно подслушиваю. Но сейчас мы вдвоем. Мне вспоминаются старые фотографии из интернета, музыкальные репортажи с канала VH1. Певцы с козлиными головами. Русалки бьются в стеклянном бассейне с водой и тонут, ведь мастер трансформации сама не ведала, что творила, когда превращала их. Люди с огромными мультяшными глазами. Она одна все это наворотила, а потом умерла в гостинице от передоза, в окружении несущих околесицу человекоподобных зверюшек.
Сегодня такие штуки официально запрещены. Да и нанимать особо некого. Вроде был один мастер трансформации в Китае, но куда делся – никто не знает.
– С толпой невозможно работать. Народу слишком много. Один парнишка пытался. Решил, что он самый умный и справится с отдачей. Позволил себя коснуться сотне человек по очереди, устроил им настоящую эйфорию. Превратился в эдакий наркотик.
– Так ведь и отдача тоже эйфория, так? Чего же плохого?
Кошка вспрыгивает на диван и принимается драть когтями подушки.
– Вот именно. Вы, молодежь, всегда так: считаете себя бессмертными и всемогущими. Будто первые додумались до подобных глупостей. Он под конец спятил. Стал счастливым полоумным шизиком, но именно что шизиком. Сынок одной шишки из клана Бреннанов. Ну, хоть было кому о нем позаботиться, по крайней мере.
Опять заладил про тупую молодежь и мастеров-недорослей. Я тянусь погладить кошку, и она замирает. Не мурлычет, просто застывает совершенно неподвижно.
Вечером делаю набег на шкафчик для лекарств. Проглатываю две таблетки снотворного и засыпаю. Кошка пристроилась под боком.
На этот раз никаких снов.
Кто-то трясет меня за плечо:
– Просыпайся, соня.
Дед протягивает чашку. Кофе опять крепкий, но сейчас это кстати. Голова будто песком набита.
Натягиваю штаны и по привычке сую руки в карманы. Чего-то не хватает. Где амулет? Мамин, тот, что Мора не взяла.
Помни.
Залезаю под кровать. Но там только пыль, позабытые книжки в мягких обложках и двадцать три цента.
– Ты чего?
– Да так.
В детстве мама ставила нас троих в ряд и объясняла: нет ничего важнее семьи, доверять можно только друг другу. Потом по очереди трогала за плечи голыми руками, и нас захлестывала, в буквальном смысле удушала братская любовь.
– Поклянитесь любить и защищать друг друга любой ценой. Вы не должны вредить друг другу и друг у друга воровать. Нет ничего важнее семьи. Только родные любят по-настоящему.
Мы плакали, обнимались и клялись.
Со временем, через месяц-другой, магия эмоций ослабевает. Через год вспоминаешь свои слова и поступки и краснеешь от собственного идиотизма. Но сами эмоции не забываются – зашкаливающие, рвущиеся наружу. Только тогда я и чувствовал себя по-настоящему в безопасности.
Выхожу с чашкой в руках на улицу проветриться. Иду медленно, отмеряя шаги; глубоко и резко вдыхаю холодный чистый воздух, словно утопающий.
У меня из карманов то и дело что-нибудь выпадает. Пока я не расклеился совсем, надо машину проверить. Буду ведь дурак дураком, если амулет завалился за сиденье или на полу лежит. Вот бы так и оказалось.
Достаю мобильник. Несколько раз звонила мама. Бесится, наверное, что теперь по телефону-автомату меня не достать. Набираю номер Баррона. Потом ей перезвоню, сейчас нужно, чтобы мне честно ответили на вопрос, а не пытались защищать. Голосовая почта. Снова и снова нажимаю повтор. Кого же еще спросить? Наконец до меня доходит: можно и в общежитие напрямую позвонить.
В Принстоне комнату Баррона почему-то не могут найти, но я помню имя его соседки. Она берет трубку. Голос чуть хриплый и приглушенный. Разбудил я ее, что ли?
– Привет. Мне нужен Баррон, я его брат.
– Он больше здесь не учится.
– Как так?
– Отчислился еще в начале семестра, – голос стал рассерженный; проснулась, видимо. – Ты его брат? Он оставил кучу вещей.
– Забыл, наверное. С ним такое часто.
С Барроном действительно такое часто, но что-то мне эти фокусы с памятью не нравятся.
– Могу забрать, если надо.
– Я уже выслала их по почте.
Она замолкает. Что между ними произошло, интересно? Вряд ли братец бросил Принстон из-за девчонки. Да как он вообще мог бросить Принстон?!
– Он сто раз обещал их забрать, но так и не появился. И за пересылку деньги не вернул.
Я лихорадочно размышляю.
– А адрес остался? Ну, куда ты посылала вещи.
– Да. А ты точно его брат?
– Сам виноват, что не знаю, где он, – мне приходится врать на ходу. – Вел себя после смерти отца как свинья, мы поругались на похоронах, и после я не брал трубку.
Ничего себе, как голос срывается в нужных местах.
– Боже мой.
– Слушай, я просто хочу перед ним извиниться.
Добавляю к рассказу подробностей. Получился виноватый тон? На самом-то деле мне страшно, даже руки похолодели.
На том конце что-то шуршит.
– Ручка есть?
Записываю адрес прямо на ладони, благодарю, вешаю трубку и бреду к дому. Дедушка вытаскивает из-за кухонного шкафа пачку старых поздравительных открыток. Все перчатки у него в блестках. Странно. После уборки комнаты кажутся пустыми. Шаги отдаются гулким эхом.
– Мне опять нужна машина.
– А спальня на втором этаже? И гостиная. И крыльцо. И в коробки все надо упаковать.
– Доктор звонил. Говорит, нужны еще какие-то анализы.
Размахиваю телефоном: мол, с меня взятки гладки.
Настоящий фокус в том, чтобы врать и самому верить. Только так, иначе поймают. Хотя у меня-то, конечно, уровень совсем не тот.
– Ну-ну, я так и подумал.
Дед вздыхает. Вот сейчас скажет, что раскусил меня, позвонил Черчиллю или вообще все знал с самого начала. Но ничего подобного, он достает из кармана ключи.
В «бьюике» амулета нет, ни на полу, ни под сиденьем. Только смятая обертка. Притормозив на заправке, покупаю три шоколадки и кофе. Стоя у кассы, вбиваю в GPS на мобильнике новый адрес Баррона. Это в Трентоне, но улицы такой я не знаю. У меня зародилось смутное подозрение, что все это как-то связано между собой: мое хождение во сне, бардак в голове у Моры, отчисление Баррона и даже пропавший амулет. В глубокой задумчивости нажимаю на педаль газа.
Очень-очень странно, но почему-то впервые за долгое время во мне крепнет непонятная уверенность: я двигаюсь в верном направлении.
Четырнадцатый день рождения Лила отмечала в большой гостинице в центре города. Гостиница, естественно, принадлежала ее отцу. Собралась куча мастеров. Они передавали друг другу странные конверты, имеющие мало отношения к имениннице, шушукались про свои дела. Таким, как я, слышать подобные разговоры не полагалось. За час до начала праздника Лила привела меня к себе комнату. Огромная футболка с мультяшной кошкой, на лице – толстый слой косметики, черные тени с блестками, волосы, теперь ярко-белые, торчали в разные стороны.
– Ненавижу! Терпеть не могу такие вечеринки.
Она уселась на кровать. Перчаток на ней не было.
– Можешь утопиться в ведре с шампанским.
Лила не обратила на шутку внимания.
– Давай проколем друг другу уши. Хочу тебе проколоть.
У нее уже есть пара маленьких сережек. Я еще подумал: вот бы попробовать на зуб – наверняка настоящие жемчужины. Она рассеянно дотронулась до одной, словно в ответ на мои мысли.
– Это в семь лет, пистолетом. Мама обещала купить мороженое, если не заплачу. Но я ревела все равно.
– А теперь хочешь еще одну дырку? Думаешь отвлечься? Или просто меня рада помучить?
– Типа того.
Лила таинственно улыбнулась и принесла из ванной вату и английскую булавку, потом достала из мини-бара бутылочку с водкой.